F22.8 / F63.9

Part 16

Тэхён вглядывался пристально, не моргая. У Чонгука в глазах отражалось всё – белоснежные шапки, верхушки деревьев, толстые тросы – и ничего сразу, ведь на самого Тэхёна он в данный момент не смотрел. Ис­пы­тыва­емые чувс­тва не да­вали воз­можнос­ти рас­сла­бить­ся и нас­ла­дить­ся мо­мен­том. Тэ­хён до сих пор пе­режи­вал, что отец придёт в ярость, как толь­ко уз­на­ет, что его сын сбе­жал в дру­гую стра­ну с Чон­гу­ком – парнем, за которым Стихийник, как выяснилось, усердно охотится, а потом убьёт Сокджина, который всё тща­тель­ней­шим об­ра­зом прик­рыл, уве­рив его в том, что Тэ­хёну нуж­на ре­аби­лита­ция и от­дых пос­ле пе­режи­того стрес­са, а ина­че и вегетативная дисфункция, и ток­сичные убеж­де­ния, и пре­су­ици­даль­ный син­дром, и ещё ку­ча страш­ных, не­понят­ных оп­ре­деле­ний, вы­думан­ных пси­хи­ат­ром с целью до­нес­ти до офицера важ­ность от­прав­ки Тэ­хёна «ку­да-ни­будь да­леко-да­леко, по­даль­ше от Чон­гу­ка», ко­нец ци­таты. И Тэ­хён безмерно бла­года­рен дя­де за та­кой шанс. На Чонгуке после случая в больнице с острой потерей крови на весь оставшийся месяц прочно закрепилась табличка «физиологическая поломка». Чонгук оказался таким же нечувствительным к физической боли, как Тэхён, и таким же эмоционально нестабильным: он то прогонял Тэхёна, наведывающегося к нему в палату каждый день – кричал, бросался в него подушкой, отворачивался, то слёзно умолял остаться и не оставлять его одного – крепко цеплялся пальцами за его руку, смотрел преданно – так, что Тэхёну удавиться хотелось, тянул к себе в кровать и прижимал настолько сильно, что дышать было невозможно. Тэхён молча терпел. Чимин требовал привести психолога, на что Сокджин сухо отмахивался, повторяя одно и то же: «Мозг людей интегрирует информацию по-разному. В поведении Чонгука нет странностей. Его психика относительно устойчива, потому что постоянно защищается – отсюда перепады настроения. Чонгук сильный, он сам сумеет адаптироваться. Всё, что ему нужно сейчас, – поддержка». И Тэхён поддерживал. Наблюдал за ним, выполнял просьбы, делал глупости, которые всегда заставляли Чонгука смеяться. Тэхён относился к нему с нежностью, аккуратностью: не поднимал серьёзных разговоров, не напоминал о случившемся, не лез даже за коротким поцелуем, даже несмотря на то, что прикоснуться к нему хотелось до невозможного. Иногда они подолгу сидели – Чонгук на кушетке, откинувшись спиной на изголовье, Тэхён напротив, у него в ногах – держались за руки и смотрели друг на друга. Никто ничего не говорил, каждый в этот момент думал о своём; никто не дёргался, в попытке прекратить происходящее и сделать что-нибудь. Тэхён удивлялся, насколько они связаны и как сильно чувствуют друг друга. Даже так, совсем без слов. Рядом с Чонгуком понятие «зеркальное отражение» казалось парадоксальным – тот буквально перенимал на себя каждую эмоцию: Тэхён улыбался – Чонгук улыбался в ответ; Тэхён начинал плакать – у Чонгука краснели глаза; Тэхён повторял про себя: «Я люблю тебя. Люблю тебя. Я тебя люблю», – Чонгук еле заметно кивал, будто слышал. И потихоньку оживал. — Смотри в окно, — с усмешкой скомандовал Чонгук и повернул на него голову. — Тут тоже красиво, — улыбнулся Тэхён, не переставая в открытую пялиться на него. — И есть ещё кое-что, хён, — Чонгук вопросительно кивнул. — Я боюсь высоты. Фуникулёр на двоих. Поначалу это казалось романтичным: медленный подъём по канатной дороге, потрясающие виды заснеженной местности за окном. И они с Чонгуком в огромных дутых костюмах, снявшие перчатки, чтобы держаться за руку. Поначалу. Теперь, смотря вниз через стекло и понимая, что земля в прямом смысле слов ушла из-под ног, Тэхён думал только о том, что он слишком молод, чтобы умирать вот так. — Валь-Торанс, — начал Чонгук, еле сдерживая в себе смех при виде мечущегося на сидении Тэхёна. — Это самый высокий горнолыжный курорт в Европе. Две тысячи триста метров, — Тэхён, пугливо расширив глаза, нервно сглотнул и, вмиг сократив и без того маленькую дистанцию между ними, боязливо прижался к чонгуковой груди. — В Европе, а не в мире. Так что, не такой уж и высокий, если хорошенько подумать, — попытался успокоить Чонгук и уткнулся носом в его висок. — К тому же я всегда буду рядом. Дрожь выдавала с головой. Было стыдно, конечно, бояться высоты в таком возрасте, но ведь страхи не выбирают, повторял про себя Тэхён, глупо переживать из-за того, что Чонгук не поймёт. — Тэхён, — на ухо прошептал Чонгук. — Прости меня. Я не знал, — он оставил поцелуй на тэхёновой щеке – какой-то совсем невесомый и осторожный, почти незаметный. — Хочешь, поедем в другое место? — Тэхён ожидаемо отрицательно помотал головой. — Мы могли бы отправиться в другую страну. Например, в Норвегию, — тот сидел, не двигаясь, чем, очевидно, заставлял Чонгука нервничать. — Там сейчас очень красиво. Тэхён часто закивал в знак согласия, и Чонгук удовлетворённо выдохнул. Оставшийся путь они ехали молча: Тэхёну было неловко за своё поведение, Чонгуку – за то, что подверг Тэхёна очередным переживаниям. У обоих в карманах лежал блистер атаракса, настойчиво навязанный Сокджином при сборах в эту поездку, но Тэхён не тянулся к таблеткам, а Чонгук не предлагал их принять – каждый знал, что это крайняя мера. Они поднимались всё выше, становилось всё тревожнее. Чонгук, заметив, что Тэхён, вместо того, чтобы любоваться природой, сильно жмурит глаза, положил свой подбородок на его макушку, обнял крепко и тоже прикрыл веки. Повторил: «Всегда буду рядом, Тэхён». И стало немного легче.