Don't touch me.

Part 8. Воспоминания.

    Чимин обречённо стонет и падает обратно на подушку.

Чёртов Чон Чонгук.

Чимин уже жалеет вслух, что дал ему свой номер телефона, потому что конкретно устал от него. Чонгук не то чтобы пишет постоянно... он просто пишет всегда. «Как дела?», «Что делаешь?», «Доброе утро!», «Спокойной ночи», «Чимин, а ты то...», «Чимин, а ты это...», «Чимин», «Чимин», «Чимин», «Чимин»... Паку уже плохо. Он отвык от такого внимания, он отвык от людей и их контактов, он ни с кем не общается, кроме психолога и своей семьи. Чимин привык быть один, Чимину не нужен кто-то, кто будет вторгаться в его личное пространство. Точнее, он просто к этому не готов.

Пак уже думал о том, что иметь друзей хорошо. Ты всегда имеешь поддержку, тебе всегда есть с кем поделиться, тебе не нужно притворяться и легко быть самим собой. У Пака они были, много было, но когда он изменился, то не осталось ни одного. А друзья ли они были? Видимо, нет, раз Пака вынести не смогли. Хотя Чимин сам не уверен, что общался бы с ними сейчас.

И если иметь друзей хорошо, то тогда и забывать об их влиянии не стоит. Чимин вот забыл, когда с Гуком дружить соглашался. Теперь и мучается. Хотя ему где-то глубоко внутри, где, наверное, ещё не задохнулась его прежняя, настоящая часть, приятно, что о нём заботятся. Не пытаются насмешливо тыкнуть, чтобы за реакцией проследить, не пытаются обнять и за щёки потискать, чтобы проверить, не пытаются капать на мозги, что это неправильно и пора бы исправляться, вообще ничего не пытаются делать, кроме как общаться. Просто переписываться, говорить, веселить и поддерживать.

И Чимину всё равно кажется, что у Гука должны быть какие-то свои скрытые мотивы на это, либо его действительно заставляет Юнги, а сам умело прикидывается дурачком, будто ничего он не знал.

И Пак очень боится эти причины вдруг однажды узнать. Потому что только возникшее хрупкое доверие очень просто разбить.

Чимин что-то нехотя отвечает в какао Чону, ставя глупую скобочку в конце, и получает сообщений двадцать после. Чон чаще ведёт там монолог, просто рассказывает Паку чего-нибудь, веселит его и отвлекает от одиночества, и шатен был бы рад ответить, только он не знает что. Поэтому когда Гук задаёт конкретный вопрос, Пак что-нибудь пишет. Ну, ещё здоровается и удачного дня желает. А так, в принципе, Чимин больше читает, чем пишет сам.

И когда Чон внезапно замолкает до вечера, прерванный на середине рассказа, Чимин чувствует себя преданным. Он так хотел от этих сообщений избавиться, но в итоге, когда перестал их получать, конкретно загрустил. Ему завтра ехать на сеанс, а Гук не пишет уже ничего пятый час. И это чертовски странно, потому что молчать брюнет мог только ночью. И то не факт. Чимин даже рад, что соврал тогда про скайп, иначе он бы повесился.

Пак разбирается на полках в шкафу, освобождая их от ненужного хлама, и находит старый фотоальбом. Он улыбается немного с ностальгией, потому что на страницах маленький он, лет так семи-восьми, и вся их семья, с живыми ещё бабушкой и дедушкой. Чимин садится на кровать, перелистывает страницу за страницей и улыбается уже болезненно, когда замечает дядю со своей на тот момент женой. Та ушла от него, когда Паку было двенадцать, сбежала с каким-то молодым мальчишкой, забрав сына, и тогда тот всю свою заботу переключил на маленького Пака, которого и так баловал изо дня в день.

Но потом что-то пошло не так, потому что иначе его не изнасиловали бы.

Чимин листает дальше, скользит пальцами по пыльным страницам, пропуская воспоминания через себя, и доходит до последней, вздрагивая и судорожно втягивая воздух. Там стоит он, его дядя, бережно обнимавший Чимина за пояс, а сам Пак весело целует его в щёку. Это был его день рождения, он подарил дяде своим трудом купленный подарок. Это было за неделю до.

И на этом, как и сам альбом, его светлые воспоминания заканчиваются. На этом стоит жирный крест. Потому что потом начался ад. Потому что потом всё изменилось.

Чимин захлопывает альбом и зарывается руками в волосы, сгибаясь пополам. Его мутит, потому что он до сих пор помнит эти властные руки, помнит болезненные поцелуи и страх, мерзкое чувство страха и беспомощности перед происходящим.

Он запрещает себе это вспоминать, но всё равно вспоминает.

Он ненавидит это чувство боли, но продолжает сам себя калечить, вместо того, чтобы забыть.

Пак помнит, как вошёл домой с хорошим настроением, как напевал себе песню под нос, как пританцовывал и радовался приближающимся выходным. Они должны были поехать на дачу к родственникам, там должно было быть море и солнце, там должны были быть прекрасные вечера. И он уже мысленно был там, уже терялся в волнах и валялся на песке.

В гостиной послышался грохот, резанувший по ушам своей внезапностью, и Чимин, удивлённый, поспешил туда. Какого же было его удивление, когда он увидел пьяного дядю, пытающегося встать с пола и бормотавшего ругательства себе под нос. Шатен сочувственно улыбнулся и поспешил помогать, поднимая мужчину и усаживая на кровать.

— И где ты так успел надраться, а? Второй час дня, пьянчуга. — Чимин развлекался, потому что их отношения были свободные и дружеские, да и дядя в таком состоянии вряд ли бы вспомнил что-нибудь завтра. — Ложись спать, слышишь? Протрезвеешь к приходу родителей.

— А ты не лезь со своими советами, мелочь, — язык заплетался, но голос был твёрдым и злым. Чимин хмыкнул и хотел мужчину нагло завалить на диван и замотать в плед, чтобы не возмущался, как тот резко схватил его за запястье, больно сжав до синяков на мягкой коже, и озлобленно выплюнул, смотря своим расфокусированным раздражённым взглядом. — Всю жизнь мне испортил, подонок.

Чимин удивлённо вскинул брови и постарался руку освободить, закусывая губу от боли. Но дядя перехватил крепче, сжал сильнее, заставляя Чимина вскрикнуть от боли, и заскрипел зубами, прожигая в Паке дыру.

— Минхо, за что?! — Чимин сжал зубы и вцепился свободной рукой в локоть мужчины, стараясь её отодрать, но тот сильно дёрнул на себя и быстро оседлал испуганного Пака, захватывая в плен обе его руки.

— За всё, — зашипел он и стиснул запястья. Чимин забрыкался, уже начиная бояться не на шутку, и попытался дядю с себя спихнуть. Но тот держался подозрительно твёрдо, будто и не выпивал вовсе, пускай и разило от него алкоголем за километр. — Ненавижу тебя, братское отродье.

Чимин опешил, когда в его губы впились жадным поцелуем, и недовольно замычал, чувствуя, как к горлу подкатывает противный ком. Его с каждой секундой поглощал животный страх, заставляя дёргаться сильнее и подкидывая в кровь адреналина. Но Минхо держал крепко и больно, а Чимину от осознания того, что собираются с ним сделать, становилось больно уже морально.

Мужчине же нравилось то, что Пак не отвечает, что он брыкается и не дает целовать себя глубже. Его возбуждала эта непокорность, его заводил беспомощный Пак, ему доставлял удовольствие страх в чужих глазах. Но Чимин тоже должен получить по максимуму от этого, Чимин должен их секс запомнить. Чимин тоже должен его хотеть.

Минхо фыркает, отстраняется на секунду и больно, до крови прокусывает губу шатена, заставляя его вскрикнуть от ужаса и противно пульсирующей прокушенной губы. Но брюнету это только на радость, он целует глубже, проникает языком и сминает губы в мокром, с металлическим привкусом поцелуе. Чимин тихо скулит, пытается вразумить и просит прекратить, но его не слушают, игнорируют и доводят до истерики. Чимину противно ощущать все эти прикосновения к себе.

— Пожалуйста, Минхо-я, — Пак тянет жалобно, отчаянно и с мольбой в голосе. — Пожалуйста, прекрати. Мне плохо, не надо.

— Что ты, сладкий, тебе понравится, обещаю, — брюнет явно сходит с ума, потому что блестит залитыми похотью глазами и больно кусает мягкую шею, оставляя метки.

— Не н-надо, прошу, не надо... — Чимин чувствует, как слёзы катятся по щекам, и прекращает дёргаться, понимая, что всё равно результата не даст. Только ещё больше разозлит.

— Не хочешь меня, Чимини? А я очень тебя хочу.

— Минхо, пожалуйста...

Его вновь затыкают болезненным укусом и тянутся рукой к ремню, собираясь с Пака джинсы стянуть. Чимин воет в поцелуй и заходится в истерике сильнее, задыхаясь от мерзких ощущений. Его тянет блевать, ему очень плохо, и он мечтает, чтобы хоть кто-нибудь сейчас вернулся домой.

Дядя держит крепко, но штаны стягивать с Пака неудобно, отчего он ослабляет хватку, наклоняясь ниже. И Чимин мгновенно дёргается, бьёт брюнета ногой под дых и вырывается, вскакивает с дивана и падает, больно ударяясь лбом о стол. Его удара ожидают, его тут же хватают за рубашку, которая рвется от рывка мальчишки, его специально сильно дёргают на себя, калеча. Но Чимин дёргается снова, выскальзывает из рук и несётся вперёд, спотыкаясь и разбивая нос. Это тоже не случайно, это тоже с чужой подачи, и Пак скулит, вновь оказываясь в сильных руках и закинутый обратно на диван.

Он поднимает испуганные, жалобные глаза и хочет снова начать просить о пощаде. Но его внезапно больно ударяют по щеке, проходясь костяшками пальцев по скуле, и не дают прийти в себя, ударяя теперь в живот. Пак судорожно выдыхает, чувствует кровь на губах, стекающую из разбитого носа, и жмурит глаза, пытаясь укрыться от ударов. Но его бьют с каким-то садистким удовольствием, его калечат и не жалеют. А у Чимина с каждым ударом всё дальше сознание и всё меньше сил, чтобы защищаться.

Минхо успокаивается, выплеснув всю злобу на мальчишку, и тяжело дышит, смотря на его зашуганный и помятый вид. Чимин вяло открывает глаза, убирая руки от лица, и вытирает рукой кровь, дёргаясь и собираясь сбежать. Но брюнет сильнее и от своего не отступится, вновь припечатывая парня к дивану и продолжая с того, на чём закончил. Он сжимает его запястья в своей широкой ладони и больно кусает за шею, проскальзывая руками под боксеры парня и сжимая его член своими пальцами. Чимин шипит, как заведённый продолжает просить отпустить и от прикосновения старается увильнуть, громко всхлипывая и заходясь в новой истерике. Его пытаются возбудить, его пытаются склонить к добровольному акту, но Чимину слишком плохо от всего этого, и он лишь надеется, что всё закончится, как можно быстрее.

Брюнет трется своим пахом о его, кусает пухлые губы и тихо стонет, возбуждаясь всё сильнее. Он берёт руку Пака в свою и кладёт ладонью на вставший член, накрывая широкой ладонью сверху.

— Подрочи мне, Чимин.

Пак мотает головой, старается вырвать руку, но его снова больно бьют коленкой в бок, срывая болезненный выдох, и надавливают сильнее, сверкая требовательным взглядом. Чимин сглатывает вязкий ком и несмело проскальзывает пальчиками под резинку трусов, останавливаясь и заставляя себя продолжить. Но ему помогает Минхо, проталкивает его руку глубже и блаженно стонет, когда пухлые пальчики смыкаются кольцом вокруг требующего разрядки органа. Паку хочется проблеваться, отдёрнуть руку и сбежать, но он ведёт по члену, закусывает до боли губу, чтобы сдержать рвотный порыв, и медленно набирает темп. Брюнет свободной рукой зарывается Паку в волосы и больно сжимает их, оттягивая назад и наслаждаясь прикосновениями мальчишки.

Чимин почти доводит его до разрядки, как его волосы резко отпускают и руку вынимают, ухмыляясь и хватая за боксеры.

— Хороший мальчик, далеко пойдёшь, — мужчина хмыкает и тянет ткань вниз, отшвыривая прочь. И Чимин сглатывает, потому что впереди самое страшное.

Пак вздрагивает, когда слышит звук пришедшего сообщения, и судорожно втягивает носом воздух, оглядываясь по сторонам. На улице потемнело, значит, он немного увлёкся, и как же он благодарен тому, кто его прервал.

Чимин тянется за телефоном и видит мигающее окно диалога с Чоном.

Как же он вовремя.

Чимин открывает диалог и слабо улыбается, видя всё приходящие друг за другом извинения Чонгука за то, что так бросил и не предупредил.

«Юнги-хён забрал у меня телефон и заставил работать».

«Прости, только сейчас его вернул».

«Как ты там?»

«Мне закончить историю?»

Чимин вздыхает и внезапно пишет в ответ: