Журавли с оторванными крыльями

Горе тебе, моя принцесса

Чимин с музыкой во время танца сливается, одним целым становится, неотъемлемой частью, неделимым компонентом. Хосок наблюдает за ним в темноте, а лунный свет словно специально только его освещает. Его плавные изгибы, его кожу песочную, персиковую, его мышцы, под кожей перекатывающиеся, ресницы трепещущие. Чимин выдыхает облако пара, руками потянувшись к небу невидимому, и замирает, умирает вместе с музыкой. Хосок оторвал взгляд от него, лениво похлопав в ладони. Омега улыбнулся уголком губ, поклонившись ровно на девяносто градусов.

Хосок откупорил бутылку векового вина, наливая в свой бокал ровно половину и пальцем поманил к себе раскрасневшегося, но улыбающегося мальчика. Чимину так нравилось проводить время со своим господином, ни на что несмотря. Ему нравилась та атмосфера ледяного спокойствия рядом с ним, будто весь мир замирал, даже пролетающий мимо лепесток казался медленным, ленивым. Порой Чимин представлял своего господина, лежа в одинокой холодной постели. Его пальцы ледяные, что так горячо ласкали его тело, губы винные на своих пухлых губах, поцелуи по шее, челюсти, груди. Его тело дрожь пробивала, когда он вспоминал любимые моменты, а тяжесть скручивалась внизу живота.

Он сопротивлялся, как мог, но, каждый раз самому себе проигрывая, украдкой оглядываясь на спящих кисэн и, как можно тише, трогал себя, пытаясь воссоздать те ласки, которые господин ему показывал. Только пальцы его коротенькие не могут сравниться с жаром хосокова члена в нем, и все, что Чимину оставалось — жалобно хныкать, зубами стискивая край подушки.

Чимин по приказу сел на его колени, обвивая худыми руками лебединую шею, и с наслаждением испил вина из бокала, что Хосок к его губам прислонил. Чимин каждую его черточку в себя впечатывал, каждый изгиб и каждую линию неровную. Он провел большим пальчиком по острой челюсти и губам, стирая капельку вина, а после поднял горящий взгляд на его глаза. Хосок облизал губы и поддался вперед, впечатываясь в него горячим поцелуем, губы порочные терзая, кровь из них блядскую пуская. Хосок для Чимина — это маленькая смерть, и он им никогда не насытится.

— Скажи мне, малыш, — прохрипел Хосок, отстраняясь от сладких губ. Чимин прошептал тихое «да, господин» и переключился на его шею, выцеловывая каждую татуировку. — Тебе нравится твой господин?

— Очень, — выдохнул Чимин, прикусывая губы. Он поднял влажный взгляд на него, прямо в глаза заглядывая, и обхватил ладошками его лицо. — Мне очень-очень нравится господин.