Daddy issues || H.S {rus}

~ 4.4 ~

Говорят, что это было самое жаркое лето, которое только удостаивало эту землю, но солнце редко целовало его кожу и поэтому он стал белым, словно снег, а пальцы — черными, как уголь. На этот раз его разум не был закрыт, он был широко распахнут, как будто кто-то сорвал розовую стеклянную картину перед его глазами, и он наконец смог ясно видеть. Он заполнил белые страницы черными сердцами и умирающими деревьями, серыми горами и поврежденными губами, сгоревшими домами и сломанными ребрами, разрывающими белую плоть.

Иногда он смотрел на себя в зеркало и смеялся, потому что это наконец сочеталось: уголь на пальцах и уголь в груди, уголь на его щеках и уголь в его голове. Всё было такое черное. Черное. Черное. Черное.

Ночью он испачкает этим простыни и она будет кричать на него, но ему было все равно. Гарри просто прижимал свои серые губы к ее и касался ее лица, пока она не вздыхала и не проводила пальцами по его волосам. Каждый вечер он целовал ее и каждую ночь женщина стонала его имя. Поначалу он отталкивал ее, избегая этих красных губ, но затем он заметил фиолетовые оттенки на ее шее и испугался потерять ее.

Так что теперь он целовал ее каждую ночь и варил кофе каждое утро, желая, чтобы дни прошли быстрее.

Они так и проходили. Они пролетели на ржавых крыльях, едва вздрагивая. День. Ночь. День. Ночь. Превращаясь в недели и месяцы, спелые фрукты растут на их ветвях, медленно разлагаясь, потому что никто их не срывает.

Почему он остался? Вопрос, возможно, уже сформировался в вашем сознании, постепенно превращаясь в слова, когда вы готовились позволить им выплеснуться из ваших уст. Но правда в том, что я не думаю, что он сам знал ответ. Я предполагаю, что какая-то маленькая часть его все еще верила, что она вернется, что однажды блондинка будет стоять в дверях его комнаты, кусая губу, улыбаясь ему. Она никогда так не делала и поэтому его надежда с каждым днем уменьшалась.

Всё было не так плохо. Были еще моменты, когда темноволосая женщина клала голову ему на плечо, тихо вдыхая его запах и подавая ему чашку чая. Были еще моменты, когда он целовал ее в макушку и улыбался ей в свете раннего утра, а его сонные губы шептали: «Хорошего дня», прежде чем она уходила на работу.

Мгновениями он улыбался розовыми губами, когда воспоминания о лете настигали его.

Временами старый винил лениво вращался в патефоне и характерный звук иглы царапал пластинку, заполняя гостиную. Полуденное солнце пропускало свои золотые лучи сквозь занавески и на ее щеках играли тени. Их губы были окрашены в красный цвет, а вино так сильно любило их рты, что оставляло укусы по всему телу. Гарри поставил свой стакан и его рука потянулась к ее, медленно вытаскивая ее из кресла. Музыка окутала их переливающимся пузырем, который лопнул бы, стоило бы им двинуться слишком резко. Поэтому они мягко перемещались по гостиной и юноша тихо вел ее кругами по комнате, тихо напевая мелодии, которых он никогда раньше не слышал и больше никогда не услышит.

Но были и плохие дни. Например, как тот, когда его волосы достигли плеч и она попросила его подстричься. Или в тот день, когда он забрел слишком глубоко в лес и не пришел домой на ужин. Но худшим из этого всего были не дни, а ночи.

Это была ночь, когда он проснулся. Вес ее отсутствия вырвал его из снов. Звук ее дыхания утих и тепло ее тела рядом с ним угасало. Он был один, лишь бледные простыни цеплялись за него, словно пепельные руки трупа. Гарри не знал, куда она ушла или почему она ушла. Но вскоре слабый звук ее рыданий достиг его ушей и юноша почувствовал, как сильные волны в его голове снова врезаются в берег.

Эбигейл рыдала в постели своей дочери, сжимая подушку, пытаясь вдохнуть последние остатки запаха. Но все было напрасно, слишком много времени прошло с тех пор как Аделаида в последний раз клала на нее голову и вечность пройдет, прежде чем она это сделает снова. Темноволосая женщина вопила, пытаясь подавлять крики, но ее сердце болело и алмазы в ее груди дрожали под сокрушительным давлением материнской любви.

Сначала Гарри не понял, почему она плачет, но утром, когда на щеках женщины высохли слезы и та тихо готовила завтрак, он увидел дату, обведенную в календаре красным. И вдруг он понял, почему это был самый худший день из всех.

Почему?

Потому что это был день, когда он осознал, почему Аделаида не вернется. Потому что это был день, когда он потерял всякую надежду. Потому что это был первый день ее девятнадцатого года, и день, когда ей исполнилось восемнадцать.