Убыр- Никто не умрет

4

- Все готовы? - спросила Лилька, обводя палату суровым взглядом.
Девчонки одновременно кивнули, точно их за нос дернули. Ильсияр не кивнула, она сосредоточенно смотрела перед собой. На меня Лилька внимания не обращала, но я, как порядочный, сидел тихо и не ржал. Мое дело маленькое - я на хату выставился и теперь должен наслаждаться халявным зрелищем. Зрелище ожидалось то ли глупое, то ли никакое вообще - но все равно интересней потолка, который я выучил наизусть - и сам потолок, и форму пятен света, падающего из коридора.
Пиковую даму придумала Лилька. Вернее, не придумала, а услышала от какой-то своей старшей родственницы. Водится, короче, в ДРКБ такой вот то ли призрак, то ли дух. Бродит никем не видимый по коридорам и палатам. Но его может увидеть группа храбрых ребят, если соберется поздно вечером в палате с зеркалом, скажет нужные слова - и не будет ржать при этом. Если заржет - всем худо будет.
- А если не заржет? - спросил, конечно, я.
Лилька двинула круглым плечом и раздраженно сказала:
- Тогда придет.
- И?
- И все, - отрезала она.
- Не, что будет-то? - не унимался я. - Она вам что, выписку сделает, или сокровища подарит, или арию споет, про это, про три карты?
- Какую арию? - спросила Камилла, отвлекшись от вафли.
- О господи, - сказал я.
И подумал: да пусть. Что мне, жалко, что ли? Хотя зачем это все, я так и не понял. Ну зачем?
Да не зачем, а отчего. От скуки. Тоскливо девчонкам, все каникулы в больничке провалялись. Еда невкусная, уколы больнючие, спать все время заставляют, интернет кусочками и развлечений минус ноль. А одноклассницы все по курортам, базам отдыха да просто по улицам сайгачат. Вот встретятся они после каникул, начнут хвастаться - а Лилька что сможет рассказать?
А теперь, пожалуй, сможет. По-любому. Первая часть рассказа уже есть: как мы, короче, с девками решили Пиковую даму вызвать, а в наших палатах, короче, дуры нашлись, стали орать, что не разрешат, а там пацан был один, короче, Наиль, так себе, с ушами, но ничего - и мы к нему ломанулись, он один в палате. Ну и дальше, короче...
Сейчас будет дальше. Понятно, что ничего не будет, но сам процесс подготовки Лилька выстроила так, что на семь потрясающих рассказов хватит. Даже мне интересно было. Я слышал про такую дурь, Леха что-то рассказывал, и Ренатик - как вечером все вызывали Пиковую даму, или Кровавую Мэри, или Пьяного ежика, или Матерного гномика. Последний вызывался самым простым способом, мы его время от времени до сих пор в беседах использовали - чтобы, как сказал бы папа, указать на неуместность дальнейшего присутствия собеседника. Гномик, правда, не приходил, а собеседник за такие слова мог и в пятак вписать, но когда это удерживало кого-нибудь от красивого выступления.
А серьезную подготовку я видел впервые. Этими вещами в лагерях занимаются и в больницах - от нечего делать. А я в лагерях и не был, если сборы от секции не считать, но там ни поспать, ни пожрать времени не оставалось, а с тенями полагалось драться, а не почтительно бояться их. И в больничках раньше не лежал. Я ж здоровый. Ну, гайморит хронический, но он не в счет, если не собираешься из носа кусочек выдергивать. Я не собирался. В самый первый раз меня положить хотели, когда температура за тридцать девять поднялась, так я велел обломиться. Дома пострадаю. Крику было - ой, но выстоял. И мама сказала, что пусть дома, все равно она тогда с Дилькой еще сидела. Вот с тех пор я и обходился домашним режимом. Пока остальные Пиковых дам вызывали, балбесы. Ну и ладно, мне не жалко. Ни палаты, ни простынь, ни зеркала, висевшего возле двери.
Когда девчонки сняли зеркало с гвоздя и потащили простыни с кроватей, я малость напрягся. Решил, что они готовят обстановочку как на похоронах - там принято зеркала завешивать, я у соседей видел в прошлом году, когда Фирдавис-бабай умер. Оказалось, нет. Девчонки просто обернулись в простыни, как малютки-привидения из Вазастана. Кому-то простыней не досталось, они сунулись ко мне, увидели фигу, выпятили подбородки и злобно отступили, чтобы отобрать добычу у подружек поудачливей да помельче. Лилька шикнула, народ успокоился, почти беззвучно сдвинул три кровати вокруг тумбочки и расселся наблюдать. Лилька сосредоточенно мазюкала по зеркалу бурой помадой. У кого стырила, интересно, подумал я сочувственно: зеркало было небольшим, с Лилькино лицо - ну или с два моих, - а рисунок она задумала явно развесистый и подробный. Сейчас увидим - а пока лучше такую занятую специалистку не отвлекать. Без меня есть кому отвлечь.
- Может, лучше Сладкоежку? - пискнула белобрысая конопатая Настька, единственная на этаже, что странно.
На нее шикнули. Мне стало совсем смешно. Сладкоежку. Вот балбесы. Во-первых, Сладкоежка здесь уже была - Камилла как раз весь матрас крошками засыпала, не забыть бы наехать, чтобы собрала. Вовторых, не знаете вы настоящих страхов, молодежь.
А знали бы - так не подумали бы вызывать. Вот я знаю, например, подумал я и вкратце, без подробностей, представил себе, кого бы вызывал - и как бы вся детвора хором поседела. И аж хихикнул.
Настька не унималась:
- А может, Песочного человека или Матершинника?
- Будете орать, Матершинник сам придет, - пообещала Лилька, хмуро полюбовалась на зеркало и поставила его на тумбочку.
Девчонки ринулись смотреть - с треском лбов и оханьем. Я дождался, пока все насладятся и отпадут от зрелища, вытянул шею и нормально все разглядел в щель между белыми спинами. Сперва не сообразил, что это за поля для крестиков-ноликов. Еще и мелькавшие отражения здорово сбивали. Потом понял: Лилька кривовато, но похоже нарисовала лестницу - в боковой проекции, или как уж это называется.
- А чего семь ступеней-то? - разочарованно спросила Настька.
- А сколько надо? - поинтересовалась Лилька с раздражением.
- Ну, десять.
- Десять не влезет, - отрезала Лилька, но опять взяла зеркало, прицельно всмотрелась и потянулась к рисунку чем-то белым.
- Не надо, - сказал я резко и неожиданно для себя.
Все вздрогнули. Лилька обернулась и объяснила, нервно улыбаясь:
- Наильчик, я же не простыней, а салфеткой, вот, смотри.
- Не надо десять.
- Почему? - удивилась Лилька.
Я дернул плечом, потому что сам не знал почему, и веско повторил:
- Не надо десять, я сказал. Семь нормально.
- Тогда надо не помадой, а кровью, мне говорили, - вредным голосом сообщила Настька.
- Не надо кровь, - сказал я еще резче.
- Да у меня вот, я сегодня стукнулась, об батарейку прямо, могу прямо расцарапать, - торопливо заговорила мелкая девчонка, имени которой я не знал. Ее-то кто спрашивал.
У меня в глазах потемнело, голову и горло стиснул кто-то сильный и игривый, и я, стараясь не орать, повторил сквозь зубы:
- Не надо кровь, я сказал.
Девчонки затихли, глядя на меня, и поспешно отвернулись. Я обнаружил, что сижу в позе обезьяны, готовой к прыжку, со скрипом и усилием расслабился, расцепил зубы и сказал:
- Нельзя так, девчонки. Это же кровь.
Девчонки постарше переглянулись и, кажется, хихикнули, дуры. Лилька забурчала, но зеркало поставила, раздраженно отобрала очередную вафлю у Камиллы, а на злобно шепчущую Настьку цыкнула. Правильно. Пусть помнят, под чьей крышей сидят.
Я отошел от нечаянного психа и, чтобы разрядить обстановку, спросил:
- А дальше что? Все за руки и хором «Пиковая дама, появись», да?
Лилька посмотрела на меня презрительно и сказала:
- Короче, давай я буду объяснять, а остальные слушать, а?
- О-о, - протянул я и откинулся на подушку.
И кажется, задремал. Не Лильку же слушать. Да и день был сегодня нервный, организм, видать, переутомился, вот и соскакивал в офлайн-режим.
Заметный кусок действия я заспал. Голову унесло быстрой водой, на поверхности почти неуловимо мелькали картинки: я бреду в тапках по холоду, мама плачет, папа сияет, дед стонет, врач ругается, из шприца струйка салютиком вверх, спичка ширкнула, яркий свет наезжает на голову и полосами ползет вниз, как изрезанный белый войлок, и сразу темно и шепот, девчонки свет выключили и бормочут что-то, дурочки, синяя фигурка прошла и остановилась, вглядываясь, пахнет свечкой, Дилька распахнула рот, оттуда выпал треугольный кусок, как из ледяного арбуза, не хочу больше, а вода бежит, играя бликами, за которыми почти не видны ребра багровой лестницы, и алое пятно, зацепившееся за ступеньку, мутно шевелится, лишь иногда взыгрывая на поверхности красным лоскутом. Красным рукавом. Красной кофты.
Я распахнул глаза, силой, дуром, вздохом удерживая себя от вопля, вскакивания и набивания кому-нибудь чего-нибудь. Удержался, молодец, даже сетка не скрипнула.
В палате было темно, но пучок девчонок золотисто подсвечивался изнутри, и вместе со слабым сиянием к потолку поднималось бормотание. Ну правильно, свечку зажгли и талдычат: «Пиковая дама, появись. Пиковая дама, появись. Пик...»
- Стирается! - громко прошептал кто-то и ликующе запел почти вслух: - Пиковая да!..
По палате метнулся порыв ветра, вспыхнул свет, и по ушам ударил страшный громовой голос:
- Пиковая нет!
Я сам чуть не завопил, честно говоря. А девки взвизгнули, конечно, густо так, но коротко - и бросились было врассыпную, но запутались в простынях и кроватях.
Тетя Таня, стоявшая в двери, понаблюдала за открывшимися красотами с очень серьезным видом, подождала, пока последняя из хора, Настька, раскроет глаза и более-менее успокоится, и сказала:
- Так. Ну-ка, все привидения, быстро порядок наводим и по койкам пошли. А то сейчас сама вам такую Пиковую даму изображу - до лета на животах лежать будете.
Пока девки собирались, двигали кровати, сикось-накось накидывали простыни, прятали огарок тонкой желтой свечки, обтирали зеркало и бочком протискивались в коридор мимо тети Тани, тетя Таня упорно смотрела на меня. А я, не вынимая затекших уже рук из-под головы, упорно смотрел в потолок - в точку над умывальником. Во-первых, мне было смешно. Во-вторых, дремотно. В-третьих, иначе я не удержался бы от разглядывания фигурки за шкафом.
За шкафом была девчонка в синей олимпийке поверх коричневого сатинового халатика, отлично сливавшегося с полировкой шкафа. Моих лет или постарше - хотя кто их, дылд, сейчас разберет. Как и когда она умудрилась там спрятаться, я не понял. Сам еле ее заметил краем глаза, да и то потому, что она знак подала: потихоньку приложила ладонь ко рту. То ли просила не сдавать, то ли воздушный поцелуй послала, дура. Но я сроду никого не сдавал.
Я не заметил ее среди остальных девчонок - да там поди заметь, такая толпа ввалилась. Синяя олимпийка подсказывала, что это может быть наблюдательница, которая следила за моими кривыми шатаниями по коридору. Сейчас все выясним - зачем следила, чего хочет, что за прятки устроила.
Ничего я не выяснил.
Когда Лилька повесила оттертое зеркало на место, закусила трофейную вафлю и, не глядя на меня, последней вышла в коридор, тетя Таня, которой на сей раз пришлось посторониться, отвела наконец свинцовый взор, которым упиралась в меня, как палкой, пообещала: «Завтра побеседуем, спи пока», щелкнула выключателем и стукнула дверью.
Я закрыл глаза, чтобы поскорее привыкнуть к наплывающей темноте, дождался, пока стихнут шаги с хлопками дверей и этаж накроет ватно-марлевая тишина, и спросил:
- Ну и чего хотела, красавица?
Не спросил на самом-то деле - на губы мне легла теплая ладонь. Девчонка уже стояла возле меня - а я и не услышал ничего и только теперь почуял запах, сенной почему-то. Духи, что ли, такие, подумал я, стараясь перекричать мыслями сорвавшееся сердце, которое заколотилось оглушительно и везде.
Темнота оказалась глухая, перед глазами плыли неровные пятна. И голова была как сэндвич - снизу мои ладони, сверху ее, между - ликующий ужас. Я заворочался, чтобы освободить руки, встряхнуть голову, прикрыться, наконец, а то растопырился вдруг, стыдоба, - и чуть не провалился под тихий скрип пружин. Она села рядом со мной. Вернее, не села и не рядом.
Ты что, хотел спросить я в панике, не трогай там - и тут почувствовал, что сам уже накрыл руками, и лбом, и грудью, и всем остальным, и это совсем страшно - и счастливо.
Кожа у нее была как теплая вода.
Что было потом, я не помню. А что помню, не скажу.