Зима пришла внезапно. С каждым днём ноября она оплетала мир своей паутиной — сначала робко, украшая жухлую траву инеем и крадя с деревьев последние золотистые листья, а затем, когда календарь отсчитал последние дни осени, в свои права вступил декабрь.
В графстве Чешир льды сковали озеро, а землю скрыл белоснежный балахон, придавая картине тоскливый, безмолвный вид. Небо, прежде голубое и чистое, заволокли серые тонкие облака, стирая линию горизонта и превращая мир в один тускло-белый шар. Воздух был влажным и пропитан солью, отчего казалось, что там, за утёсом скрывается море с тёмно-серыми, мёртвыми волнами, бьющими о скалистые берега. Вот только в округе не наблюдалось утёсов. Лишь лес — застывший изогнутыми телами-деревьями и уснувший в мрачном молчании.
С Зимой пришла монотонность, превратившая жизнь Иды — да-да, той самой пра-пра-правнучки Сказочника — в один сплошной поток серых будней. Каждый божий день был похож на предыдущий — наблюдения — записи — записи – ещё одни записи — покормить собаку — записи — разобрать книги — «да, дедушка, я не забыла о письмах этого несносного мага», — что делало жизнь совсем невыносимой для обычного человека. Но, будучи слишком безэмоциональной для людей и слишком человечной для Летописца, Ида была вполне способна вынести подобное испытание. И наверняка пережила бы и эту зиму, из раза в раз проживая одно и то же.
Если бы не одно «Но».
Пришедший сочельник, подобно зиме, нагрянул внезапно, взбудоражив природу вокруг. Ветер зашумел голыми ветвями деревьев, пробуждая ото сна всё живое; птицы, оставшиеся зимовать, встрепенулись, запевая свои мелодии; кто-то протоптал лыжню и по ней то и дело скакали потолстевшие к зиме зайцы-беляки.
Всеобщее оживление коснулось и немногочисленных жителей особняка. Сказочник многозначительно хмыкал, поглаживая свою бороду и заговаривая огонь, что всё пуще разгорался в камине. Дюк[1] бегал среди комнат, громко лая, тем самым отвлекая Иду от работы. Девушка недовольно ворчала, вновь и вновь пытаясь сосредоточиться на документе, нагло подсунутом хитрым стариком. Но буквы, будто пропитавшись духом всеобщего веселья, разбегались по строчкам.
В итоге, отложив в сторону перьевую ручку (несколько капель чернил кляксами расползлись по бумаге, вызвав у Иды недовольный вздох), преемница Летописца потушила газовую лампу и направилась в гостиную, плотно прикрывая за собой дверь в личную библиотеку. Барбет[2], услышав шаги на лестнице, весело залаял, тряся чёрной косматой шерстью.
