Голос крови

16. Сердце на ладони

Простите те, кто ждет: в жизни все еще очень сложно сейчас практически все, иногда только получается отвлечься на творчество.

Спасибо за понимание и терпение!

***

- Вон.

Галф вздрагивает от хриплого спросонья голоса за спиной, а также из-за руки, что уверенным собственническим жестом обвивает его талию и прижимает к ее обладателю. А затем - от яростного негодования в другом голосе, что хлыстом проходится по оголенным нервам тревожности:

- Что??? Это ты сейчас кому сказал?!

Эти же эмоции отражаются и на лице девушки, что имела смелость вторгнуться без разрешения в личные покои лорда. На что Мью даже не дернулся, а лишь уткнулся носом в шею Галфа и сделал несколько глубоких вдохов, словно наслаждаясь одному ему известным ароматом:

- Тебе, Мина. Я сказал "вон отсюда". Мне все еще интересно, как тебя пропустила моя охрана.

- Охрана, - та насмешливо фыркает, все еще старательно делая хорошую мину при плохой игре, - да там нет никого после того, что случилось ночью.

Вот теперь Мью замирает, как будто группируется перед надвигающейся опасностью, но его голос - все еще медовая патока, что растекается прямо возле его ушка, на что Галф не может не реагировать дрожью.

На что его успокаивающе поглаживает уверенная рука - и поглаживает животик.

Галф краснеет еще больше и старается увернуться от этой невыносимо приятной ласки, но ему не дают - только сильнее притягивают к себе, заставляя смутиться от того, что прижимается сейчас к его бедру.

- И откуда ты, позволь спросить, узнала о том, что случилось ночью?

Мью, кажется, совсем не смущается из-за сложившейся ситуации и продолжает вести почти светскую беседу, в то время как его ладонь ныряет под одеяло, а затем пальцы совсем легонько проходятся по чувствительной коже возле пупка, словно дразня.

Или не словно?

Потому что буквально миллиметры отделяют эти тонкие пальцы от окрепшей от возбуждения плоти.

Но Галф не осмелится сейчас оглянуться, чтобы убедиться в своей догадке, а лишь сильнее натягивает на себя одеяло, чтобы только глаза оставались открытыми. Но и этого хватает, чтобы в полной мере ощутить на себе полный презрения взгляд, который, впрочем, сменился на настороженный.