Убыр- Никто не умрет

Часть третья: Не скучай

1
След я заметил не сразу. Сразу я собрался домой.
То есть сперва я хотел забежать к родителям: предупредить, чтобы не волновались, рассказать, что случилось, - ну и просто увидеть. Они же мама мои с папой. Но не стоило светиться после показательного выступления, которое я тете Тане устроил, дурак. Ну, не дурак, допустим. Сколько терпеть-то можно. Мальчика нашла, пугать она меня будет и орать. Не будет теперь.
Ага. Орать не будет, в дуротделение свистнет, тихо и без затей. И побегут санитары со шприцами и, как их, смирительными рубашками, искать беглого психа Измайлова. А где искать? У родителей. Айдате туда, ребя, ура.
А я пошел к остановке. Маршрутка подскочила махом, и я сел, даже не посмотрев, куда она идет. В город - и ладно. Дальше разберусь.
В жарком, невкусно пропахшем салоне я начал пугаться, как дурак. Пугаться, успокаиваться и тут же снова пугаться. Дернулся, что денег нет - проезд оплатить не смогу, водила докопается, полицию вызовет, скандал, все такое, - и здравствуй, дурка. Но деньги нашлись вместе с ключами от квартиры во внутреннем кармане, несколько бумажек, сплющенных между паспортом и страховым. Вроде столько же, сколько было. А еще говорят, в больницах воруют. Глупости это. Неинтересно им воровать, а может, некогда - еле успевают больных людей железками протыкать, а нормальных закошмаривать.
Еще я затрепетал от взгляда толстой тетки, сидевшей слева. Она смотрела на меня сурово и изучающе, как санитарка или завуч. Я решил, что тетка из больницы, узнала меня или догадалась, что я беглый, больной и достойный принудительной госпитализации с усиленным прокапыванием, и теперь потихонечку позвонит, нас обгонит воющая «скорая», и на первой остановке меня выковырнут из салона, успокоят укольчиком и вернут в больничку. Навсегда. Или там до совершеннолетия. И на учет поставят. Буду жить при дурке, как разоблаченный маньяк из кино.
Но тут тетка покрепче перехватила блестящую черную сумочку, прижав ее к животищу пухлыми руками, и посмотрела на меня совсем грозно. Я сообразил, что она просто боится воров, трудных подростков и вообще всего на свете. Отвернулся и уставился в окно - вдоль носа и кепки соседа. Мимо стекла пробегали голые черные деревья, а разноцветные дома чуть подальше мне были не видны. Поэтому пейзаж выглядел неуютно и как-то жутенько, как в игре, - вокруг минус двадцать, Полярный круг и постапокалипсис.
Сейчас домой приеду, там тепло, чисто - и настоящий постапокалипсис в компе, подумал я и испугался в очередной раз. Сообразил наконец, что не надо меня выслеживать и догонять на «скорой». Я зарегистрирован как больной терапевтического отделения ДРКБ, и у тети Тани в журнале записаны все мои данные, включая номер полиса, домашний адрес и телефон. Чем гоняться, проще позвонить да приехать.
Да пусть хоть иззвонятся, подумал я злобно. Трубку не сниму, дверь не открою. Ломать права не имеют. Свободны, танцуйте сами.
- Выходишь сейчас? - спросил сосед.
Я вздрогнул, помотал головой и подвинулся, чтоб он прошел. А он застрял, растопырившись мне почти в лицо. Я неудобно вывернул голову. Ага, сумку изпод сиденья выдернуть не может - под ноги поставил, а теперь она поперек встала и застряла. Я потянулся и выправил сумку. Синий матерчатый ремень ушуршал мимо, дядька поблагодарил, качнулся, потому что маршрутка доехала до остановки, и вылез в проход. А я так и замер в неудобной позе, пытаясь понять, показалось мне или за остановочным павильоном действительно мелькнула синяя фигурка.
- Парень, ты пройти-то дашь? - спросили сзади.
Я убрал было ноги, но тут же выкинул их в проход, вскочил и торопливо пошел к выходу. За спиной заворчали, но это пофиг. В груди и животе пела сладкая пустота.
Кажется, не показалось. Кажется, нашел.
Я выскочил из маршрутки, чуть не опрокинув кого-то, чуть не махнув подошвами выше ушей и чуть не схлопотав по тыкве сумкой общественницы, возмущенной моим поведением. Устоял, буркнул: «Простите» и, не оглядываясь, побежал к десятиэтажкам, между которыми скрылась синяя фигурка.
Пробежал и встал на въезде во внутренний двор, замкнутый в коробке из четырех домов. Просторный такой двор, благоустроенный - с качельками, горками и скамейками - и совершенно пустой.
Ну здрасьте, растерянно подумал я, уставившись в лужу. Она здоровенной была, не обойдешь. Перекрывала асфальтовую дорожку от бордюра до бордюра, а бордюрам с обеих сторон мудро не хватало пары блоков. Это чтобы прохожие особо канатоходцев из себя не изображали, а шли через утоптанную почти до сухого состояния грязь, летом служившую газоном, - ну или через лужу, если сапоги надежные.
У меня сапог не было, а грязь особо не влекла. Мне грязи хватило в последние дни, навсегда хватило. Да и смысла никакого форсировать водную преграду не было. Синяя фигурка мне все-таки почудилась. А если не почудилась, если впрямь быстро-быстро проскочила по луже и влетела в один из подъездов, то я ее все равно не найду. Подъездов штук пятнадцать, и этажей десять, а сколько квартир, сами считайте, это несложно. Не звонить же в каждую. И потом, мало ли в Казани синих фигурок.
Можно, конечно, здесь стоять и ждать, пока она выйдет. Но девушки, как и женщины, отличаются от нормальных людей тем, что любят переодеваться. А как я ее переодетую узнаю, если не разглядел толком? По холоду выше живота? Так холод от чего угодно быть может. От голода, например. Я ж так и не позавтракал, вот горнисты в пузе и играют - безо всяких романтических силуэтов на горизонте.
Я неожиданно для себя присел и набычился. Ноги подкашиваются уже, что ли, удивился я, даже возмутился предательством организма. Организм мое возмущение отодвинул, словно локтем, и я понял, что опять выполнил действие первое какой-то цепочки, длинной и строго определенной, как в танце или показательной серии ударов и уклонов. Ну и пожалуйста. Давай сам, раз такой умный.
Я уставился в лужу, точно пытался разглядеть дно сквозь смоляную воду. Не пытался на самом деле - просто глаза как будто плавать учились, нет, мягко скользить по бликам, распахиваться во всю ширь, хватать все, что есть, выделять нужное и подсказывать, что с этим нужным делать - бить, догонять, огибать или прятаться. Прятаться я ни от кого не собирался, бить, впрочем, тоже. Но меня никто и не спрашивал. Меня поставили на ноги, показали мир по-новому - не двор за лужей, а огороженную поляну, и поперек этой поляны паутинная ниточка провешена. Типа пунктирного вектора на картинке в учебнике физики. Свежий отпечаток на грязном дне лужи, невидимый, но заметный по тому, как над ним вода играет. Влажный мазок за лужей. Пятно на плитах дорожки, ведущей через игровую площадку. Оседающая на последнюю плиту водяная пыльца, сбитая с каблука. Дверь подъезда.
Дверь подъезда качнулась последний раз и застыла. А я пошел.
Не шла она по тропинке, она с другой стороны проскочила, по бордюру, но у самого края сунулась в воду, как специально метку оставила. Может, и не специально: я-то совершенно не собирался в лужу лезть, сгоряча сунулся след в след, поскользнулся и изгадил одну кроссовку чуть ли не до ремня. Иной бы зарыдал и принялся чиститься, а я обошел лужу с другой стороны и направился, торжествуя, к третьему подъезду центрового дома.
Зря радовался. А может, и не зря. След привел меня не к квартире, с которой бы я все равно фиг знал, чего делать - не орать же: «Мне понравилось, ты классная, давай еще», - а к неосвещенным вонючим ступенькам вниз, я аж испугался, и задней двери. Подъезд оказался проходным.
Дальше лежал бульвар, последние полчаса почти нетоптаный, так что след я без малого видел, хоть и не мог различить ни рисунок подошвы, ни ее размер. Бульвар упирался в широкую улицу с остановкой и подземным переходом. Я решил, что здесь всяко потеряюсь. Окажется, что она в маршрутку или трамвай села. Не потерялся - даже под землей. Выскочил на поверхность и пошел вперед, вперед, через дворы, проспекты и парки. Не скользя на поворотах, перепрыгивая лужи, ловко уворачиваясь от прохожих, нечасто поглядывая, видна ли уже синяя спина. Ее, как ни странно не было, хотя я чесал в плотном темпе, как на разминке. Девушка тоже, видать, спортом занимается. Или я перед лужей слишком долго торчал. Ладно, главное, что след виден и становится все свежее. Ответ поищу на финише. Если других занятий не найдется.
Стопудово спортсменка, подумал я, расстегивая куртку. Часов не было, но, судя по небу и теням, я стартовал от лужи почти час назад. Легкоатлетка или бегунья с препятствиями. А я нет. У меня уже ноги гудят и коленка подозрительно ноет. Я уж молчу про дырку в спине и побитости на морде, которые ныли в такт шагам. На кураже это почти не замечается, слава богу. Все равно догоню.
Я обогнул бортик хоккейной коробки и поднажал по песчаной дорожке, ведущей сквозь березовую аллею. След стал почти четким - наверное, в детективах именно такие следы называют горячими. Щупать не буду и отвлекаться на окрестности не буду, пусть они и кажутся странно знакомыми. Коробки да гаражи везде одинаковые, а я как раз сквозь гаражи бежал. Выскочил на асфальт и замер.
Я стоял на краю нашего двора. След, совсем уже полыхающий, пересекал его, подходил к ближайшему дому, огибал вечную лужу и исчезал у второго подъезда. У нашего, в смысле. Исчезал не в смысле скрывался в подъезде, а в смысле обрывался у скамейки. Смайликом таким прощальным, довольно четким: крохотная дуга, а внутри дуги короткая черточка, как минус над улыбкой. Я смайлик издали разглядел, но все равно подошел, осмотрелся и плюнул бы, кабы было чем - во рту от запаленной гонки пересохло давно.
Возможно, спортсменка умела летать или прыгать на сто метров вверх. Но последние следы были обычными, не толчковыми. Она не вспорхнула и не запрыгнула на козырек подъезда, тополь или палисадник. Она просто исчезла. С улыбочкой. Вернее, без, раз ее здесь оставила.
Ну и дура, пробормотал я, еще раз оглядел пустой двор и вошел в подъезд. В конце концов, я же домой собирался. Пацан сказал - пацан сделал.