Дорога к могуществу

Глава 37

Дамблдор с любопытством смотрел, как Гарри, не скрывая восхищение, разглядывал огненно-красную птицу. До этого тот заинтересованно рассматривал его кабинет, пока феникс не залетел сквозь открытое окно и не сел на золотистую жердочку.
— Вижу, тебе, Гарри, как и многим, пришелся по душе Фоукс, — немного выждав, нарушил тишину Альбус, предварительно сняв чары хамелеона, которые он специально использовал, чтобы понаблюдать за тем, как слизеринец себя поведет якобы в отсутствие директора.
— Фениксы — удивительные птицы, сэр, — согласился слизеринец, внезапное появление Альбуса, казалось, его ничуть не напугало. Оторвав взгляд от Фоукса, он обернулся к директору. — Я бы не отказался подружиться с таким красавцем.
Бессмертная птица издала трель и демонстративно расправила ярко красные крылья с золотистым переливом, красуясь.
— Кажется, ему польстили твои слова, — произнес Дамблдор, усаживаясь за стол, стоящий на когтистых лапах.
— Вы не возражаете, если я его поглажу? — спросил Гарри.
— Я? — переспросил Альбус. — Ничуть. Но разрешение нужно спрашивать не у меня, а у Фоукса.
— Ты же не будешь против? — последовал Поттер его совету, медленно подходя к птице. Феникс издал еще одну трель. — Как понимаю — нет.
Гарри аккуратно протянул руку и провел ладонью по голове Фоукса. Феникс благосклонно принял ласку.
Дамблдор не торопил слизеринца. Откровенно говоря, ему импонировало, что Поттер попал под очарование феникса, и, кажется, это было взаимно. Существовало распространенное заблуждение, что эти огненные бессмертные создания относятся к светлым существам и на дух не переносят темных магов. Отчасти Дамблдор понимал, отчего оно возникло. Фениксы — эмпаты, они способны ощущать намерения и «злые мысли», а также ложь. А для магии, именуемой темной, необходима агрессия и жестокость. Со временем ее адепты неосознанно постоянно генерируют эти эмоции, неощутимые простыми магами, но для феникса они слишком яркие, чтобы игнорировать. Они воспринимают таких людей как потенциальную угрозу. Первыми фениксы не нападают, но ведут себя настороженно и никогда не подпустят этих магов близко к себе.
Когда Гарри с видимым сожалением отнял руку от золотисто-красного оперения, Альбус предложил присесть и выпить чаю — мальчик не отказался. Заварник, чашки с блюдцами и сладости появились на столе словно из воздуха. Расторопные эльфы, как обычно, не показывались на глаза, но свои обязанности выполняли на высшем уровне.
— Профессор, зачем я здесь? — спросил слизеринец, беря чашку из тонкого фарфора с нарисованными фиалками и вдыхая ароматный запах черного чая.
— Мадам Пинс проинформировала меня, что один весьма любопытный молодой человек искал «Руны, как первооснова заклинаний» авторства Ориона Блэка, — начал Альбус, беря булочку с заварным кремом и жестом предлагая Поттеру последовать его примеру. Тот покачал головой, отказываясь от угощения.
— Верно, — не стал отрицать Гарри, на его лице появилось заинтересованное выражение. — Но она сказала, что данная книга существует только в двух экземплярах и обе находятся в частной коллекции, а не школьной библиотеке.
— Ирма абсолютно права, — подтвердил директор и, положив булочку на десертную тарелку, вынул из верхнего шкафчика стола толстый темно-зеленый фолиант в твердом переплете. — И, удачным для тебя образом, одна из них принадлежит мне. Я могу одолжить ее одному талантливому ученику.
— Правда? — пытаясь скрыть надежду, спросил Гарри.
— Конечно, читай, только не забудь ее вернуть, — директор протянул книгу Поттеру.
— Большое спасибо! — поблагодарил слизеринец и с благоговением провел рукой по обложке, не сводя с нее влюбленного взгляда.
— Вижу, тебе не терпится изучить ее содержимое, — с доброй насмешкой произнес Дамблдор. — Но, сперва, могу ли я задать тебе весьма личный вопрос?
— Можете, но не гарантирую, что отвечу, — в лучших традициях Слизерина ответил Гарри, улыбаясь.
— Не буду настаивать, — серьезно кивнул Альбус. — Не поделишься, когда у тебя пропал шрам?
— Шрам? — удивленно заморгал Поттер. — Пару лет тому назад.
— А не помнишь, что этому способствовало? — любопытствовал директор.
— Я не уверен… — протянул Гарри.
— Расскажи, как все было, — мягко попросил Дамблдор, используя без палочки и вербальной формулы чары, созданные лично им, чтобы породить желание открыться, довериться. Они были далеки от принуждения, вызываемым одним из непростительных, но в совокупности с песней, которой издавал сейчас феникс и благоприятной и доверительной атмосферой, это заклинание, если нет отчаянного сопротивления, действовало не хуже.
— Вы наверно не знаете, но со своими родственниками мы не всегда ладили, — начал слизеринец издалека. — И мне стыдно в этом признаться, но отчасти это моя вина, — Гарри слегка покраснел. — Я завидовал отношению к Дадли, моему кузену. Ему всегда доставалось все самое лучшее, а мне ничего. Казалось, что они меня не любят.
— Что изменило ваши отношения? — спросил Дамблдор.
— Однажды, я подвернул ногу и упал с лестницы. Вы бы видели тетю Петунью: она была настолько испуганной… — Поттер сделал глоток чая. — Тетя испугалась за меня. В тот вечер перед сном она принесла фотографии моей мамы и рассказала о ней все, что знала. Тогда я первый раз видел, чтобы она плакала. Мы проговорили до самого утра и, перед тем как выйти из моей комнаты, тетя поцеловала меня, как своего сына. А я еще долго лежал и думал, что у меня есть настоящий дом и та, которая меня любит. Я физически это ощутил. Но, внезапно…
— Что произошло? — у Альбуса появилась догадка, почему пропал шрам, еще тогда, когда он общался с Дурслями. И он ждал подтверждения из уст Гарри того, что директор увидел в воспоминаниях Петуньи, Вернона и Дадли.
— Я почувствовал жуткую боль, — Гарри передернуло от воспоминаний. — Мне казалось, что моя голова раскалывается на части, помню, я закричал. Прибежала тетя Петунья и меня обняла, говоря какие-то ласковые глупости и заверяя, что все будет хорошо, — слизеринцу, казалось, было неловко говорить о таком. — Я старался концентрироваться на ее голосе и тех чувствах, которые недавно испытал. И боль угасла. В следующий раз, когда я посмотрел на себе в зеркало, шрама уже не было. Я не придал этому большого значения, ведь странности со мной происходили всю жизнь: то волосы отрастут по моему желанию, то на крыше окажусь, сильно этого захотев… Мы решили, что это было сотрясение мозга, но врач не подтвердил диагноз. Кроме ушибов он ничего не обнаружил. После этого случая, наши отношения с тетей потеплели. И сейчас я с уверенность могу сказать: у меня есть семья.
— Отрадно это слышать, — улыбнулся Дамблдор, пассивная легилименция подсказывала, что каждое произнесенное слово — правда. — Теперь я понимаю, куда исчез шрам.
— Поделитесь со мной своими соображениями? — спросил Гарри, пристально посмотрев ему в глаза.
— Отчего же нет? — риторически спросил директор. — В день, когда твоя мать умерла, она пожертвовала своей жизнью ради тебя. Ее любовь оказалась настолько сильной, что позволила ей перед смертью использовать очень могущественную магию… — Дамблдор сделал глоток чая.
Вначале он не хотел об этом говорить, а только ограничиться частью про любовь, но передумал. Мальчик не глуп и окружен слизеринцами. Если ему сейчас сказать полуправду, то в будущем это принесет больше вреда, чем пользы, породит недоверие. Ведь всегда найдутся люди, желающие «открыть глаза» герою. Конечно же, только для его пользы. Да и Гарри сам будет копать и в состоянии найти нужные ответы. Тогда о доверительных отношениях нечего и думать. Так что в данной ситуации лучшая стратегия по отношению к Гарри — правда.
— … Лили была очень талантливой и сильной ведьмой, я думаю, ты это не раз слышал? — Поттер кивнул, подтверждая, и Альбус продолжил: — Она смогла установить кровную защиту, которая тебя спасла. Но темная магия Волдеморта не прошла для тебя бесследно, она оставила шрам. Защита перешла на твоих кровных родственников и в момент, когда ты впервые испытал истинную любовь… Ты же не испытывал настолько сильных эмоций до того случая? — спросил Дамблдор.
— Нет, — еще и головой помотал Гарри, отрицая. Легилименция подтверждала искренность его слов.
— Как ты помнишь, она была основой заклинания… И ею ты смог уничтожить все следы темной магии, оставшиеся от Волдеморта … — сделал паузу. — Я смотрю, тебя не страшит его имя.
— А должно? — Гарри поставил чашку на блюдце.
— Ни в коем разе. Страх перед именем, увеличивает страх перед тем, кто его носит, — улыбнулся Дамблдор. — Однако, мы засиделись. Скоро время ужина, не буду больше тебя задерживать.
— До свидания, сэр, — встал слизеринец, верно поняв, что разговор окончен. Феникс издал мелодичную трель. — И тебе пока, Фоукс.
Исчезновение шрама не могло не обрадовать Альбуса, но принесло и огорчение… То, что он рассказал Гарри было самой правдоподобной версией исчезновения отметины, оставленной Томом. Но верна ли она? Ему оставалось только гадать, ведь подобные случаи не упоминались в истории и личных дневниках древних магов. Может кто и сталкивался с таким, но записей об этом не существовало или, возможно, они не сохранились. Не исключал он также возможность того, что у него просто нет нужных источников.
***
Заготовка рассказанных директору событий была подготовлена еще на первом курсе, если бы Дамблдор полез в сознание Гарри или его родственников, то нашел бы нужные кадры. Однако он ограничился только поверхностным осмотром и легким ментальным воздействием.
Гарри поднялся к себе в комнату, спрятать книгу — истинное сокровище. Похоже, Дамблдор старается его подкупить, и, по правде говоря, вполне успешно. Хорошие взаимоотношения с директором ему выгодны. Было бы неплохо навязаться к нему в ученики, его популярность и авторитет от этого только поднялись бы.
Поттер не страдал наивностью, что Дамблдор не попытается использовать его в своих целях, и был не против этого, если их союз окажется взаимовыгодным. Манипуляции для него привычны, ведь без них в политике нечего делать. Главное повернуть так, чтобы с его мнением считались, или, в крайнем случае, создать такую видимость для других. Поскольку заблуждения несложно превратить в реальность.
Волдеморт — общий враг, но слава за победу над ним должна принадлежать только Гарри. А вот от помощи он бы не отказался, особенно если ее предоставит человек, который знает Лорда: его сильные и слабые стороны. Директор, также, известен знанием алхимии и других весьма редких дисциплин.
Однако нужно подождать, как дальше поведет себя Дамблдор. Возможно, этим планам не суждено осуществиться или их исполнение стоит отложить на будущее.
***
Конец месяца ознаменовался плановыми контрольными, повергших учеников в уныние. Но утро тридцать первого октября отличалось от обычных школьных будней.
Хэллоуин проходил традиционно для Хогвартса, в воздухе витало праздничное настроение, соседствуя с запахом тыквы, приготовленной различными способами. У Гарри этот овощ не вызывал восторга, но на столе, спасибо Двуликой, были и другие яства, хоть они и находились в меньшинстве.
— Вы заметили, Дэвис скатилась еще ниже? — громко спросила Пэнси, когда они вышли из Большого зала после ужина. Слизеринцы навострили уши.
— Что она учудила? — поинтересовалась Гринграсс, шедшая рядом с Паркинсон.
— Как я поняла, пыталась подкатить к Джинни Уизли с соболезнованиями по поводу кончины ее братца, — Пэнси поймала заинтересованный взгляд Гарри и с довольством продолжила: — Но та ее послала.
— Когда это произошло? — спросил Теодор, как обычно, шедший справа от Поттера.
— Перед последним уроком, в женском туалете, — в голосе Паркинсон слышалось злорадство. — Они так увлеченно ругались… нет, вру, рыжая кричала, а Вонючка покорно сносила ее оскорбления. Слышали бы вы, какими словами ее поливала Уизли.
— Не удивлена, — призналась Софи, очаровательно улыбнувшись девочкам, и прибавила шагу, чтобы быть ближе к Поттеру. — У миссис Уизли столько детей, когда им всем уделять внимание? Вот и страдает воспитание.
Самый короткий маршрут к их убежищу пролегал через третий этаж. Перестав слушать болтовню друзей, маг прислушался. Чей-то голос привлек внимание Гарри, до него явственно доносилось: «Я чую кровь…». Судя по лицам идущих рядом волшебников, кроме него никто этого не слышал. Стоило им дойти до конца коридора, как их вниманием завладела стена между двух окон, а точнее, передающиеся под светом факелов слова, написанные чем-то, смахивающим на свежую, еще не успевшую запечься, кровь. Напротив нее, спиной к ним, стояла, будто окаменев, Трейси Дэвис.
— «Тайная комната снова открыта, трепещите, враги наследника!», — зачитал вслух Малфой, заставив отмереть Дэвис и повернуться к ним лицом. Ее глаза были широко открыты, в них плескался страх, но она довольно быстро взяла себя в руки.
Над надписью висела неподвижная кошка серого цвета, словно кем-то оставленный меховой воротник в скобке для факела, но стоило подойти поближе, и становились заметны застывшие янтарные глаза, рушившие эту ассоциацию. Пол заливала вода, где отражалась стена, как в зеркале.
— Дэвис, ну ты и даёшь, подвесить бедную Миссис Норрис за хвост, чем тебе кошка не угодила? — насмешливо улыбнулась Паркинсон. — Да и эти художества на стене… Ты, Вонючка, слишком маггл, чтобы понимать — настоящие волшебники не пытаются пугать других в этот день. Это пошло.
— Это не я! — с вызовом произнесла Трейси. — Правда, твоих жалких мозгов не хватит, чтобы это понять. Может ваш предводитель… — с неприкрытой ненавистью посмотрела на Поттера, который спокойно улыбнулся ей в ответ и этим породил в ней бешенство. Она захотела как можно больнее задеть его и уже приготовилась озвучить свои нелестные мысли о нем, как появились другие ученики, шедшие по своим делам после окончания банкета. Тишина, возникшая в первые мгновения, была недолгой. Стоило им разглядеть надпись и неподвижную кошку, как поднялся шум. Всем было невтерпеж обсудить только что увиденное.
Сквозь толпу, словно бульдозер, пробирался завхоз. Судя по ойканью и потиранию ребер одного из третьекурсников из гриффиндора, тот не церемонился, расталкивая препятствия на своем пути локтями. Более разумные индивиды сами уходили с дороги Филча.
— Что тут такое? — на ходу вопрошал он и остолбенел, как некогда Дэвис, увидев стену и слизеринку, стоящею ближе всех к ней. — Что с моей кошкой? Что? — завопил завхоз. — Ты! Ты убила мою кошку! — кинул обвинение в Трейси, тыча в нее пальцем. — Да я сейчас тебя…
— Аргус, успокойся, — голос директора за спиной толпы прозвучал для многих неожиданно. Дамблдор в сопровождении профессоров подошел к завхозу. Никто им не преграждал путь.
— Но она… — сдавленным голосом, словно сдерживая рыдание, начал Филч.
— Мисс Дэвис, вы первая оказались на месте происшествия? — спросил директор, снимая кошку со скобы для факела.
— Да, наверно… — растеряла весь запал девочка, ее охватил страх из-за осознания того, в какую ситуацию она попала.
— Идемте со мной, Аргус, мисс Дэвис, — мягко произнес Дамблдор. — Коллеги, вы тоже приглашены.
Наблюдая, как они удаляются, Гарри незаметно вытащил платок и, убедившись, что на него никто не смотрит — обступившие друзья этому способствовали — он провел по одной из букв чистой тканью и, свернув ее грязной стороной во внутрь, положил в карман.
— Нам больше нечего тут делать, — громко сказал Гарри, и без возражений его друзья последовали за ним.
***
Вечером, первым делом оставшись в одиночестве, Гарри открыл карту, проверить, появился ли в замке кто-то подозрительный. Но тщетно, новых, незнакомых имен не прибавилось.
Вытащив из чемодана нужные приспособления, он принялся колдовать.
Взяв окровавленный платок с, как показали чары опознания, примесью краски, маг положил его в чашу и, прочитав заклинание вслух на своем родном языке, наблюдал превращение ткани в пепел, а потом, зашевелившись, мелкие частички собрались в черный круг, размером с пенни.
Этот ритуал, способный определить местоположение того, кто отнял жизнь, был известен узкому кругу лиц. Официально, только Совет и специально уполномоченные лица, разыскивающие преступников, обладали знаниями для его сотворения. Конечно, за столько лет его использования неизбежна утечка информации об этом ритуале к людям, преступающим закон. Как следствие, появились контрмеры против него. Но они еще менее известные, чем сам ритуал поиска.
Только появившись в этом мире, память о прошлом предостерегала от убийств магов, ведь до усвоения памяти Чимолы он только из книг знал о способах и методах следствия.
Раскрыв карту Хогвартса, сотворенную в конце года со слизеринцами, Гарри взял круглый предмет из чаши и бросил его поверх нее, отдав мысленный приказ, подкрепленный магией, найти убийцу. Он закружился на середине карты вокруг своей оси на ребре, отбрасывая чёрные тени, похожие на крест. Внезапно круг остановился, а тени преобразились, налившись багрянцем и, будто живые, собрались в одну стрелку, кончик которой указывал на спальню девочек-первокурсниц Гриффиндора.
«Интересно», — в нем зажглось любопытство. Закрыв глаза, он воспроизвел сегодняшний путь из Большого зала, акцентируя внимание на голосе.
«Похоже, это другой язык, а точнее, змеиный», — сделал вывод Гарри. На Мадагаскаре жила уйма змей и ему довелось поговорить с парочкой. Но слишком большого значения этому не придал. У него была теория, откуда взялся этот дар…
***
Утром главной застольной темой являлась окаменевшая кошка Филча и надпись на стене. Дэвис, угрюмую, как грозовая туча, с мрачной решимостью разделывающею вилкой несчастную яичницу, считали виновницей этого. Гарри, слушая слизеринцев, не чурающихся сплетничать, наблюдал за столом Гриффиндора. Подавленный вид Джинни Уизли — как он помнил, на пиру по случаю праздника ее не было — поднял ее в списке подозреваемых на почетное первое место. Возможно, причина ее угнетенного состояния крылась в чем-то ином, но она заслуживала быть проверенной первой. Жаль, повторить ритуал невозможно, ибо по крови жертвы можно найти убийцу только в первые пять часов, а потом она становится бесполезной, в отличие от плоти трупа и костей…
Однако в тот же день пришлось немного поменять планы и проверить однокурсницу Уизли — Сэнди Джонс — низенькая пухлая девочка с темными волосами. Он смог подловить ее, когда она была одна — шла из больничного крыла. Судя по ее воспоминаниям, она не имела отношения к случившемуся. Убрав из памяти встречу с Гарри, он отправился в подземелья, подумав, что проявляет излишнюю паранойю. Но махнул на это рукой.
Со второй девочкой, Энди Треверс, он поговорил, параллельно скопировав нужные воспоминания, в присутствии счастливого Колина Криви. Кажется, он вербовал ее в фанклуб имени Поттера, и после беседы Гарри с краснеющей Энди ему не пришлось долго уговаривать мисс Треверс вступить в него. К сожалению (или счастью — это как посмотреть) эта гриффиндорка не имела отношения к Тайной комнате.
Джинни Уизли казалась неуловимой. Когда Гарри пытался с ней поговорить, она не смотрела ему в глаза, не давая проникнуть в мысли, к себе дотрагиваться не позволяла и быстро убегала, красная, как помидор. С помощью карты ежедневно отслеживая ее передвижения по замку, ему удалось отловить ее в конце недели, в воскресенье. Девочка находилась одна в женском туалете, закрытом на ремонт. Дверь была заперта чарами, которые не преподают на первом курсе. Это вызвало легкое удивление и одобрение. Учитывая, что она находилась в туалете больше получаса, Гарри решил не дожидаться когда она выйдет сама. Взмахнув палочкой, он отменил заклинание, запирающее двери и вошел.
Гриффиндорка сидела на полу, уставившись стеклянным взглядом в пространство. На коленях лежала открытая на первой странице тетрадка без текста или рисунков, смахивающая на ежедневник в темном переплете, а справа на полу находилась перевернутая чернильница. Темно-красное пятно, похожее на кровь, испачкало юбку и мантию Джинни, но, похоже, ее это не волновало. Белое как полотно лицо, на котором ярко выделялись веснушки, казалось застывшей маской. На щеках виднелись успевшие высохнуть дорожки слез. На его присутствие она никак не отреагировала.
Гарри взмахнул палочкой, запирая двери и создавая защиту от любопытных призраков, обитающих в школе, и, конечно, от людей. Пространство вокруг словно бы покрылось фиолетово-синей пылью, которая, засверкав, исчезла, став невидимой. Его действия, наконец, оказались замеченными девочкой. Она вздрогнула, очнувшись от транса, и часто заморгала, увлажняя пересохшие глаза. Захлопнув дневник, гриффиндорка сфокусировала взгляд на Гарри. На ее лице читалось смущение и растерянность.
— Привет, Джинни, — сев на корточки перед ней, поздоровался он.
— Гарри, что ты тут делаешь? — спросила она, прижимая к груди дневник. Ее щеки уподобились цвету волос, прогоняя нездоровую бледность.
Не отвечая, Гарри обездвижил Джинни взмахом руки и проник в ее сознание. Тратить время на дальнейший разговор он посчитал излишним.
Уизли кто-то управлял — это было очевидно. Контроль устанавливался с пренебрежением к ее психическому и физическому здоровью, воздействие было грубым и неаккуратным, оно оставило яркие следы, словно воспаленные шрамы, в ее сознании. Также присутствовали серые линии, тонкие, но устойчивые, ведущие, словно указатели, к тому, кто оставил эти следы. Дневник, выпавший из ее безвольных рук, как создатель этих нитей, совершенно не вызвал удивления. Интуиция нашептывала, что с ним что-то не так, стоило только на него взглянуть. Но он подождет. Сейчас для него было важнее покопаться в разуме Джинни.
Попытка подчистить воспоминания Уизли частично провалилась у дневника, и это вмешательство плохо сказалось на ее эмоциональном состоянии, породив кошмары и провалы в памяти. Гарри не составило труда восстановить все стертое.
Жизнь Джинни изменилась после смерти брата. Ее мать, ранее уделявшая большую часть внимания единственной девочке в семье, балуя и делясь женскими премудростями, отныне проводила вечера за закрытой дверью, оплакивая сына. На все попытки Джинни заняться чем-то вместе, отвечала отказом, ссылаясь на занятость по дому или усталость. Молли жалела, что мало времени проводила с Роном и чувствовала себя виноватой. Она говорила об этом своему мужу, а Джинни подслушала. Девочка тоже горевала, но несправедливое, как ей казалось, отношение к ней стало поводом затаить обиду, что вылилось в скандал. Первый, но не единственный. Это послужило еще большему отдалению.
Тетрадка, непонятным образом очутившаяся среди купленных для школы вещей, ее не насторожила. Она подумала, что отец купил ее по рассеянности, ставшей привычной за несколько месяцев для его детей. Ей пришла мысль вести дневник, записывая все переживания и секреты в него, ведь ей хотелось поделиться с кем-то наболевшим. Какое же было ее удивление, когда после очередной ссоры с матерью, все написанное ею за неделю исчезло, а в ответ появились слова утешения, которые она желала слышать. Так и началось знакомство Тома Риддла с Джинни Уизли.
Вызвав симпатию к себе и завоевав доверие, дневник смог на этой основе временно захватывать тело девочки. Надпись об открытии Тайной комнаты — его рук дело. Он, соседствуя с ней в одном теле, задушил петуха и налил его крови в красные чернила. Гарри предполагал, что убийство птицы было тестом. Ведь успешно заставив выполнить Джинни противное ей действие, он понял, что ее воли не хватит, чтобы ему сопротивляться.
Провалы в памяти она не связывала с дневником. Петушиные перья, остатки краски, бледность, упадок сил вызывали у нее ужас, и она понимала, но не принимала, что виновата в нападении на кошку Филча. Том — добрый, отзывчивый, внимательный — неявно поддерживал в ней страх кому-то рассказать об этом. Дурашка даже не понимала, как ею манипулируют.
Еще в прошлом году Гарри встречал упоминание имени, как он предполагал, создателя дневника. Интересный человек этот Том Риддл…
Убрав шрамы, нити с сознания Джинни, Гарри переписал ее воспоминания.
Стерев свое вмешательство из ее памяти, Гарри еще раз перепроверил все и остался доволен проделанной работой — теперь она не будет помнить ничего того, чего бы Поттеру не хотелось. Дальше он занялся ее внешним видом и обстановкой.
Закончив, Гарри взял дневник в руки и почувствовал ментальный импульс от него. Усмехнувшись, он его оттолкнул, словно назойливую букашку. Положив дневник в рюкзак, проверил по карте, есть ли кто за дверью, и, убедившись в отсутствии возможных свидетелей, маг снял чары и вышел из туалета.
***
Джинни неподвижно стояла напротив зеркала, будто статуя, но прошла минута и, словно очнувшись от сна, она сделала глубокий вдох. В воздухе витал запах паленой бумаги. Сожженные остатки дневника она выбросила в унитаз. Уизли нахмурилась, разглядывая запачканную чернилами одежду.
Ее посетило сожаление о содеянном, ведь в тетрадке были записаны ее мысли, страхи, надежды, мечты. Она исправно описывала свою жизнь, находя облегчение в процессе написания всего, что ее волнует, на бумаге. На эмоциях, утомленная ночными кошмарами о смерти брата, доведенная подколками о старой, поношенной одежде, она попыталась записать, что чувствует в дневник, но нечаянно опрокинула чернильницу, заляпав и себя, и исписанные страницы. Злясь за свое неумение постоять за себя, на детскую привычку вести дневник, которую обсмеяли — кто бы мог подумать — девочки из Хаффлпаффа, на свою неуклюжесть, она решительно подожгла тетрадку заклинанием, изученным с помощью Фреда и Джорджа. Теперь она жалела об этом импульсивном поступке.
Сонно зевнув, гриффиндорку посетила мысль о том, что можно на часик-другой пойти прикорнуть перед ужином.
«Но сначала я ее помою», — подумала она, глядя на чернильницу.