Рано или поздно это случилось бы.
Ын Ха понимала.
Поэтому совсем не сопротивлялась, когда отец, сверкая своей самой доброй улыбкой, вёл её к алтарю, где уже ожидал Чимин. Её совсем не интересовало то, как он выглядит, и насколько хорошо на нём сидит этот чёрный костюм. Она вовсе не волновалась из-за того, смотрится ли её новая причёска со свадебным платьем, которое она, кстати, разглядывала с одной лишь целью — не смотреть на человека рядом. Не видеть его улыбки. Не замечать холодности и издевки во взгляде. Она готова была смотреть на его грудь, ворот его белой рубашки. Согласна была гипнотизировать всё что угодно, лишь бы не смотреть ему в лицо.
Не смотреть.
И не видеть…
Будущее, которого нет.
— Обменяйтесь кольцами… — слишком громко. Почти оглушающе. Даже дышать, кажется, нечем.
Когда Чимин тянет к ней руку, Ын Ха инстинктивно отходит назад, не думая о том, что в зале сейчас больше сотни людей, и все они смотрят на неё, жадно ловят каждое движение, перешёптываются и… ждут. Того, что она позволит жениху надеть кольцо на безымянный пальчик. Того, что она улыбнётся. Натянуто, но хоть как-то. Гости недоумевают, когда она роняет обручальное кольцо в нужный момент. Руки трясутся и совсем не слушают. Вторая попытка оказалась более удачной, но не менее болезненной. Касаться его, оказывается, противно, поэтому она сразу одёргивает руку и замечает его испепеляющий взгляд. Ему не нравится, он не скрывает.
— Перед лицом Господа и родными объявляю вас мужем и женой…
Словно лезвием по сердцу. Улыбки и поздравления. Слёзы и смех. Слишком много всего, чтобы осознавать происходящее и не впадать моментами в ступор от страха и неизвестности. Чтобы не бежать куда-то явно не навстречу переменам, не забиваться в угол. Тёмный и холодный. Не позволять себе дать слабину.
— Милая, ну ты чего? — прошептала мама, поглаживая своей тёплой ладонью по спине. От этого стало лучше, но не хорошо.
Увы.
И слёзы текли по щекам, потому что их уже никто и не собирался сдерживать. Потому что было больно и обидно. Настолько, что даже улыбка всё время выходила какой-то кривой. Неестественной. Фальшивой. Наверное, всё из-за того, что она такой и была? Да, скорее всего поэтому.
— Всё в порядке, — выдавливая улыбку и замечая краем глаза, как Чимин вышел из зала вместе со своим отцом, она выдохнула.
Когда его не было рядом, даже дышалось легче и свободнее. Он будто давил на неё. Не просто воспоминаниями, а самим фактом своего существования в этой Вселенной. Осознанием, что он дышит этим воздухом, ходит по этой самой земле…
— Он не плохой парень, — произнесли сзади, и Ын Ха обернулась на голос, с удивлением обнаруживая перед собой Юнги. — Просто у него были плохие учителя…
— Ты можешь хоть когда-то сделать что-то нормально?! — кричал господин Пак, активно жестикулируя и почти задевая стену в узком коридоре, куда они вышли подальше от любопытных глаз, чтобы поговорить. — Это ведь из-за тебя, сукин сын?
Только вот разговор ведёт в никуда. В пропасть размером с Юпитер, а может — даже и больше. Ведь сложно разговаривать с человеком, у которого в голове отсутствует хотя бы банальная логика! Ну, или здравый смысл, на худой конец.
— Вообще-то, — задумчиво протянул Чимин, растягивая губы в полуулыбке. — Твой сын, если ты забыл.
Хотелось и отцу подпортить настроение, а то ходит тут, улыбается. Довольный всем происходящим. Счастлив, что засунул сына в такую задницу, что даже врагу не пожелаешь. Он смеялся весь вечер, пил шампанское или что-то покрепче. Ему хорошо. Маленькое уточнение — на этой свадьбе, кажется, только ему и хорошо.
— Ты ведь решил испортить свадьбу? — шипит на Чимина, бросая обвинения прямо в лицо.
— И в мыслях не было, — пожал плечами тот, потому что правда ничего не делал сегодня. И не собирался.
— Тогда почему эта идиотка уронила кольцо? — задал совсем глупый вопрос. Откуда Чимину-то знать ответ? — Ты ведь нашептал ей что-то?
— Быть может, дело в прирождённой неуклюжести? — предложил сын с совершенно невинным видом. — Или… знаешь, магнитные бури?
Только он успел договорить последнее слово, как его щеку обожгла сильная пощёчина. Место, на которое пришёлся удар, горело и немного саднило, но это не помешало идиотской ухмылке появиться на лице. Самое обидное, когда ты ничего не делаешь, а люди думают иначе. Самое обидное, когда эти люди, как бы, должны быть на твоей стороне и уважать тебя.
— Я лишу тебя всего, если магнитные бури повлияют на что-то ещё сегодня, ты меня понял?
Да понял, понял! Чимин вообще понятливый. Только вспыльчивый больно. А ещё сегодня таблетки не выпил, так то вообще пиздец, конечно. Крышу сносит конкретно и на пустом месте…
День подходил к концу. Гости расходились. Зал постепенно пустел, как и бокалы в руках приглашённых. Молодожёны тоже отправились к себе. Звучит странно, но как-то так и было.
Чимин просто схватил девушку за руку, вовсе не беспокоясь о том, что она не успевает за ним, и потащил к машине, они ехали в густой пугающей тишине, лишь иногда вдыхая немного глубже, чем положено. Ын Ха сжалась, инстинктивно отодвигаясь от него, ведь воспоминания были ещё совсем свежими. И эта машина… Его машина… Только малая часть из того, что хотелось выкинуть из головы навсегда.
Дом, подаренный якобы родителями, встретил их слишком яркой подсветкой и оглушающей пустотой. Никого. Как будто нарочно, чтобы напугать ещё больше. Но с этим Чимин и сам справлялся довольно неплохо, если судить по дрожащим коленям Ын Ха, когда он поволок её вверх по лестнице…
— И о чём же ты говорила с Юнги? — спросил Чимин, когда они уже были в спальне, и запер дверь на ключ, оборачиваясь и чему-то улыбаясь.
Чему-то своему.
— Я… — запнулась Ын Ха, отступая в дальний угол, чтобы он не смог разглядеть в ней страх. — Я хотела поблагодарить его, — честно призналась, опуская взгляд на безымянный палец, где теперь покоилось обручальное кольцо.
Почему-то казалось, что кожа под ним горела и оставляла глубокие ожоги. Было больно и неприятно, но это скорее она сама себе придумала, ведь кольцо не может жечь. Не может ведь?
— Поблагодарить? — выдохнул он, делая несколько шагов навстречу ей и замечая несмелый кивок. — За что?
— За то, что он помог мне с Хосоком, — ответила она, не поднимая на него глаз.
— Неужели у вас ничего не получалось? — внезапно остановился он всего в шаге, и девушка подняла голову, не понимая самой сути вопроса. О чём он говорит сейчас?
— Т-ты о ч-чём? — заикаясь, выдавила из себя Ын Ха, стараясь хоть как-то унять дрожь в голосе, но получалось плохо. — Я не п-понимаю…
— О, — воскликнул Чимин, преодолевая оставшееся расстояние в долю секунды. — Так я объясню тебе, — он приблизился к ней вплотную, рискуя вдавить в холодную стену позади, и понизил голос до пугающего шёпота, от которого руки тряслись, а ноги — подкашивались, слабея. — Вот здесь, — он ткнул ей указательным пальцем в висок, опаляя кожу на шее своим горячим дыханием. — Здесь, — опуская ладонь на грудь, где яростно трепыхалось сердце, угрожая в любой момент выпрыгнуть. — И даже здесь, — стараясь приподнять подол длинного свадебного платья и натыкаясь на сопротивление, рассмеялся и добавил: — Должен быть только я.
Разговор шёл не в ту сторону. Дверь была заперта, но Ын Ха буквально впилась взглядом в оставленный в замочной скважине ключ. Было ли у неё время на раздумье? Была ли возможность рассуждать здраво? Конечно, нет. Ей просто хотелось уйти. Хотелось выбежать на улицу и скрыться в своей квартирке на другом конце Сеула.
Сделав несколько размашистых шагов в сторону заветной двери, она упала, запутываясь в платье и подворачивая ногу. Боль пронзила тело, словно ток. В глазах на мгновение потемнело, и, когда всё вернулось в норму, Чимин уже возвышался над ней с лёгкой усмешкой на губах. Он аккуратно провёл ладонью по своим волосам, поднимая голову вверх и будто высматривая что-то на потолке. Ын Ха бросилась к двери, игнорируя боль в лодыжке и дрожь в теле, когда почувствовала, как снова падает.
Обернувшись, она увидела, что он наступил на подол её свадебного платья, и услышала треск. Конечно же, это трещала лёгкая ткань. Но ей казалось, что это душа, понимаете, рвалась на части. Одним умелым движением он перекрыл ей доступ к свободе. Заставил бояться ещё больше и в страхе зажмурить глаза. В комнате повисла тишина. Он не шевелился. Она тоже. Кажется, можно было услышать, как молекулы взаимодействуют между собой сейчас. Или то, с какой скоростью разносится кислород в организме.
— Я, Чон Ын Ха, перед Богом и людьми клянусь покоряться тебе…
Будто очнувшись ото сна, Чимин наклонился к девушке, поднимая её на руки и не обращая внимания на оказываемое сопротивление. Это совсем неважно. Она его жена. Теперь. Она его собственность. Вещь, только приобретённая на накопленные годами деньги. Вознаграждение за боль и страдания. Он бросает её на кровать, нависая сверху, и чувствует, как её руки упираются ему в грудь в попытке остановить.
Идиотка.
Она, правда, думала, что это сыграет какую-то роль?
На самом деле решила, что это его остановит?
— Чимин, н-не надо, — сильнее отталкивая его от себя. Точнее, пытаясь оттолкнуть.
Его губы издевательски растягиваются в усмешке. Мерзкой такой. Едкой. Он заводит её руки за голову, придерживая одной рукой и коленкой разводит её ноги, сжатые до судорог, и тянется к подолу её платья, пытаясь одёрнуть его вверх.
Только так.
Никак иначе.
— Любить и почитать даже тогда, когда ты не заслуживаешь этого…
Он звенит пряжкой ремня, даже не удосужившись раздеться. Ищет что-то в кармане. Находит. Замечает, как тело под ним замирает, широко распахивая глаза, и видит в них столько надежды и веры в то, что глубоко-глубоко внутри его чёрной душонки всё же есть что-то человеческое. Хоть что-нибудь, способное на жалость и сострадание. Но там ничего нет. Совсем. И никогда не было. Он отпускает её руки, но они остаются в том же положении, хотя больше никем не удерживаются. Просто тело парализовал страх, сжимая горло и все внутренности. Легкий шорох доносится до ушей, но не проникает в сознание, оставаясь за пределами понимания.
— Клянусь, быть рядом и в горе и в…
Он входит резко, запрокидывая голову назад и чувствуя, как тело под ним вздрагивает и сжимается, принося дискомфорт обоим.
— Радости…
Толкается глубже и слышит тихий скулёж под собой. Плевать. Он привык так. Резко. Грубо. В ней так узко, но кайфово, что пиздец. И это сносит крышу окончательно. Чимину, привыкшему к такой форме обращения, где ничьё мнение не было никогда важным. Где секс — это лишь способ получения удовольствия. И ничего страшного, если одному не хочется. Его, например, никогда не спрашивали. Ставили перед фактом, пихали в руку деньги и, кажется, говорили что-то о том, что он не человек.
Он закрывает глаза и приоткрывает пухлые губы в едва различимом стоне.
Сегодня… он хочет быть тем вторым.
Тем, кто всегда в выигрыше и кому всегда приятно.
Сегодня… он хочет быть человеком, чьи желания играют хоть какую-то роль.
— Быть верной женой и не позволять никому, кроме тебя, прикасаться к себе…
Удобнее устраивается между разведённых ног и хватается за чужие бёдра, подтягивая к себе и оставляя красные полосы от пальцев, которые уже завтра, скорее всего, поменяют свой цвет на более пугающий. Сегодня Чимин позволит себе быть немного грубее…
Сильнее.
Напористее.
Он хочет понять, как это, когда тебя не покупают. Когда качество секса не играет никакой роли и никак не влияет на будущее. Когда можно делать то, что хочешь, а не то, что требуют. Когда нет этих дурацких правил, по которым твоё тело тебе не принадлежит пока за него неплохо платят.
— Или любить себя…
Ын Ха не шевелится, и он совсем не чувствует сопротивления, проникая чуть глубже. И улавливает краешком ускользающего сознания слабый всхлип. Да и тот почти не слышен, потому что тонет в частом сердцебиении, отдающем где-то в ушах. И в горле. И во всём теле.
И Чимин не осознаёт, что делает.
Есть только рефлексы, кричащие сейчас: «Глубже! Резче! Сильнее!». И он не понимает, что если он становится «тем вторым», которому хорошо, то она — тем первым, которому хочется сдохнуть и не мучиться. Он не понимает, что она сейчас… на его месте.
— Я клянусь.
С негромким рыком, он входит до основания и начинает двигаться сразу же, не давая привыкнуть. Как обычно. Вколачивается резко и грубо, до посинения сминая чужие бёдра, но вовсе не беспокоясь об этом. Потому что ему кажется, что он не умеет беспокоиться, поэтому даже не пытается.
— Я, Пак Чимин, перед всеми этими незнакомыми мне людьми и твоей семьёй…
Не слышит бессильный хрип от особо грубого движения. Не замечает, как пряжка его ремня, который он не потрудился снять, и грубая ткань брюк впивается в нежную кожу. Не хочет видеть, как на её бледном лице отражается боль, а в стеклянных глазах скапливаются слёзы. Не обращает внимания на искусанные до крови губы и на непроизвольно дёргающееся при каждом его движении тело.
Потому что всё это неважно.
Для него.
Есть вещи, которые просто необходимы и на которые вряд ли кто обращает внимание. Никто не проникается к тряпке сочувствием только потому, что случайно (или всё же нет?) вытерли об неё ноги. Никто не извиняется перед ковриком за то, что прошли по нему в болоте и совсем измазали некогда чистую вещь грязью. Более того, его иногда даже не стирают после этого — продолжая топтаться по уже испорченному, но такому необходимому коврику.
Вещи — то, что можно купить…
— Клянусь беречь тебя и защищать…
Чимина окружали не те люди, которые могли бы внушить ему одно золотое правило, которое все почему-то стремятся нарушить так или иначе: «Люди не вещи, а значит — их нельзя купить или продать». Он находился в другой среде, где это правило разбивается о жестокость и аморальность. Где можно приобрести всё, стоит только заплатить немного больше обычного. Где об скрипы давно продавленных кроватей разбивается светлое будущее, которое могло бы быть, но уже не будет.
Чимин тянется к чужой шее, сжимая в своей ладони и чувствуя, как тело под ним напрягается, а двигаться становится труднее, и толкается сильнее, вынуждая Ын Ха приоткрыть губы в безмолвном крике. Лёгкие раздирает на части, а горло першит и сдавливает от невозможности вдохнуть.
Пусть она тоже познакомится с этим миром поближе.
Почему он должен страдать один?
— С каждым днём любить всё сильнее и глубже впускать тебя в своё сердце…
Он резко выходит, убирая руку с горла и позволяя глотнуть немного воздуха, и снова толкается внутрь, вырывая из чужих губ хрип и чувствуя, как тело под ним начинает потряхивать. Он останавливается, давая время привыкнуть к дискомфорту, и наклоняется к приоткрытым губам, чтобы накрыть их своими и услышать сдавленный писк, который растворяется в прерывистом дыхании сильного тела и в неглубоком толчке где-то внизу.
— И в радости и в горе быть рядом и не отпускать…
ЫнХа дрожит. Он чувствует это. Мажет губами у подбородка, толкаясь глубже и сильнее. Слышит слабый писк и невесомо целует в уголок губ. Ускоряется, громко рыкнув. Двигается быстро. Рвано. Толчок и всхлип. Ещё один. За всё то, что ему пришлось пережить. За всё, что ещё придётся. Пусть она ответит. Пусть она почувствует боль, которую он старается глушить, потому что это сводит с ума. Пусть она будет ненавидеть его так же, как он сам ненавидит себя.
— Ни на шаг…
Перед глазами рассыпаются яркие звёзды, и Чимин выходит, падая на девушку и придавливая её своим весом к широкой кровати со смятыми белыми простынями. Дышит прямо в изгиб шеи, впиваясь пуговицами застёгнутой рубашки в тело под собой и заставляя его покрыться мурашками. Он чувствует, как быстро бьётся её сердце от страха, и отстраняется. Недолго возится прежде, чем встать. Застёгивает ширинку и ремень по пути к двери. Щёлкает ключом в замочной скважине. Хлопает дверью, заставляя подпрыгнуть и затаить дыхание.
И уходит, оставляя в воздухе только слабый аромат отчаяния, который проникает в лёгкие и… остаётся там.
Кажется, навсегда.
— Я клянусь.
Ын Ха не двигается. Руки словно онемели. Ноги тоже. Не сдвинуть, не пошевелить. Из горла срывается тихий хрип и тонет в полумраке комнаты, наполненной болью и… болью. Должно быть, других слов просто нет. Кончики пальцев рук начинает покалывать, и теперь ими даже можно двигать. Только не получается. Странное ощущение беспомощности. Губы приоткрываются, и что-то можно услышать. Тихое. Жалобное. Неразборчивое.
И никто не слышит.
Потому что никого нет.
Девушка кашляет, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Внизу живота неприятно тянет и горит. И болит. Всё болит. Невыносимо до сумасшествия. И пошевелиться нет возможности. И даже слёзы не текут, высыхая ещё у самых глаз. А ещё что-то внутри кричит, что механизм выходит из строя. Оно и не странно, если честно. После такого жить как-то страшно и странно. И вообще пиздец, как не хочется. Потому что так не бывает… не должно быть.
Теперь…
Что будет теперь?
Если, конечно, будет.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Зависимость | 18+
FanfictionОн убил её уже давно. Морально убил. *** Пособие по выживанию в мире бездушия и грязи.
