На следующий день после похорон я пошла в школу. Рене сказала, что я могу не ходить, но я не знала, чем еще себя занять. Домой меня не пускали. Мне привезли оттуда несколько коробок с вещами, и все. Дом до сих пор считался местом преступления, и Рон не разрешил мне туда ходить.
- Но ты же шериф, - сказала ему я еще в больнице, когда Рене подписывала документы о моей выписке.
Он вздохнул.
- Знаю, - ответил он, - но тебе туда нельзя. Не сейчас. Рано еще.
- А когда? - спросила я. но он лишь молча покачал головой.
Так что мне оставалось либо сидеть весь день дома у бабушки Рене, которая была мне совсем как чужая, либо пойти в школу.
Тех, с кем я училась, я знала лучше, чем ее. К тому же я все никак не могла перестать думать о том, что она нашептывала отцу на похоронах. О том, с какой злобой она к нему обращалась.
В школе будет проще.
Как ни странно. Вообще следовало ожидать, что на меня все будут коситься и перешептываться за спиной, и, возможно, так оно и было, просто я не замечала. Мне не хотелось сидеть у Рене, хотелось забыть о том. что теперь я живу в ее синей гостевой комнате.
И о том, что моего дома - моих родителей, привычного мне мира - больше нет.
Первые три урока я просидела, как обычно, на задней парте, наблюдая за остальными учениками. Папа к школам в Вудлейке относился плохо - он побывал в них всех и считал, что там преподают исключительно фигню. Он был настолько уверен, что там его ничему не научили, что перед поступлением в чикагский колледж ездил туда на автобусе и днями просиживал в библиотеке, читая все, что только можно было.
- Мне пришлось очень многое выучить самому, - частенько говаривал он, - и тебе я такой судьбы не желаю.
Так что пятнадцать лет я занималась дома за кухонным столом с мамой, а не в школе.
Мама оказалась хорошей учительницей. В старших классах преподавали тоже нормально, но все равно в школе было не так интересно. На уроках родного языка мы проходили «Юлия Цезаря», но я уже читала кое-что из шекспировских пьес в тринадцать, смотрела снятые по ним фильмы и писала сочинения о том, что затронутые автором темы настолько универсальны, что их можно экранизировать бесконечно.
