Убыр- Никто не умрет

4

- Измайлов, к директору, я сказала. Сейчас же.
- Хания Сабировна, ну нам срочно домой надо, мама позвонила, я сбегаю и сразу обратно, через...
- Измайлов, сколько можно повторять? Никуда ты не пойдешь. Быстро за мной.
Она развернулась и гулко зашагала вглубь пустынного коридора.
Я покосился на лестницу. Надо же было на Хану нарваться. Так она по мою душу и шла - не нарвешься тут.
Или дернуть все-таки до дому? Без мазы. Из школы-то я вырвусь, да вернуться мне фиг позволят. Ты сам выбрал, непослушания мы не приемлем, пошел вон, таким не место в наших стенах, все такое. Не больно-то и хотелось, в принципе, - пусть сами выкручиваются и ищут чего поприемлемей, если такие умные и умелые. Но Дильку забрать у меня сейчас явно не выйдет. Это надо ведь пройти к Дилькиному классу, куда меня пускать не собираются, забрать с урока сестру, которую мне тоже просто так не отдадут, а потом с нею на руках выбираться из школы. Сквозь живой барьер из Фагима, гардеробщицы, тети Оли, возможно, физрука и уж точно Ханы, которая уже сейчас была вполне кирпичной и непримиримой. Трудно прошибать стенку из нормальных и ни в чем не виноватых, в общем, людей.
Хана была нормальная. В прямом смысле. Завуч в прямом и в полном смысле слова. Нудная. Не вредная, но нудная.
Вот она и нудела: Измайлов, срочно к директору, немедленно, - а почему ты не в классе во время урока, разберемся отдельно.
Лучше вместе разберитесь, сейчас же, мог сказать я, но чего душегубствовать. Не шутки. С умом надо и убедительно. Надо придумать такое, чтобы не то что поверили - никто не поверит, понятно, - а просто держались в сторонке, пока я выступаю. Ну и выступить бы дали.
Не дали. Хотя честно попробовал.
- Таисия Федоровна. Хорошо, что вы здесь, у нас там беда...
- Во-первых, здравствуй, Измайлов, - сказала директриса, не вставая и не сильно удивившись.
Я-то думал, они всполошатся: ах, что случилось, какая беда. И целую телегу придумал, весьма убедительную. А они меня и слушать не собирались. Ни Хана, которая застыла у двери вторым прокачанным стражником из квеста - первый, секретарша Луиза, в приемной осталась, тоже вся неодобрительная такая. Ни директриса, как всегда, с мощной прической и устало-приветливым лицом.
- Здрасьте, Таисия Федоровна. Там на самом деле все очень...
- Измайлов, ты где был во время каникул?
Опа. Чего это она вдруг? Неважно, сейчас главное надо втолковать.
- Таисия Федоровна, - попробовал я еще раз, - там у нас в классе беда, как бы эпидемия. У меня бабушка врач, она сказала, нужен срочный карантин и чтобы никто...
- Ты. Где. Был. В каникулы?
Я поглядел на директрису, сдерживаясь, и не увидел ничего, кроме приветливой усталости. Бесполезно все было - объяснять, доказывать, на ленты рваться. Они слышали только то, что хотели. А чего не хотели, в уши себе не пускали, хоть их самих на ленты пускай. Ну и пускай.
- Дома, - буркнул я. - Но это неважно, потому что...
- У себя дома?
- А где еще-то?
- Измайлов, ты не хами, - посоветовала Хана от двери.
Директриса поглядела на нее так, что я даже оглянуться хотел, эффектом полюбоваться. Не успел - взгляд перешел на меня. Эффект был, наверное. Неприятный такой.
- У меня другие данные. У милиции, вернее, полиции, тоже.
Я очкануть должен был, по замыслу-то, - ну или как там нормальные люди на полицию реагируют. А я поплыл слегка. Какое отношение милиция имеет к моим каникулам? Ну, то есть она пыталась по-всякому, но какие там данные после этого могли остаться, я не представлял. Поэтому молчал и смотрел на директрису. Она терпеливо сказала:
- Измайлов, может, все-таки сам расскажешь?
- Таисия Федоровна, - сказал я, стараясь говорить размеренно и убедительно и не понимая, получается ли, - голос был чужим. - У нас в классе сейчас люди умирают, конкретно Венера Эдуардовна, Сергей Шагаев и...
- Измайлов, что ты!.. - почти крикнула Хана.
- Хания Сабировна, поспокойней, - посоветовала директриса, разглядывая меня. Кажется, она не верила и не понимала.
- Что он несет, господи, Измайлов, ты обкурился или...
- Хания Сабировна, - повторила директриса, и я заморгал от неожиданного ощущения - по спине будто стальной расческой провели, ласково и щекотно, но с намеком, что можно и до мяса.
- Я... Я схожу проверю, - сказала Хана, приоткрывая дверь.
- Не надо! - сказал я.
Они смотрели на меня с улыбками, даже Хана. Они ничего не понимали.
- Я серьезно, не надо, нельзя туда! - почти заорал я и бросился к двери, чтобы не пустить.
- Сядь, Измайлов! - громыхнула директриса, и расческа впрямь пошла насквозь.
- Siynifqa barsagiz, x"azer "uk "ul"asez, balalarigiz y"atim qalirlar,[29] - четко сказал я, глядя на Хану, и вслепую сел на стул, чудом не промазав. Она, кажется, побледнела и прикрыла дверь.
- Измайлов, что ты сейчас сказал? - спросила директриса любезным до изморози тоном.
Я не отрывался от Ханы. Она держалась за ручку двери и переводила взгляд с меня на директрису.
- Хания Сабировна, вы передумали? - осведомилась директриса.
Что ж ты делаешь, подумал я, медленно поворачиваясь к ней и уже краем глаза, слишком поздно, замечая, как Хана кивает, раскрывает дверь и выходит прочь.
- Чт-то ж... - начал я, заикаясь.
- Достаточно, Измайлов. Выступил уже, послушай теперь. Сперва посмотри. Узнаёшь?
Директриса вытащила из ящика стола и положила передо мной лист в тоненькой прозрачной папочке. На листе было кривовато слеплено в фотошопе черно-белое, вернее, серое лицо лохматого пацана. Я пожал плечом, и от этого движения рисунок сдвинулся, как зеркало в темной комнате. Это ж мой портрет, понял я с оторопью.
- Узнаёшь, - с удовольствием сказала директриса, поставила пальцы на край рисунка, но утягивать его не стала, а принялась постукивать по столу ногтями. Бордовыми и блестящими.
Я хотел рисунок рассмотреть как следует, а ногти отвлекали.
- А знаешь, откуда этот фоторобот?
Я не знал, что такое фоторобот, но представился мне трансформер с роскошной камерой. И с ногтями. Директриса, слава богу, убрала наконец руку и сказала другим тоном:
- Из милиции приходили, Измайлов. Вернее, не из милиции, а как...
Она замолчала, прижав пальцы ко лбу, очень белому по сравнению с лаком.
Ну правильно, полиция. Меня в электричке тетка видела, машинист слышал, может, камеры какие-то в кадр поймали - хотя какие там камеры. Не камера, тетка та беременная меня описала, а специальная программа составила картинку по описанию, я вроде видел такое где-то. Вот меня и ищут после такого гасилова. Им примерно сообразить, что произошло, и то за счастье. А мне уже не до этого, честно говоря. У меня в родной школе такое набухает, что электричка легкой распевкой покажется.
- Таисия Федоровна, - заговорил я.
- Молчи, - сказала она, вдавив кончики пальцев в лоб. Еще и зажмурилась.
Я возмущенно замолчал. Идиотка. Тебя же жрать будут первой, жмурься не жмурься.
Нет, так нельзя.
Я встал и зашагал к двери. Говорить она все равно мне ничего не собиралась, а если бы и собиралась, вряд ли это было важнее того, что происходило у меня в классе с ребятами, Эдуардовной и, возможно, уже и с Ханой.
- Измайлов, стой, - лязгнула директриса.
Я сделал шаг и все-таки остановился. Стоял и ждал.
- Сядь на место. Мы еще не закончили.
Я крутнул головой и пошел дальше.
- Стой, я сказала.
- Чего «стой»! - заорал я, разворачиваясь. - Чего «стой», чего «мы не закончили»! Там ща гасилово начнется, а вы тут «стой, стой», время теряете, картинки всякие - типа, я преступник, а я не преступник, я!..
Я со всхлипом замолчал - от жаркой обиды и оттого, что воздух кончился вместе со словами. Голова закружилась, я поспешно вдохнул, вспоминая, как это делается, и понимая, что хватит уже время терять. Учителя объясняют, а директора с завучами требуют объяснений. Но объяснить им ничего невозможно. Работа у них такая.
Я просто взялся за ручку. И выпустил ее. Потому что услышал:
- Измайлов, твоим родителям мало неприятностей?
Я развернулся и понял, что сейчас что-то натворю. Кабинет раздернулся и стал сумрачным и смазанным, а белое лицо директрисы, наоборот, четким, как мишень, - и с какими-то узорами под глазами и на виске. И ниже лица были узоры - на шее, под рукой, еще где-то. Я зажмурился, хотя это было как лицом в стенку с размаху, и ответил:
- Не мало. А что вы...
- Ну сядь, Наиль, сядь, что ты, - сказала директриса каким-то недиректорским голосом.
Зашуршала, грузно процокала, обдала меня сладким запахом духов, какой-то химии и немножко пота, мягко потянула под локоть обратно к столу, что-то бормоча почти ласково. Я качнулся, сопротивляясь, но пошел. Надо было посидеть хоть чуть-чуть, в себя прийти. Да и директриса, пока у меня глаза закрытые, больше на человека похожа. Может, совсем опомнится.
- Сейчас, Измайлов, ты посиди, - пробормотала Таисия Федоровна еле слышно и уцокала, чавкнув дверью.
Редкая тьма мазала глаза, уносясь куда-то влево беззвучно ревущим потоком. Голова проворачивалась в обратную сторону, мягко и летяще, как на богатом компьютерном кресле, к неяркому свету, лучистому и голубоватому, как наброшенный на утреннее окно синий костюм, и вместо солнышка рыжие прядки, почти незаметные на красном.
Я дернулся и едва не грянул со стула, аж щиколотка заныла. Заснул, что ли, суслик? Нашел время.
Директрисы в кабинете так и не было, и не слышно было, чтобы она или Луиза за дверью бродили. «Куда она ушла-то?» - подумал я, озираясь. Покосился на дверь, встал и осторожно покрался по кабинету, разглядывая шкафы и полки. Я в этом кабинете был раза четыре, нет, пять. И всегда было не до того, чтобы толком осмотреться. А очень хотелось - не осмотреться, а всмотреться, конкретно в шкаф у стены, вторую сверху полку. Там всякие модельки и рукодельные подарки от олимпиадников и выпускников стояли, некоторые довольно мощные: блестящий паровоз из миллиона деталей, старинный замок из зубочисток, портрет директрисы из булавок с цветными головками, ну и всякая мелочь типа выжженных указок и нитяных статуэток.
И сейчас рассмотреть не получилось. Я услышал что-то, метнулся к креслу и сел как можно небрежней, аж глаза прикрыл, ожидая. Клацнул язычок замка, до меня доползло касание сладковатого воздуха, замок клацнул снова. И еще раз.
Я открыл глаза, вернее, они сами распахнулись, словно ресницы дыбом встали вместе с не выросшей вообще-то шерстью от поясницы до затылка. Не знаю почему, но обычные дверные звуки взвели меня, как лук, который с крюка сняли и тетиву накинули. И развернули к двери. К цели.
Цели не было. Была плотно прикрытая дверь, из-за которой не доносилось ни шороха. Приснилось, что ли? Я уже не был уверен, когда сплю, когда нет, и переставал верить ушам и глазам. Блин, на ощупь надо. Кулак не обманет.
Я встал и замер. Ручка повернулась, дверь медленно поехала на меня и застыла. Не сама - ее рука придерживала. Кажется, женская, толком не разобрать, но видно, что не великанская и в перчатке. Кожаной, коричневой, потертой такой. Кто сейчас перчатки-то носит? Тем более в помещении.
Рука дернулась и исчезла, точно моя мысль по ней хлопнула. А дверь и вправду хлопнула.
- Таисия Федоровна, - позвал я нерешительно.
Дверь быстро распахнулась и тут же отыграла назад к косяку, оставив узкую щель. Я смотрел на ручку, поэтому не сразу понял, что происходит, - а понял, лишь когда дверь захлопнулась. А перед этим рука в перчатке быстро провела по кромке двери, по всей высоте, от перекладины до пола.
Я попятился, соображая, как это сделано. Ну, понятно как - надо вытянуться на цыпочках и тут же плавно уйти в присед. А умеет так грузная тетя средних лет? Ну или рыхловатая тетка помоложе - если перчатку не директриса, а Луиза надела?
И зачем им это?
Блин, меня все сговорились пугать, что ли? Да я и сам пугать могу, между прочим. Сейчас покажу.
Дверь распахнулась и захлопнулась, чуть не дав по кончикам коричневых кожаных пальцев - я уже набежал и рассмотрел их четко. Я дернул ручку со всей дури, потому что был уверен, что с той стороны ее придерживают - и не один человек, а, например, половина девятого «Б». Они там все шутники, блин. Особенно первого апреля. Особенно после февральского футбольного рубилова, когда мы их 11:9 сделали.
Дверь подалась невесомо, как пенопластовая, зато по носу мне попыталась шарахнуть, как чугунная.
В приемной было пусто. Ни девятиклассников, ни директрисы, ни Луизы. Ни их следов. Только коричневая перчатка лежала на выходе в коридор.
Можно было пойти ее разглядывать или просто захватить как трофей. А я отвлекся на невнятные звуки из коридора. Кто-то шел к директорской приемной. Странно очень шел. Пританцовывая и напевая через силу.
Директриса это была. Она не пританцовывала и не напевала. Она тащила наполненное водой ведро. Обыкновенное, эмалированное, голубое с неровно нарисованными красными буквами. Ведро поскрипывало, а директриса пыхтела.
Она наступила на перчатку и наступила бы на меня, да я вовремя отодвинулся и тут спохватился:
- Таисия Федоровна, давайте я помогу.
- Сядь, - сказала она сквозь одышку, кривовато дошагала до стола и удивительно проворно водрузила стукнувшее ведро рядом с телефоном. - Измайлов, сядь, я сказала.
Я, помедлив и почему-то качнувшись, сел на стул. Директриса кивнула, поддернула узкий рукав, сунула руку в ведро и пару раз болтанула воду по кругу. Я дернул головой в такт, как волейбольный болельщик вслед подаче, и с ужасом понял, сколько времени растратил на бессмысленное ожидание и прочую фигню. А сейчас придется окна мыть или еще какой трудотерапией заниматься - не зря же директриса воду притащила. Идет она лесом, вяло возмутился я и попытался встать.
- Тщ-щ, - сказала директриса, внимательно глядя в ведро.
Таисия Федоровна, я пойду, попытался сказать я, но язык был как подсохшее тесто, а зубы склещились. Хотел расцепить их рукой, но рука не шевельнулась. Вторая тоже.
Директриса оглядела меня, заглянула в ведро, словно сверяя решение с ответом, снова оглядела меня, осторожно промакивая руку об юбку, и улыбнулась. Радостно так, будто я от школы в городской олимпиаде победил.
- Измайлов, ты в порядке? - спросила она негромко.
Какое там в порядке, попробовал заорать я. Вызовите врача, попробовал сказать я. Попробовал замычать, топнуть, свалиться на пол. Ничего не смог. Я даже веками двигать не мог - так, что глаза сохли и ныли. Сидел как куча глины, неподвижный и ненужный.
- Вот и хорошо, - так же негромко сказала директриса. - Венера Эдуардовна, зайдите, пожалуйста.