Журавли с оторванными крыльями

Борёкудан

— Так какого дьявола ты забыл на нашей территории, Токудзава-сама? - издевательски тянет Чонгук, отряхивая багровые капли крови со своей катаны. — Разве это не ты грозился прикончить нас прежде, чем наступит новое полнолуние?

Он ходил диким зверем вокруг поверженной добычи, скаля зубы и облизывая хмельные губы. Токудзава полуживой лежит на земле. Болезненные стоны срываются с разбитых треснувших губ. Его отрубленные конечности валяются в хаотичном порядке. Перед глазами ускользает звездная ночь, а теплый ветер лижет оголенные кости и куски плоти, что болтаются на них. Маленькие песчинки забились в зияющие раны, заставляли обрубки зудеть и гноиться. Чонгук поднимает острием катаны его подбородок, заставляя смотреть затуманенным взглядом в глаза.

— И где твои хваленье псины? — вакагасира обнажает змеиную улыбку. Он присел перед ним на корточки, пряча окровавленную катану в ножны. Чон задумчиво поднимает взгляд в небо, потирая пальцами, забитыми татуировками, подбородок. — Кажется, они на том свете. Или, по крайней мере, — он кивнул на своих людей, что добивали шавок Токудзавы, — скоро туда отправятся. А вот ты, — раскатистьй смех сжал чужие внутренности. Если бы только он мог найти в себе силы, чтобы ответить. Чтобы вгрызться зубами в его горячую плоть, разрывая ее клыками. Но он лежит, и смерть дышит ему в затылок. Он, оябун, не смог защитить свою семью. — Ты пойдешь со мной.

Чонгук рывком поднимается и, схватив оябуна Черной мамбы за жесткие волосы, потащил его к повозкам, как обычную, бесполезную вещь. Токудзава стонал сквозь сжатые зубы, готовый орать в голос, пока не порвутся связки. Он видел, как его люди умирают от оружия врагов, которых он грезил убить. Зарезать, как жалких свиней на скотобойне.

— Разберись с этим мусором, — рыкает вакагасира, откинув обрубленное тело Токудзавы подальше от себя, как мешок с дерьмом.

Свет в бесконечном узком коридоре кровавый. Чонгук им упивается, наслаждается, пропускает через себя, через пальцы. Развязанное на груди кимоно открывает забитое татуировками тело. Прямо над сердцем взлетает красный журавль. В пальцах он сжимает чашу с терпким соджу. За дверьми, что разбросаны по коридору, слышатся животные крики, шлепки, взрывы смеха и музыка. Чон распахнул двойные двери, расписанные черно-кровавыми узорами.

Альфы заулюлюкали, встречая вакагасиру. Чонгук оскалился в ответ, вместе со всеми поднимая чашу и выпивая ее до дна. Он расслабленно завалился на свое место, поставив на стол, что ломился от количества алкоголя и закусок, свою чашу, в которую тут же налили новую порцию алкоголя. Обнаженные омеги, прикрытые только прозрачной вуалью, тут же пристроились к нему, массируя крепкие плечи.