Которого отца дочь? - III

20 3 0
                                    


Нежный рассвет лился в распахнутые настежь, двухвековые окна, которые никто не открывал с тех самых дней, как умерла от Чумы Маргарета, старая княгиня, вот прямо в этой вот комнате. Боялись, чтоли, что Чума все еще спит на кровати княжеской? Или того опасались, что душа самой Маргареты заперта, разгневанная на Катэрину, что в постель к ее мужу влезла, не успело и тело остыть? Не знает никто, слухи да пересуды одни! А только ясно одно, что окна нараспашку и птичьи первые трели доносятся,  да слышно, как псари с кухарками грубо заигрывают на огромном княжеском двору. Просыпается солнышко, румяное ото сна, глядит в окна спальни княгини. Ему бы ахнуть,  да отвернуться, розовому от стыда. Но чем уж Солнце на этом грешном свете удивить? Чего оно еще не видало?..  Равнодушно глядело светило, как задрожали прозрачные веки, как наморщила нос Инга, и слабо приоткрыла глаза. Тело ломило, будто мамка ее встала из могилы и отколотила мокрой простыней, мол, «ты уж меня не забывай!» С трудом выпростала руку из-под тяжелого одеяла, оглядела — она вся чистая, белая, ни царапинки! Только посреди ладони ранка, свежая кровь. А ногти, ногти-то!! Что твои яблоневого цвета лепестки!

- Сплю я! - прошептала девчонка, а язык вдруг о зубки запнулся. Замерла она, опасаясь вдохнуть и проснуться — больно уж сон хорош! Зубы все, целые, каждый на своем месте! И... ровные... как это так?! А что там со второй рукой? Потянула на себя, но кто-то на ней лежал, глубоко и сладко посапывая. «Катэрина!!» - испуганно решила Инга. И не ошиблась. «Чего она тут... со мной... чего она... ох, господи...» И вдруг скривилась вся и язык себе прикусила до крови. Так противно показалось ей слово на «Г». Будто гусеницу зажевала, нежареную! Даже слово «гусеница» - и то слаще показалось!

А Катэрина потянулась сладко, замурлыкала, открыла глаза. Смотрят две дикие кошки одна на другую, и молчат. Катэрина молчит, Ежевика молчит, что делать— не знает. И вдруг, как само вырвалось:

- Это ведь твой голос был! Ты велела мне мыло красть и бежать!

Катэрина только глаза прикрыла— ни да, ни нет. Села на постели, Инга за ней. Соболиное одеяло на пол свалилось, а укрыты они обе бархатным алым мужским плащом. И нет на них больше не единой одежки, совершенно, как новорожденные.Только... липко как-то Ежевике там, внизу. Глаза скосила на тощие бедра, и ахнула: лужа цвета княгининых яблок белую кожу перепачкала. Почему сейчас?! «Я все испортила, я ей постель изгадила, не простит она!» - запаниковала девочка, но Катэрина будто ничего и не заметила. Позвонила в колокольчик и слуга, тот самый, что вчера Ингу в постель отнес ,появился, как из-под кровати вынырнул. Собралась было Инга устыдиться и спрятаться — да Катэрина не прикрывается, и она не стала. Не чувствует никакого стыда, и страх весь рассыпался, ну так и быть тому. «А я ведь теперь настоящая девушка!» - с гордостью осознала Ежевика, украдкой испачкала пальцы в густой крови и в рот себе сунула.

Ежевика Её СветлостиМесто, где живут истории. Откройте их для себя