Не называя имен

15

В те минуты мне казалось, что я перестала существовать. С огромным усилием я заставила себя перестать плакать и успокоиться. Холм рассказал, что Зои живет со своей болезнью уже два года, и по правде говоря, я не знаю, как среагировать на это. Меня пробирает до дрожи, и снова внутри что-то со звоном разбивается. Я почувствовала тряску, которую безуспешно пыталась унять.
После нескольких секунд устремленного молящего взгляда на небо, Холм посмотрел на меня. Он жалостливо свел брови, сделав шаг навстречу ко мне. Меня поражало, почти что пугало выражение его лица: ни единый мускул не смел дрогнуть, словно оно было искусно высечено из белого мрамора. Я даже чувствовала его ровное дыхание на коже, в то время, как мое было мелким и частым. Я не могла понять. Может, за два года он смирился... Свыкся с мыслью, или раз и навсегда запер все в себе? Холм сделал последний шаг, уничтожив разделяющую нас пропасть, осторожно притянув меня в свои объятия, казавшиеся особенно большими сейчас. Мой нос уткнулся в его ссутулившееся плечо, глаза зажмурились до легкого покалывания. Я поняла, что ошибалась, думая, будто бы он свыкся. Прижавшись своим телом к нему, я почувствовала бешеный ритм воющего от боли и рвущегося на волю сердца. Оно билось даже быстрее и сильнее моего. «Бум-бум-бум-бум». Я пыталась сосредоточиться на этом ритме, слушать только его, очистив мысли. Исходящий от брюнета запах одеколона и дыма от барбекю успокаивал. Вдыхая его, слушая чужое сердцебиение и игнорируя собственное, я постепенно успокаивалась.
Время отошло на второй план. Мы стояли, обнявшись, и наблюдали, как солнце медленно тонет за линией бескрайнего горизонта, разливаясь последними ярко-оранжевыми лучами. Грудь Холма взмылась вверх, зависнув на мгновение, а потом тяжело опустилась, выбивая весь воздух наружу. Ритм бьющегося совсем рядом сердца начал замедляться.
- Знаешь, - прохрипел парень, - когда родилась Зои, и ее привезли домой, я подошел к кроватке, в которой она лежала, и спросил, зачем она нам нужна. Я был убежден, что лучше бы родители завели громадную собаку, потому что она всегда носит тебе мячик, а не ты ей. - Он тихонько рассмеялся, от чего я ощутила легкую вибрацию его груди. - Вот же дурак был.
«Мы не ценим особенно важное до тех пор, пока не начнем это терять» - вихрем пронеслось в голове, оставляя после себя неприятный осадок с привкусом неопровержимой правды. Если бы люди с самого начала ценили то, что по-настоящему важно...
Я не была уверенна, требуют ли его слова ответа и если да, то какого именно, поэтому лишь фыркнула, в последний раз крепко сжав в объятиях. Я сделала шаг назад. Без согревающих объятий стало ощутимо холодно, от чего я невольно поежилась. Отпустив меня, Холм в очередной раз пятерней по спавшим на лоб каштановым волосам.
Солнце окончательно зашло, уступая небосвод погружающей Землю в блеклые сумерки ночи; за тонкими прозрачными облаками начали загораться первые звезды. Совершенно незаметно мы дошли до моего дома, хотя я собиралась отказаться от сопровождения, потому что мы оба немного устали, а после приступа острых переживаний и вовсе не осталось никаких сил. Тело казалось отлитым из свинца, и, наверняка, оно станет в десяток раз тяжелее, когда мы разойдемся.
Мы остановились возле выкрашенной в белый калитки. Украдкой я посмотрела на горящие окна дома, убеждаясь, что родители там. Голова парня была повернута в ту же сторону. Отчего-то у него присутствовала привычка засовывать руки в карманы, и порой я думала, что это происходит от неуютности, или от незнания какие слова и должен ли он вообще что-нибудь произнести. Почему-то эта его привычка была одной из моих любимых. Никто из нас не хотел расставаться даже на ночь, остро ощущая лишь усиливающееся притяжение, и нужду друг в друге. В особенности после того, как оголились тщательно скрываемые провода с бьющим наповал зарядом одного из нас.
- Ей безумно повезло с тобой, Холм, - обняв себя за плечи, все-таки решаюсь сказать ему то, с чем согласился бы любой на моем месте.
Парень поднял на меня зеленые глаза, в которых заиграл живой блеск, которые благодарно засияли, поселяя в душу что-то такое же светлое. Это был особенный взгляд, обычно так смотрят на тех, кто действительно заставляет человека почувствовать себя лучше, и такой взгляд - это и есть одна из самых ценных вещей. К щекам прилили потоки жара, превращающие их в два маленьких румяных пятна. Его рука внезапно прикоснулась к моей коже, пуская новую более жаркую волну смущения. Он невесомо провел указательным пальцем сверху вниз по скуле. В животе завязался уже знакомый узел, напрягающий все мышцы до единой.