Scarlet Torment

Глава 5. Часть 12.

Коттедж Кросс. Среда, 19 октября. 7:40.

Просыпаться мне крайне не хотелось, потому что я конкретно не выспалась. Почти до трёх часов ночи я ворочалась, раздумывая касательно предложения Макса. Даже ласковый чёрный кот не дал мне успокоится — сам устал, залез на мою грудь и уснул, громко замурчав. Долгое время ночью что-то гудело и стучало в маминой комнате, Талер сбежал из дома где-то в час и вернулся к трём, ловко забравшись по стене. Весело ему гуляется. Самое весёлое то, что мама несколько раз заглядывала в его комнату после часа ночи и явно была не в восторге из-за его отсутствия. Только он покажется ей на глаза утром, и так дёрганная Александра Кросс отлупит его первым, что попадётся под руку. Надеюсь это будет не оружие из гостиной. Моментами я слышала голос отца откуда-то снизу, но не могла различить его слов. Наверное, он разговаривал с кем-то по телефону. Говорил очень долго и часто меняя интонацию с высокой на более низкую и наоборот.

Дракула снова спал около меня, прижавшись к бедру. Я погладила его за ушком, поднялась с постели, прихрамывая на одну ногу, где был глубокий порез, остановилась около зеркала и с великим нехотением посмотрела на себя. Сквозь тонкую белую майку я видела фиолетовые и пожелтевшие синяки, видела отвратительный шов на ключице, замазанный зелёнкой. Руки были в мелких царапинах и точечных шрамах. Одна рука почти до самого локтя была скована гипсом, а пальцы другой заклеены пластырем, который пора поменять. Ноги напоминали мне палитру, где художники разбавляют и смешивают краски. Синие, фиолетовые, серые, жёлтые и почти чёрные синяки, размером с кулак взрослого мужчины. Глубокий порез на бедре был забинтован, но вокруг бинта выделялись сиреневые подтёки, покалывающие, стоит их коснуться. Я ещё никогда в своей жизни не выглядела так ужасно. И все эти мелкие царапины и синяки не хотели проходить, словно напоминали мне о том, что я пережила.

Однако смирение со своим покалеченным телом наступило поразительно быстро, пусть мне очень не хотелось мириться со всем этим кошмаром. Я нырнула в шкаф, выудила оттуда джинсовый комбинезон и тёплый сиреневый свитер с милым рисунком сбоку. Забравшись во всё это я завязала волосы, которые сегодня напоминали спутанные волосы игрушечной куклы. Такие же пушистые, кудрявые и непослушные. Решила не прятать свои царапины и синяки под слоями тонального крема, просто заклеила одну из царапин пластырем телесного цвета и подхватив сумку с учебниками, двинула вниз.

На кухне сидел отец. Мама, видимо, убежала на свою вторую работу, скорее всего из-за срочного вызова начальницы. Талер, думаю, уже сбежал на утреннее свидание с самой младшей из Карсов.

Папа поднял на меня свои тусклые серые глаза и сухо улыбнулся тонкими губами, вокруг которых образовывались мелкие морщинки. В уголках небольших серых глаз тоже были морщины, его жилистые руки были сухими, урезанными мелкими рубчиками морщин и старых шрамов. Из-под воротника старенькой футболки выглядывала потускневшая татуировка, которую он когда-то в молодости набил из-за проигрыша в споре с каким-то американским товарищем. Это была татуировка орлана с распахнутыми крыльями — символа США. Кажется, у него ещё были татуировки. И у мамы была. Странная, правда, но была. На лицевой части бедра маленькая тёмная картинка, напоминающая липовый лист и горящую звезду над ним. Она никогда не объясняла мне, что означает эта картинка. С недавних пор у меня тоже было некое подобие тату. Точно такое же почерневшее клеймо звезды Хаоса на левой лопатке, как и у Мирославы. Я пока что никому об этом не говорила, кроме мамы и, кажется, она никак не отреагировала на это. Снова. Пообещав быть честной со мной, она ничего мне не рассказала. За всё это время. Ни-че-го. Ни слова о печатях, Лореаль, о своём отношении к этой истории и уж тем более, что думает о Кармелите и ни разу не заикнулась о Сайрусе Фрау, о котором я спрашивала больше всего. Каждый раз услышав этот вопрос она хмурилась, отворачивалась и бурчала что-то вроде: «Ничего такого о нём не знаю, чего не знали бы остальные». Но я то понимала, что всё это враньё. Я, чёрт побери, знаю её всю жизнь! И точно знаю, когда она мне врёт.

— Доброе утро, пап, — пробурчала я, быстро делая себе кофе. Как обычно, не крепкий, с пятью кубиками сахара. Отец зашуршал утренней газеткой.

— Доброе, Куколка, — отозвался он чуть позже. Он любил называть меня «Куколкой», когда никого рядом не было. — Как спалось?

— Всё так же больно, — вздохнула я, присаживаясь напротив него. — Рёбра покалывают, руке не удобно, царапины тихо скулят.
Кстати отец не был посвящён в детали моих травм. По неясным причинам мать не поведала ему всей истории, что было не менее странно, чем её увертливые ответы касательно всего, с особенности князя Фрау. Папа думал, что я попала в очень серьёзную бойню с вампирами. И мне, на самом деле, тоже хотелось в это верить.

— Ты поправишься, — он накрыл мою руку, с несколькими кусочками пластыря на пальцах, своей широкой сухой ладонью. — Ты молодая, всё заживёт. Ты смогла победить паралич и перенести все свои страшные переломы, остатки всей этой боли — пустяки. Ты очень сильная, куколка!

— Спасибо, — я улыбнулась. Отец, как я успела заметить, очень изменился. Не знаю, что повлияло на него: травма рук или что-то ещё, но он превратился в очень приятного папочку, совсем не зацикленного на убийствах и вампирах.

Серебряная академия. 14:40.

День прошёл более, чем отлично. Не было злостных язвительных перепалок с Мирославой, только короткие, но адекватные разговоры без подколов и чёрного юморка. Она даже заикнулась о том, что где-то в своём творческом хламе завалялся карандашный набросок меня. Но я думаю, рисовала она меня не потому, что я ей нравлюсь, а потому что натура такая — творческая. В её раскрытом блокноте я заметила рисунок Эрика, так же парня, который дружил со Смитом, ещё друга Мэтта — не высокого худого парнишку и ещё парочку ребят из школы, которых я не раз видела. Она рисовала всех, кто только ей приглядывался. На обеде она делала набросок Кэтрин, которая вернулась в школу после лёгкой простуды. Кэтрин, конечно же, об этом не знала. Ко всему прочему, на белой обложке большого блокнота был портрет Кая. Его самой милой стороны, той что с родинкой. Он был нарисован так хорошо, что все остальные портреты казались обыкновенными набросками художника, который застрял где по середине между профессионалом и бездарностью. Или именно в этот рисунок она вложила все силы и душу. Но только вот, весь день они оба были сами не свои. Расходились в разные концы класса, не обмолвились не словом за всё время уроков, и даже на обеде Кай пересел на свободный стол, что ещё больше, кажется, расстроило Славу. Макс всячески подымал ей настроение, но безуспешно. Сестричка поникла и после каждого натянутого смешка, кривила грустно брови и опускала уголки губ вниз. Касательно меня, Карс вёл себя чуть лучше, чем обычно. Флиртовал, подтрунивал, но по доброму, предложил заняться чем-нибудь после школы. Снова пошутил про алгебру. Хотя предложение заняться математикой было актуальным, учитывая мои пропуски и надвигающийся предварительный экзамен по алгебре и геометрии в конце декабря.

Я медленно брела из класса французского, по случаю того, что злая повелительница холода с омерзительным голосом и противным острым носом, словно тот стрёмный клюв господина Морце из Совета; заставила меня пересказывать ей французский отрывок из «Войны и Мира». Который я учила две, от силы три перемены. Получив свою несчастную тройку я вылетела из её класса, но быстро затормозила в связи боли во всём теле.

Вдруг из-за угла вырулил Мэтью Салливан по прозвищу «Салли» и кивнув мне в сторону пустого класса, где обычно проводилась физика, исчез за дверью. Я пожала плечами, предварительно вспомнив слова Талера насчёт намерений этого парня. Нужно отшить его. Мне, ну по крайней мере так кажется, есть с кем ходить на свидания, даже если это не роскошный ужин в ресторане.

Я зашла в класс и увидела лишь его широкую сгорбившуюся спину. Мэтт что-то там мудрил себе под носом — его локти двигались. Я покряхтела в кулак и парень резко обернулся, спрятав что-то очень маленькое в карман. Я приняла это за бумажку, где он расписал свою речь. И это он так репетировал.

— Ты чего ещё в школе? — начала я, разряжая эту странную атмосферу.
Лицо Мэтта было каким-то то ли смущённым, то ли вовсе отстранённым от мира сего. Парень сжимал пальцы до хрусте и на горле преступались ровные канатики связок. Я вздёрнула бровь.

— Мэтт? — спросила его я, начиная сомневаться в его адекватности. Он выглядел очень странно. — Эй! Мэтью! Ау!

Я пощёлкала пальцами перед его лицом, подойдя ближе. И только я опустила руку, его крепкие руки схватили меня за плечи и притянули к огромному баскетболисту, словно я была невесомой. Мэтт вцепился в мои губы, как озверевший. Я замычала, заскулила и задёргалась, требуя освобождения и выражая своё несогласие. В какой-то момент, когда его сильные руки крепче сжали мои плечи, отчего мне стало больно, а настойчивый поцелуй показался мне самым отвратительным, которой только был в моей жизни; от него исходил приторный запах, природу которого я не распознала. У губ был странный маслянистый привкус. Отвратительный привкус. Я била его по плечам, мычала и толкалась в грудь, но он держал меня и сжимал плечи так, что они начинали неметь.

— Рита, Аннабель просила тебя... — из-за двери раздался голос Кая, но он резко замолчал и я услышала прервавшейся вздох. Мэтт не отпустил меня, вопреки всему, что я делала. Будто он не слышал меня и будто Кай не видел, что я сопротивляюсь.

— Какого?.. — раздался тихий вопрос другого голоса, который я узнала бы из тысячи. Он был с Каем. После я услышала высокомерное хмыканье и хруст суставов на руках. — Уже ничего. Развлекайся, Кросс.

И только звук шагов. Они ушли. Он видел это и не остановил его? Кай смотрел на это и не разбил лицо Мэтту, который насильно целовал меня, будто ему всё можно? Что за чертовщина? Почему эти двоя просто ушли, ничего не сделав? Почему этот ублюдок продолжает целовать меня?!

Я вцепилась ногтями в его грудь, чувствуя, как пальцы впиваются в кожу. Укусила его за нижнюю губу и в завершение крепко ударила под дых коленкой, всё-таки сумев в итоге выбраться. Мэтт отшагнул назад и уставился на меня, как на приведение. Я стёрла с губ остатки слюней и чего-то отвратного, сморщилась от боли и сделав парочку резких шагов, размахнулась и ударила его кулаком по челюсти.

— Что ты себе позволяешь, кусок ты дерьма?! — рявкнула я, ударив его ещё раз и уже разбив ему губу. Мэтт согнулся, уцепивший за край учительского стола. Я свирепо дышала и смотрела на него, словно он был причиной масштабного катаклизма. А он был его причиной, чёрт побери! Что я теперь буду делать?! Как мне всё это воспринимать? Почему на это никто не отреагировал как нужно было? Почему все решили, что я отвечаю ему взаимностью? Какого хрена?!

Ещё один удар. Более слабый — сбила костяшки. После я несколько раз матерно выругалась на весь класс, взглянула на него и ещё сильнее сморщилась. Он был, кажется, удивлён? Удивлён? Ублюдок. Удивляется он. Удивился тому, что я не хотела его целовать? Совсем что ли идиот?

— Чего ты уставился, придурок? — прошипела я, расправляя ладонь и переваривая новую волну боли. Он стирал с губы кровь. — С чего ты взял, что я стану тебя целовать?! Да я заявлю на тебя в полицию за домогательство, ублюдок!

— Какого чёрта?.. — как-то невнятно выразился он, засасывая свою нижнюю губу и останавливая кровь.

— Не приближайся ко мне, извращенец больной! Не дыши даже в мою сторону! — я выбежала из класса, громко хлопнув дверью и направившись к лестнице.

Быстро перебирая ногами по ступенькам, я медленно теряла способность к нормальному зрению. Слёзы забивали глаза, делая всё размытым. Горло заболело от жгучего ощущения, руки и ноги тряслись и немели. Боль смешалась со злостью. Я хотела плакать, кричать и бить что-нибудь. Желательно Мэтта, что бы он плевался кровью и корчился, как беспомощная скотина. Лупить его чем-нибудь из арсенала отца. Например шипастой цепью или заостренным кастетом из чистого серебра. Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт! Конченый придурок! Что он удумал? Зачем он это сделал? Зачем? Зачем-зачем-зачем?

В лицо ударил свежий воздух. Я вылетела из школы и закрыла глаза, вдыхая полной грудью. Но момент наслаждения был коротким. Я услышала шарканье резиновых подошв. Кеды. Открыв слезящиеся глаза, я увидела Макса, который стоял на краю школьного крыльца, крепко сжав лямку портфеля. Ветер раздувал его волосы, открыв бледное лицо. Он смотрел на меня теми жуткими голубыми глазами, коими смотрел на других вампиров. В них не было ничего обычного, даже его привычной строгости. Они были злые, ужасающие. Те самые глаза, похожие на осколки голубого льда. На бледной щеке дёргался мускул, а на лбу проступала чёрная вена.

Я молчала, не зная, что мне говорить. Я не понимала всего, что произошло. Я сделала шаг вперёд, чуть-чуть протянув руки, чтобы позже схватить его. Он пошатнулся, оскалился злобно, словно зверь — показал, что ему это не нужно.

— Круто, Кросс, — начал он насмешливо и злобно, совсем как делала Слава. — Я знал о Кае, но не воспринимал это всерьёз. Он до последнего верен моей сестре, те чувства были лишь эффектом от твоей крови. Влюблённость, зависимость, не более. Конечно, скажу тебе честно, даже эта ваша выходка в какой-то степени пошатнуло моё мнение о тебе. Даже потому, что после того случая ты была со мной и это было... Очень странно с твоей стороны. А потом появился этот красавчик-баскетболист со своими тараканами в голове! — Макс отвернулся от меня на мгновение, сжав зубы и спустившись ещё на ступеньку.

— Я могу всё объяснить! — сквозь боль и жжение от слёз, произнесла я, почти заскулив. Он отмахнулся.

— Я живу очень долго, Рита. Знаешь, сколько раз я слышал подобные фразы? — он вскинул густую бровь, зло и сердито прожигая меня взглядом. — Будешь оправдываться, говорить банальные вещи. Мне это не нужно. Я попытался, снова ошибся.

— Макс... Всё не так... — проскулила я, опуская руки и сдерживая волну слёз.

— А как? — он язвительно усмехнулся. — Кросс, я был лучшего о тебе мнения. Как оказалось, я вообще зря тратил на тебя своё время, стараясь добиться хотя бы чего-нибудь!
Я стрельнула в него сердитым взглядом. Теперь-то я разозлилась и на него.

— Ты старался добиться чего-то?! — я топнула ногой. — Ты делал вид иной раз, будто меня не существует! Игнорировал и ворчал! Или целовал меня, а позже делал вид, будто ничего не было вовсе! Ты старался?! Серьёзно что ли?! Ты принимаешь меня за полную идиотку?!

— Может быть принимаю, — он сердито дёрнулся. — Ты идиотка. Вот и всё. Малолетняя идиотка, на которую я зря потратил время. Ты идиотка, Кросс, потому что позволила мне так просто стать тебе кем-то ближе, чем просто знакомым. Идиотка, потому что поила своей кровью. А может вообще всё, что я делал — аналогичный эффект мнимой влюбленности, как и у Кая. Думаю, так и есть. Подожду немного и всё пройдёт, а ты так и останешься идиоткой с единственным отныне предназначением: сыграть свою роль в нашем плане. Не удивлюсь, если и это единственное задание ты с треском провалишь!
Я дёрнулась. Боль отошла на второй план. Только ярость и злость. Натянув портфель на плече до покалывания в коже, я быстрым шагом направилась к лестнице и сбежала вниз. После внизу обернулась к нему и исподлобья взглянула на его каменное лицо. Высокомерное, воистину лицо графа, сына Дракулы. Не хотелось бить его. Не хотелось даже что-то говорить после всего, что я услышала в свой адрес.

— Да, идиотка. Молодец, ты сказал это в слух. Небось всё это время, пока вертел мною, как хотел, думал об этом и насмехался за спиной, строя из себя героя. Ты ещё отвратительнее, чем твоя сестра. Видимо, в кой-то веке я подошла к тому этапу, когда все слова окружающих касательно тебя подтверждаются. Злобный и высокомерный козёл. — я зло усмехнулась ему в лицо. — Я то, идиотка, почти поверила, что ты ревнуешь, а ты просто играешься. Для тебя действительно всё это игрушки. Человеческие чувства лишь ниточки марионеток, за которые ты умеешь дёргать как тебе вздумается. Да, потому что ты очень долго живёшь. Ты уже не раз слышал что-то подобное. Послушай ещё раз. Я не собираюсь работать и помогать тому, кто даже не хочет обсудить случившееся, а сразу сдаёт позиции, обвиняя другого во всём. Не хочу работать с лицемерным уродом, для кого главной целью является власть любыми способами.

— Не хочешь со мной, поработаешь с другими, плевать. — сразу же ответил он с тем же холодом в голосе. — Ты ведь и есть марионетка, куколка, в руках чего-то более сильного чем ты, Кросс.

— В твоих? — я фыркнула, отворачиваясь. — Только не теперь, Карс.

— Идиотка.

— Пошёл нахер.   

Сноски:

 Жанна д'Арк(Орлеанская дева) — национальная героиня Франции, одна из командующих французскими войсками в Столетней войне. Попав в плен к бургундцам, была передана англичанам, осуждена как еретичка и сожжена на костре.
Герта Мюллер — немецкая поэтесса и писательница, общественный деятель, художник. Лауреат Нобелевской премии по литературе.
Елизавета Батори(Кровавая графиня)— венгерская графиня из известного рода Батори, известная серийными убийствами молодых девушек
Мюнхен - город на юге Германии, столица Баварии.
Влад II Дракул - валашский господарь, правивший в 1436—1442, 1443—1447 года. Отец Влада III Цепеша(Дракулы).
Катана - самурайский длинный меч. Вакидзаси - короткий меч. Танто - кинжал. Цугури - старинный прямой заточенный с обеих сторон меч. Одати - очень длинный меч, который носили за спиной. Нагината -японская алебарда. Тэссэн - боевой веер.