Убыр- Никто не умрет

Эпилог

Открытие прощелкал - смазал весь сезон.
Формально сезон открылся вчера, но для правильных болельщиков все начиналось лишь этим вечером. «Ак барс» принимал «Салавата Юлаева».
Равиль был очень правильным болельщиком, поэтому приготовился к приему на все сто: сбегал в молочку и магазин, вытащил из стиралки и развесил заботливо подготовленные Амиром за ночь и с утра пеленки-распашонки, охладил и расставил пиво, вскрыл чипсы и сушеных кальмаров, включил телевизор и воссел.
Это было счастье. Еще и Зулька приткнулась, поглядывая одним глазом в экран, другим в пиво.
- Хочешь?
- Как дам сейчас, - сказала Зулька и ткнула кулачком в плечо.
- Кто бы против, - отметил Равиль и принялся это доказывать.
- Размечтался. Пусти. Пусти, говорю, балда. Ну Равиль, ну Амира разбудишь. Равиль... О, смотри, смотри! Да смотри, говорю, Рустики!
Равиль неохотно отвлекся и тоже воскликнул:
- Точно! Ёлки! Sal"am, tugannar!
Он замахал экрану рукой. Коварная Зулька, выскользнув из захвата, забежала за спинку дивана и комментировала оттуда:
- Рустик все не потолстеет никак! Говорит-то он нормально уже?
- Заикается малость. Во вирус, а? Ладно мы к ним тогда не сунулись. - Альфиюшка, смотри, Зарипов, балда такая!
- Она всегда на матчи в свитере... - взялся за пояснения Равиль и оборвал себя: - О, тоже нам машут! Детей притащили, молодцы какие, а? Зуль, а мы тоже с Амиром ходить будем, нет?
- На «Нефтяника»? - презрительно уточнила жена.
- Ну хотя бы...
Режиссер переключился с трибун на центральную линию, вдоль которой выстроились хоккеисты. Но подманить Зульку на диван разговорами на эту тему и пением гимна было сложно, поэтому Равиль вдохновенно продолжил:
- Дилька вымахала, а? И кстати, заметила - Наилю уже гипс сняли.
- Ну здрасьте, сто лет уже как, - сказала Зулька и засмеялась. - Вот ты газовик все-таки - про то, что Наиль руку сломал, узнал, когда гипс уже сняли, а через полгода и это заметил.
- Руку-то все равно вот так держит, - оскорбленно возразил Равиль. - У него в целом как, без последствий? Там же и без переломов было ой-ёй, на носилках в больничку пришлось.
- Да нормально все, Альфия говорила, удивительно легко все отделались. А ты сам руку месяц на повязке потаскай, еще не так держать будешь.
- Вредная ты женщина, чего мужу желаешь? - ответил Равиль сурово и хотел развить эту мысль, но тут вредная женщина сказала:
- О, смотри, как ты любишь.
«Как ты любишь» значило драку. Но в первые секунды матча драк не случалось по определению. Равиль раскрыл рот, чтобы пресечь безответственные домыслы, да так и не закрыл. И чуть пиво на штаны не пролил.
Ворота «Салавата» были сдвинуты на метр, а на их месте барахтался бело-зеленый курган. Вокруг метались судьи и неприсоединившиеся игроки, которые пытались бережно растащить свалку.
- Амир вякает? - тревожно спросила жена.
Равиль совсем убрал звук и прислушался, но Зулька уже сбежала в спальню и через несколько секунд вынесла недовольного Амира. Он хмурился и похныкивал.
- Мокрый, конечно, - предположил Равиль.
- Эйнштейн, - восхищенно ответила супруга, содрала с сына штаны, сунула чадо в руки мудрому папаше и сбежала за сухой одеждой.
- Так, чего орем? - осведомился Равиль. - Чего не спим? Жить надоело? Он полез, буркая, сыну в шею, в подмышки, в нос. Амир счастливо заверещал, выгибаясь и дрыгая ногами.
- Не сажай его, рано! - напомнила Зулька издали.
- О! Кстати, - пробормотал Равиль, осторожно, придерживая спину и голову, пристроил сына на колено и потянулся за пивом.
Амир кукарекнул, будто его снова защекотали, и потянулся к экрану. Равиль вздрогнул и перехватил мелкого обеими руками, чтобы не сыграл на пол. Потерял равновесие, подскочил и обошел диван, перехватывая Амира поудобнее.
Равиль не смотрел на экран всего-то с минуту, а прощелкал и открытие, и сезон, и вообще все самое интересное. Он не увидел, как судьи с трудом разлепляют кучу-малу хоккеистов, как зеленые уфимцы рвутся отомстить за помятого вратаря и как они застывают, оглушенные. Он не увидел, как Кулаков, восьмой номер «Ак барса», деревянно, словно первый раз на коньках, разворачивается всем корпусом к двадцать седьмому номеру «Ак барса» и небрежно хлопает его перчатками по ключицам - и как от этого хлопка двадцать седьмой ныряет затылком в лед, с треском. Он не увидел, как четырнадцатый номер «Ак барса» утыкается в плечо девятнадцатому номеру «Ак барса» и пытается выгрызть из плеча шов, а девятнадцатый номер под этим напором потихонечку отъезжает к бортику, неуверенно усмехаясь и отмахиваясь от упорного шутника. Он не увидел, как третий номер «Ак барса», неловко разогнавшись, врезается в троицу «барсов», разгоряченно жестикулирующих в сторону гостей, валит их на лед и падает сверху, неприятно копошась. И он не увидел, естественно, как его дерзкий племянник скачет сквозь гаснущий кадр через спинки кресел и спины обалдевших зрителей. И как с других трибун на ледовую арену поспешно продираются еще несколько пацанов, на ходу выдергивая легкомысленные и явно не волшебные палочки.
Равиль не увидел даже, как сигнал трансляции, съеденный белой вспышкой, заменяется настроечной таблицей. Он повернулся к телевизору, когда экран уже покорился бесконечному анонсу ближайших спортивных трансляций.
- Так, - сказал Равиль, щелкая пультом. - Не понял, это что за дела?
- Абэ! - сказал Амир, протягивая руки к экрану.
- Вот именно, - подтвердил Равиль. - Что?
- Абэ!
- Так, - сказал Равиль, качнувшись. - Зуля, быстро сюда.
- Что там, Равиль?
- Быстро!
- Абэ!
Равиль с Зулей долго спорили, может ли младенец, которому еще не исполнилось полгода, декламировать алфавит, читать аббревиатуру любимой папиной команды, произносить ее или хотя бы восклицать «Abaw!».[41]
А Амир, не обращая внимания на родителей, сверлил блестящими глазами экран, на котором мелькнул и исчез невиданный и далекий старший брат. Амир тянул руки к брату, который спас его еще до рождения, а теперь спасал кого-то еще, и звал:
- Abiy!