Джон Смит

Глава 7. Что мне делать?

Что можно чувствовать к жене человека, при виде которого у тебя замирает сердце, а организм выдаёт однозначную трудно скрываемую реакцию? Не знаю, но с Кэтрин Смит я каким-то образом подружился. Более искреннего, доброго и светлого человека я никогда не встречал, с ней мне тепло и спокойно, своей доверчивой открытостью она напоминает мне Луну. А еще чем-то – мою маму, такую, какой я себе её представляю, конечно... Но я понимаю, почему чопорные соседки недолюбливают Кэт.

Ей отчего-то нравится общаться со мной. Мне кажется, она видит во мне не то младшего братишку, не то своего нерождённого сына: если бы пьяная скотина, первый муж, за которого она вышла в восемнадцать по большой и чистой любви, не столкнул её с лестницы - ребёнок, которого Кэт потеряла тогда, был бы сейчас чуть младше меня. Потом этот ублюдок ревел и целовал ей руки, моля о прощении, и она прожила с ним в Лондоне, где училась в художественной школе, ещё два года, как на пороховой бочке, которая периодически взрывалась... А потом ушла от него и вернулась к родителям на ферму.

Но всё это Кэт расскажет мне потом, а сегодня мы стоим с ней на берегу моря, солёный ветер треплет её рыжеватые волосы, которые под лучами осеннего солнца кажутся золотыми. Кэт смотрит куда-то вдаль, туда, откуда приходят разбивающиеся о берег волны, и вдруг спрашивает меня, как о чём-то совершенно обыденном:

- Гарри, вы боитесь смерти?

Я невольно вздрагиваю – не совсем та тема, которую обсуждают в обществе не слишком знакомого человека, но у Кэт это получилось так естественно... Боюсь ли я смерти? Я уже умирал... кажется. Я до сих пор так и не понял, что это было тогда, после Волдемортовской Авады, на вокзале Кинг-Кросс. Но это было не страшно, точно не страшно.

- Когда мне было одиннадцать, - отвечаю я, не отводя взгляда от моря, - один старый и мудрый... э-э... человек сказал: «Для высокоорганизованного разума смерть — это очередное приключение». Так что... наверное, не боюсь.

- Приключение, - задумчиво повторяет Кэт. – Приключение – звучит здорово. Вот только жаль оставлять позади то, что любишь. И того, кого любишь...

Она смотрит на меня и вдруг улыбается, широко и светло.

- Я вас шокирую? Нет? Просто... У меня врождённый порок сердца. Неоперабельный, так что к мысли о смерти я привыкла с детства. Врачи сначала говорили, что я вряд ли доживу до совершеннолетия, потом давали мне не больше двадцати – двадцати пяти лет жизни. А мне вот почти сорок – и я ещё здесь. И счастлива, как никогда. Знаете, Гарри, каждый наш день ведь может стать последним, а мы живём так, словно у нас впереди вечность. У меня этой вечности нет, поэтому я каждый раз просыпаюсь с благодарностью. И принимаю с радостью всё, что Создатель мне посылает.