Путь К Совершенству 18+

все будут гореть в аду

Когда я узнал, что стану проводником такого оболтуса, как Йен Сагон, смеялся как не в себе, затем посмотрел на ангела-хранителя парнишки и перестал смеяться. Мне было безгранично жаль ангела: заспанный, побитый, нервный, в тёмном одеяние, он больше походил на смерть, нежели на светлое и чистое создание. Однако пришел его черед смеяться от необъятного счастья, стоило мне рассказать о скорой кончине Йена Сагона. Бедный ангел.

Сагон сверлил меня убийственным взглядом, пока я, беззаботно виляя ногами на балконе, ел сэндвич, который приготовил парень. На редкость отвратительный, но я улыбался и блаженствовал.

— Хм, — я спрыгнул с перил, войдя в комнату. — Мне бы водички.

— Перебьешься.

— Как грубо.

Он опирался локтями в колени, сидя на кровати, и не спускал с меня хищных глаз. Йен напоминал мне потаённого зверя, что готовился к охоте. Немного подумав, я понял, что роли наши, увы, построены на иной основе.

— Значит, я скоро сдохну? — вдруг выпалил он, смежив веки.

Я откусил мерзостный кусочек. Его нежелание примиряться с реальностью вставала ребром, мешая спокойно обсудить с ним план действий.

— Умрёшь, да. У нас более чем мало времени, так что мы должны приступить к работе.

— К работе? Ты хочешь сказать, начинать просить покаяния у Бога? — неприязненно ухмыльнулся Сагон. — Может, сразу в церковь?

Я взглянул в голубые глаза. Он был наглым и не верил в Бога. Вместо того, чтобы молчать в тряпочку, Йен выказывал своё презрение даже тогда, когда этого не стоило показывать. А не стоило всегда. Смертник был злым и обиженным. Исправить самый тягостный грех в тот момент представлялось мне невозможным.

— Поздно. Твои слова не изменят ровным счётом ничего. Ты должен исправить свои поступки: помочь и попросить прощения у тех, кого некогда обидел. Начнем с маленького. Как насчёт общественных работ?

Не успел я договорить, как Сагон разразился смехом. Громким, презрительным смехом, что наполнил собой всю квартиру и, кажется, вытекал наружу сквозь окна. Я пожал плечами, потому как предчувствовал подобную реакцию со стороны юноши. Йен вскочил с кровати, поплелся в ванную, где охладил свое красное лицо, и прошлепал до кухни. Там он вновь взялся за приготовление мерзостного сэндвича.

— Во-первых, я не смогу исправить ни одного греха, — пробубнил Йен. — Во-вторых, я не верю в эту чушь. Какой на хрен проводник, месяц? Моя жизнь только начинается, у меня все впереди, а ты пытаешься уверить меня в том, что я скоро скину коньки.

— А ещё ты девственник.

— А ещё я… Заткнись!

Он чуть не швырнул в меня булкой, но я вовремя успел перехватить его руку и отбросить парнишку к стулу, на котором он еле удержался.

— Выходит, ты не веришь мне, Йен Сагон? А больше, конечно, не веришь в собственную смерть?

Парень прожигал меня взглядом, покрываясь испариной. Его пропитывала одна лишь ярость и злоба. Привыкший доминировать в перепалках, Йена пожирало чувство отвращения от самого себя.

— Ну что ж, позволь доказать тебе обратное, смертник.

Это несложно, скорее привычно доказывать, кем ты являешься на самом деле. Хотя порой обидно, что приходится доказывать, когда не притворяясь, показываешь истинного себя. Люди очень сильно любят подозревать честность и доброту.

Я расстегнул первую пуговицу на рубашке, раскрывая одежду на груди. Сагон с недоумением наблюдал за моими движениями, так и норовя скрутить мне шею. Рубашка оказалась полностью расстёгнута, она сползла вниз, открыв вид на худощавое, бледное физическое тело. Я взял нож, что лежал на столе, и было замахнулся, как Йен с криком набросился на меня, протаранив стол. Мы не удержались на ногах и повалились на пол с грохотом.

— Что ты творишь? Тем более в моем доме, с ума сошел, что ли?!

Он запнулся. Сагон неуверенно и со страхом опустил взгляд и тот час замер. Кажется, сердце парня пропустило удар. Мое тело, сродни глине, приняло в себя лезвие ножа, беззвучно и безболезненно. Я вынул его и вновь вонзил в грудь, затем снова и снова. Воронки затягивались быстро, превращаясь в гладкую кожу. Нож был чист, я был чист, потому как мое тело не источало крови, не переполнялось ею и не ощущало ее притока и тепла. Сагона трясло всем телом. Он смотрел во все глаза на живот и грудь, обливаясь потом. Его всего прошибло дрожью, а глотку сжимало в тошнотворном спазме. Я отбросил нож, взял его руку и приложил к груди.

— Что ты…

Йен замолчал, вперив меня долгим взглядом. Дыхание сбивалось, он прекратил дрожать, но теперь бледнел. Сердца нет, это он понял быстро и болезненно. Орган, которого в принципе не было, не бился. Я широко улыбнулся его страху. Сагон был так смешон и глуп, что мне приходилось сдерживать смех, что вырывался наружу, из-за чего плечи чуть подрагивали.

Но вдруг Йен нахмурился, вытянул руку и с рыком поднялся, оставив меня на полу.

— Поверить не могу, — он закрыл лицо руками, упёршись о гарнитур. — Гребаная жизнь с её законами. Месяц, чёртов месяц…

Я застегивал рубашку, пока смертник впадал в безнадежность и уныние. Мне хотелось есть, а он истерил.

— Только ты видишь меня, ибо мне придется провожать тебя в мир иной. Однако мы должны успеть стереть самые тяжкие грехи.

— То есть ад? Я буду гореть в аду?

Я откусил кусочек колбасы, сев на стол. Злой доселе Сагон сейчас походил на загнанного в угол зверя. Его лихорадило, цвет кожи принял желтизну, а широко раскрытые глаза грозились выкатиться. Он сгорбился так, точно я вонзил злосчастный нож в его брюхо, а не кромсал себя. «Законы жизни», как выразился Йен, вдруг предстали перед ним во весь план, оголяя жестокую справедливость.

— Все будут гореть в аду.