Зачем балерине молоток

ЧАСТЬ 2. Гвозди тонут в океане. Глава 17

Я полюбила сумерки в Праге – самое загадочное, таинственное и наполненное чем-то сокровенным и несказанным время суток. Время, когда каждый вечер я выходила на набережную Влтавы, находила свободную скамейку с видом на Пражский Град и предавалась своим мыслям. С тех пор, как я покинула мастерскую, оставляя Крису последнюю кружку горячего макиато, мне было, о чем подумать. Застав любимого всем сердцем мужчину с незнакомой девушкой на темной лестничной площадке, я думала, что моя жизнь рухнула, безвозвратно и беспощадно, и мне предстояло вновь подняться на ноги. Я слишком сильно заболела противоречивым и таким манящим к себе азиатом, и избавиться от этой зависимости было сложнее, чем я представляла себе. Мне пришлось собрать всю свою силу воли в кулак и, забрав Капри и вещи, выскочить на рассвете на улицу, пытаясь сдержать срывающийся с губ стон разочарования и обиды.

Я не задавалась вопросом, почему все так обернулось. На какое-то время мои отношения с художником показались почудившейся мне иллюзией, которая испарилась в мгновение ока, и мне просто нужно было жить дальше. Как-то пытаться жить дальше с моей паразитирующей любовью к Крису, который продолжал разбивать мое сердце. Какое-то время я и Капри жили вместе с Фанг, а потом мы вернулись на прежнюю маленькую, но ставшую нам такой родной, квартирку недалеко от железнодорожного вокзала Праги. Я наивно затаилась, спрятавшись в своем укрытии, и мне постепенно удавалось заглушить свои чувства к китайцу, но появление Чанеля в балетном зале застало меня врасплох.

Ничего не изменилось, я все так же самоотверженно любила замкнутого художника. И хоть я честно старалась освободить место в своем сердце для другого человека, теперь я была намертво прикована к цепи, связывающей меня с Крисом: внутри меня уже зарождалась новая маленькая жизнь.

Чанель подхватил меня на руки тогда, когда я закрывала балетный зал, закончив занятия с начинающей группой. Внезапно закружившаяся голова и подступившая к горлу противная тошнота стали первым тревожным звоночком в моем сознании. Я отказывалась верить, и я действительно не хотела думать о том, что со мной происходит. Я испуганно глядела в темные глаза корейца, одновременно пытаясь собраться с мыслями и понять, зачем он появился в репетиционном зале балетной студии «SEN».

- Я буду просто приходить, и не смей запрещать мне, - коротко проговорил Чанель, грубо отстраняя и ставя меня на ноги. – И вообще, это – просто мужская натура, а ты все восприняла в штыки. Типичная баба.

Последние слова Чанеля заставили мое сознание проясниться, но теперь я была слишком растеряна и занята внушающими мне неподдельный страх подозрениями.

- Хорошо, - пробормотала я, хмурясь и потирая переносицу. Во рту от волнения пересохло, и меня все еще слегка мутило, поэтому я хотела как можно поскорее скрыться с пытливых глаз появившегося совершенно неожиданно корейца. То, что я внезапно оказалась в объятиях Чанеля, меня несколько смутило, но гораздо сильнее я была обеспокоена тем, что мои затаившиеся подозрения начинали тихонько выбираться наружу.

Задержка менструации, которая раньше была для меня совершенно привычной из-за непостоянного цикла, стала вторым тревожным сигналом, а четко проявившиеся две полоски на тесте на беременность заставили меня в отчаянии сползти по стенке ванной комнаты. Я в растерянности опустилась на холодный кафельный пол. Использовав второй, третий, четвертый тест и каждый раз получая две проклятые полоски, я понимала, что паника начинает полностью охватывать меня. Я не была готова к этому, и я совсем не хотела становиться матерью. Казалось, судьба продолжает смеяться надо мной, выбрав меня в качестве козла отпущения, и я никак не могла смириться с этим. Зарождающаяся во мне жизнь стала мне ненавистной, но прервать ее мне не хватало смелости. Я будто находилась на распутье, а бесконечные бессонные ночи, нарастающая раздражительность и отвращение ко всему, что меня окружало, начали меня преследовать ежесекундно. Слабовольная, я не знала, как признаться Крису, а его появление в «Mamacoffee» вызвало во мне панический страх. И вместо того, чтобы поделиться с ним тем, что гложило меня, я сорвала на нем всю свою злость, хладнокровно оттолкнув от себя.

Каждый раз, созваниваясь с родителями, я отчаянно пыталась скрыть дрожь в моем голосе, ссылаясь на усталость или плохую связь. Влюбиться в китайца с темным прошлым и неопределенным будущим, сбежать от него после проклятой измены, а потом узнать, что беременна от него, – наверное, это можно было бы назвать высшим достижением в моей жизни. Только не такого достижения ожидали увидеть родители от своей единственной дочери, и я позорно скрывала от них свое интересное положение. Мне суждено было стать матерью-одиночкой, и я ненавидела себя за свою трусость и нерешимость.

... Крис сидел рядом со мной на все той же скамейке на набережной Влтавы, которая стала моим безмолвным собеседником, знающим все мои горести. На Прагу опустились сумерки, но фонари и ночная архитектурная подсветка еще не зажглись, и город погрузился в ту завораживающую атмосферу, когда хотелось просто молчать и созерцать. Здесь темнело рано, пражане давно отдыхали в семейном кругу в своих уютных квартирах или в тихих ресторанчиках, позволяя многочисленным туристам заполнить городские улочки своими голосами, смехом и запахами. Вечерняя Прага была удивительна, и я не переставала каждый раз с упоением любоваться возвышающимся на фоне розово-голубого неба Пражским Градом, расположившимся на высоком холме.

Моя левая рука покоилась в широкой ладони художника, и я чувствовала, как легонько он поглаживает ее большим пальцем, заставляя мое тело покрываться гусиной кожей. Крис молчал, и я тоже не нарушала гармоничную тишину: беседовали только наши ладони, мягко касаясь и согревая друг друга.

Пахло приближающейся осенью, и я с жадностью вдыхала прохладный воздух, прижимаясь плечом к теплому плечу Криса. Кончик моего носа похолодел, но мне было уютно рядом с самым любимым на свете мужчиной. Мягкий шелест волн Влтавы и неразборчивое бормотание сидевших неподалеку туристов убаюкивали меня, и я не заметила, как тяжелые веки сами опустились, позволяя мне провалиться в сон.

- Не спи, а то замерзнешь, – теплый шепот у самого уха заставил меня распахнуть глаза и сонным взглядом уставиться на глядевшего на меня художника. Уголки его пухлых губ были приподняты, и мне безумно захотелось прикоснуться к ним.

Я не знала, сколько дремала. Фонари уже зажглись, а на набережной стало шумнее: в это время веселые туристы искали свободные кафешки и бары, чтобы большой компанией провести летний вечер в Праге. От долгого сидения в одной позе на твердой скамейке у меня затекли ноги, и теперь неприятно покалывали, заставляя меня хмуриться и вздыхать, меняя положение.

- Мне нужно домой... - в нерешительности пробормотала я, делая попытку встать со скамейки и поправляя съехавший на самые глаза берет, но парень ловко удержал меня одной рукой, заставляя вновь опуститься на сидение.

- Тише, - Крис приложил к моим губам тонкий палец, прося не произносить ни слова, и я замерла на месте, глядя на него широко распахнутыми глазами. – Нам. Нам нужно домой.

Он сделал акцент на первом слове, и по моему телу разлилось тепло и бесконечная нежность к этому азиатскому мужчине.

Мы молча побрели по Карлову мосту, вдоль которого горели фонари, освещая вымощенную некрупным булыжником дорогу пока еще тускловатым светом. В воздухе пахло высохшей на солнце листвой и недавно прошедшим августовским дождем, принесшим в город прохладу. Вдоль парапета нам встречались попрошайки – неотъемлемая часть всех туристических мест Праги, и я досадой думала, для чего же они живут, если не имеют желания подняться на ноги. Я никогда не задавалась вопросом, что привело этих людей, многие из которых выглядели совсем молодыми и ничуть не инвалидами, к такому жалкому существованию. Нежелание работать? Лень? Сильнейшая душевная травма? Может быть, рядом с ними не оказалось того человека, который мог бы вытащить их из той пропасти, в которую они упали? А, может быть, они предпочли остаться одиночками, зарывшись в своих норах и никого не подпуская к себе?

В мастерской горел свет, а, значит, Чанель был дома, и я смущенно посмотрела на Криса, когда мы поднялись на третий этаж по темной лестнице.

- Скажем Чанелю, чтобы выгулял Капри и остался в твоей квартире на ночь, - шепнул Крис, вставляя ключ в замочную скважину, оглядываясь и дерзко улыбаясь мне одними раскосыми шоколадными глазами.

Мое сердце затрепетало, а на щеках появился румянец. Я не помнила, когда я видела китайца в последний раз в таком настроении и видела ли вообще. Парень вошел в мастерскую первым, а я продолжала неловко топтаться у порога, не решаясь войти внутрь.

Я все еще стояла на лестничной площадке, когда кореец вышел из мастерской и в темноте наткнулся на меня, громко чертыхаясь на чешском.

- Привет, - поздоровалась я с Чанелем, чувствуя себя совершенно неловко.

Парень коротко кивнул мне в ответ и молча протянул руку, а я вопросительно взглянула на него. Помедлив секунду, я вложила руку в его раскрытую ладонь для пожатия, но кореец в ответ цыкнул и закатил свои круглые глаза.

- Ключи, - усмехнулся он. – И адрес.

Мне оставалось лишь протянуть Чанелю связку ключей и сиплым от смущения голосом продиктовать адрес. Я чувствовала себя неловко, являясь причиной ночных скитаний корейца по ночной Праге.

- Надеюсь, ты не разбрасываешь по квартире свое нижнее белье, - расхохотался низким басом Чанель, перепрыгивая по лестнице через две ступеньки.

Я мягко закрыла дверь мастерской, зайдя внутрь помещения, и замерла, держась за кованую ручку. Крис стоял за мной, и я чувствовала его дыхание на своей шее и не решалась оглянуться, понимая, что не смогу сдержать порыв чувств. Азиат обнял меня со спины, прижимаясь к моим лопаткам грудью, и тепло его тела мгновенно передалось мне.

- Господи, Анна... - выдохнул Крис, разворачивая меня к себе. – Почему ты скрывала все это время?

Я лишь виновато опустила глаза в пол. Я ведь боялась, что моя беременность отпугнет художника, который привык к свободе и независимости.

- Иди сюда, - азиат схватил меня за руку и подвел к аккуратно заправленной постели, на которой сидела Вита и любопытно разглядывала нас, не желая уступать облюбованное ею местечко.

- Ну... Э... - пролепетала я.

Крис удивленно взглянул на меня, и я потупила взгляд, догадываясь, что он совсем не намекал на интимную близость. Взяв лежащие на тумбе акварельные кисти и подвинув мольберт с установленным на нем чистым листом к постели, художник легким движением спустил с плеч мой широкий вязаный свитер, а затем, остановив свои ладони на моем слегка выпирающем животе, заглянул мне в самую душу.

- Малыш не будет против, если я доставлю его маме удовольствие? Когда она захочет.

Его деликатный вопрос заставил меня покраснеть от смущения.

- Не будет, - глухо проговорила я, чувствуя, как мои щеки пылают, и заламывая пальцы. – Только аккуратно.

В ответ Крис улыбнулся самой светлой и нежной улыбкой, и впервые за несколько месяцев я почувствовала себя абсолютно счастливой.