В списке критически больных

5

  Ближе к утру я проснулся с ужасным чувством вины и сильнейшим угрызением совести. В горле слегка саднило, голова неприятно пульсировала, желудок вовсе словно свернулся в какой-то комок. Не самое лучшее начало дня, не так ли?

Показываться кому-то на глаза вообще не хотелось, да и вылазить из кровати тем более. Так хочется просто денёк отоспаться, неужели я так много прошу?

Мысль прогулять сегодняшний день была до неприличия навязчивая. Успокаивало лишь только то, что сегодня — суббота, а это значит, что по расписанию у меня было только две пары. Ну, мучиться придётся не так уж и долго. Уж не думал, что так скоро наступит тот самый день, когда я настолько сильно захочу без причины пропустить занятия в консерватории. Что же, дожили, как говорится.

Еле как заставив себя выползти из тёплой постели, а после, недовольно натянув на себя лежащую на стуле со вчерашнего дня одежду, я вяло поплёлся на кухню, стараясь при этом ни во что не врезаться. В голове полный бардак, и если я прямо сейчас не выпью чего-нибудь покрепче, чем обычный чай, то, клянусь, просто умру на месте, без всяких преувеличений.

Вскипятив чайник, я сел за стол, держа при этом в руках горячий, только-только заваренный напиток.

— Ты же, кажется, не пьёшь кофе, — услышал я такой же хриплый ото сна, как и у меня, голос прямо из-за спины.

— Тьфу, Позов, блин. Не пугай так, придурок совсем? — возмущённо пробормотал, прикладывая руку к сердцу, показывая этим свой испуг.

— А ты заслуживаешь, знаешь ли. Я вчера себе места не находил, между прочим. И не только я. Кстати, насчёт этого, — продолжил Дима, попутно выискивая что-то съедобное в холодильнике (наивный какой, Господи, как будто только вчера родился). — К Сергеевичу зайди сегодня, он просил передать.

— К Арсению? — насторожённо уточнил я, ставя стакан на стол. Этого мне ещё не хватало, серьёзно.

— К Василию, блять!

— Как смешно!

— Моё дело предупредить.

— Да понял я, понял, хорошо.

На самом деле, всё нихуя не хорошо, и только это я прекрасно понимал. Воспоминания со вчерашнего дня тут же отразились у меня в памяти:

«Едва ты вернёшься к учёбе — я непременно вытрясу из тебя всю эту дурь», — эхом пронеслось у меня в голове.

Вчера я не испытывал никакого страха, когда стоял в том самом пустом коридоре с Арсением Сергеевичем один на один. Я вообще ничего не чувствовал, кроме невыносимой тяжести в животе и желания просто прекратить всё это. А сейчас от одной мысли, что же может сказать мне преподаватель, по телу пробегает холодок. Желание пропустить этот день становилось всё сильнее, но что-то мне подсказывало, что если я так поступлю, то после будет гораздо хуже.

Уже в консерватории я решил, что подойду к учителю только после пар, и ни в коем случае не стану высовываться из кабинета, дабы избежать случайной и не очень приятной, по крайней мере, для меня, встречи.

Но чем скорее приближался конец занятий, тем больше во мне просыпался самый настоящий трус. Да, знаю, за свои поступки нужно уметь отвечать, особенно когда ты — полный идиот, но что-то это вообще никак не успокаивает. Когда ты совсем не знаешь, чего ожидать от человека, то просто не может быть не страшно. Неизвестность всегда будет пугать, как бы банально это не звучало.

— Тебя сегодня ждать? — поинтересовался Позов, когда наш учебный день всё же подошел к концу и все учащиеся, как обычно, начали расходиться. — Что-то мне подсказывает, что долго он тебя там иметь будет.

— Чё ты сказал? — ошарашено переспросил я, при этом останавливаясь посреди коридора от удивления.

— Да не в этом смысле, придурок! Хотя... — загадочно протянул Дима. — Он, вроде, очень даже симпатичный такой, ну, чисто с мужской точки зрения...

— Фу, больной ублюдок! Вали отсюда! — не веря своим ушам, оборвал его безумные фантазии я, при этом слегка подталкивая в сторону выхода. Дурачьё какое, ей-богу. Как земля таких носит вообще?

Поднимаясь на нужный третий этаж, у себя в голове я начал репетировать небольшую речь. Как бы я в своей жизни не любил импровизировать, в этом случае я всё только запорю, я себя знаю. Несмотря на все мои старания идти медленнее, как только это возможно с моими длинными ногами, количество ступенек, к моему сожалению, не оказалось бесконечным, и в скором времени я всё равно оказался около той самой «любимой, самой обожаемой» аудитории, где преподаётся теория музыки.

По привычке глубоко выдохнув, словно это может мне как-то помочь, я слегка прислушался к тому, что происходит в аудитории. За дверью мне удалось услышать бодрый голос Арсения Сергеевича и чей-то неизвестный смех. В душе загорелась надежда, что преподаватель будет сейчас занят, а, значится, просто не будет тратить на меня своё драгоценное время и отпустит.

Воодушевившись этой мыслью, я негромко постучал в дверь, но при этом заметил, что голоса утихли.

— Войдите!

Едва я открыл дверь, передо мной показалась такая картина: за преподавательским столом, опираясь локтями о поверхность, сидит тот самый учитель, из-за которого я здесь и нахожусь, а рядом с ним стоит невысокий мужчина лет тридцати, одет он в тёмно-синие брюки и обычную белую футболку. Их внимание было обращено на меня, и не успел я ничего внятного сказать, как Арсений Сергеевич весело, словно рассказывал какую-то невероятно радостную новость, произнёс:

— О, Антоша, здравствуй. А я как раз собирался к тебе наведаться. Знакомься, это Павел Алексеевич, преподаёт у нас специальную композицию и импровизацию. Думаю, что встретиться вам пока не посчастливилось.

— Ой, какая симпатичная швабра! — ещё более задорным голосом сказал Павел Алексеевич, что не могло не напрягать.

— Эээ... Простите, что?

— Ты не обращай внимания, Шастун. Он уже уходит, — отмахнулся Арсений Сергеевич, вставая со своего места, а после направился со своим товарищем в сторону выхода, ну, то есть, ко мне.

— Да-да, я пошёл. Созвонимся вечером, суббота как-никак!

Ответом ему послужил лишь кивок, и как только дверь за учителем плотно закрылась, воцарилась гробовая тишина.

Арсений Сергеевич медленно повернулся в мою сторону, а после так же медленно начал подходить ко мне. По инерции я начал отступать назад, но, как и следовало ожидать, совсем скоро моя спина встретилась со стеной, а преподаватель так же с каменным лицом подходил всё ближе и ближе, пока не оказался настолько близко, что, казалось, я чувствую его дыхание.

— Сейчас у нас с тобой есть два развития событий, — учитель слегка наклонился в мою сторону, максимально сокращая расстояние между нами и полностью разрушая всякие надежды сохранить хоть капельку личного пространства. — Либо ты мне спокойно рассказываешь, что за фигня с тобой происходит, либо я найду способ вытянуть из тебя слова. Я доступно объясняю, Шастун?

Только сейчас я заметил, что всё это время буквально не дышал, задержав воздух в лёгких, при этом боясь хоть чуть-чуть пошевелиться, словно этим я ещё больше разозлю и так не очень весёлого преподавателя.

— Я не слышу.

— Доступно, да, только отойдите, пожалуйста, хоть немного, — быстро пролепетал я, только бы спастись от этого давления в мою сторону.

На секунду мне показалось, что учитель слегка улыбнулся, но после снова стал пугающе серьёзным. Сделав шаг назад, он пробежался взглядом с ног до моей макушки, полностью изучая меня, при этом даже не пытаясь хоть немного скрыть это. Мои щёки предательски запылали.

— Будь добр, объясни, что за цирк ты вчера устроил, Антон? Кому ты что доказать пытался? Думал, что если придёшь, как ни в чём не бывало и начнёшь насильно пихать в себя еду, то я наивно тебе поверю и просто отстану от тебя? Своим поведением ты только подтвердил мои догадки, что у тебя не всё в порядке, ты понимаешь это? Зачем ты себя так ведёшь? Какого чёрта?

— Я нормально себя веду, — тут же начал отнекиваться я, что, несомненно, стало ошибкой и ещё больше взбесило преподавателя.

— Шастун, блять, — рыкнул Арсений Сергеевич. — Я же тебя с самого начала предупредил, что я не шутки шутить намерен. Я что, на клоуна похож?

И, как всегда, все слова, что я так старательно подбирал по пути сюда, вылетели из моей головы, как бы я ни старался собраться с мыслями. В глазах предательски начало щипать, и, дабы избежать ещё большего позора, стараясь отвлечь себя от постепенно накрывающих чувств, я негромко начал:

— Я, эм, просто не могу есть в чьём-то присутствии. Мне кажется, что все смотрят на меня, смеются и осуждают. Это просто невыносимо.

Взгляд преподавателя в эту же секунду смягчился.

— Но за что тебя осуждать? Ты себя в зеркало видел? Два метра сухостоя!

— Так, кхм, не всегда было, Арсений Сергеевич.

Преподаватель ещё пару секунд продолжил меня рассматривать, но на сей раз всё больше рассматривая моё лицо, словно пытаясь прочесть, не пытаюсь ли я ему соврать. После, медленно кивнув, сказал более спокойно, чем это было раньше:

— Но я же не стал бы тебя осуждать, ты понимаешь это? — преподаватель перешёл на шёпот.

— А откуда мне было знать? Что я вообще о Вас знать могу?

Слова, которые только слетели с моих губ, обдумывать стал не только преподаватель, но и я сам. И правда, что? Какого чёрта я вообще сейчас перед ним отчитываюсь, как провинившийся ребёнок? Что я вообще знаю о Арсении Сергеевиче кроме того, что он — преподаватель? И как вообще вышло так, что я о нём не знаю ничего, а он всё время пытается копаться у меня в душе?

— Шастун, я не маленький, всё понимаю, и я уже говорил, что трепаться об этом направо и налево не буду. Но что бы ты там не думал, мне бы всё же хотелось, чтобы ты обсудил это с каким-нибудь врачом или психологом, раз разговор у нас с тобой совсем не клеится. Я не буду вечно следить за тобой.

Внутри всё неприятно сжалось от некой обиды. К психологу, серьёзно? Я что ли похож на человека, которому нужен психолог? На психа?

— У меня всё в порядке, Арсений Сергеевич, — стараясь не выдать своих чувств, ответил я, скрестив руки на груди.

— Рад это слышать, — сухо улыбнулся учитель. — А сейчас у меня накопилось достаточно работы, чтобы просидеть здесь, по меньшей мере, ещё пару часов. Так что до понедельника, Антон.

— Спасибо, до свидания.

Ответа мне не последовало.