Наверное, «мавзолей» — более правильное слово, но «усыпальница» звучит лучше. Так или иначе, это место последнего приюта единственных двух человек, которые по-настоящему любили меня, любили просто за то, что я есть. Один из них наверняка вышел бы оттуда только для того, чтобы отвесить мне звонкую оплеуху за то, во что я превратился.
— Хотите, чтобы я подождал? — спросил таксист, остановившись перед аллеей у подножия холма, которая вела к могиле родителей.
— Нет, не нужно, — ответил я.
— Уверены? Похоже, сейчас начнется дождь.
— Вот и хорошо, — пробормотал я, открывая дверцу машины. Во всяком случае, проливной дождь как нельзя лучше соответствовал моему настроению.
— Я не могу вас тут оставить одного, хотя бы не угостив чем-нибудь для согрева. — Таксист протянул мне коричневый бумажный пакет с запечатанной бутылкой «Хосе Куэрво». Любимое виски отца… Надо же.
— Спасибо, — сказал я, сунув ему еще один полтинник и взяв бутылку.
Поднявшись на холм к фамильной усыпальнице, я сел на мраморную скамеечку у входа. Вынул бутылку из пакета, отвинтил крышечку и щедро плеснул на землю. Не мог же я пить сам, не предложив старику.
Я сделал глоток, и обжигающая жидкость разлилась по горлу, заставив меня поморщиться, как в первый раз, когда в тринадцать лет впервые попробовал спиртное, стащив какую-то бутылку из отцовского бара. Тогда меня Дэвид подначивал. Мне очень не хотелось казаться маменькиным сынком, и я сумел сдержать кашель, надеясь, что Дэвид не заметит, — я был не таким уж крутым, каким себя выставлял. Смешнее всего то, что, когда пришла очередь Дэвида, он выкашлял все, что выпил. Я до сих пор помню, как он целый час после этого зажимал ноздри и жаловался, что печет.
Не удержавшись, я усмехнулся, сделал еще один большой глоток и опустил взгляд в землю. Чертов Дэвид. И чертов я.
Ночь, когда не стало моих родителей, до сих пор не изгладилась из моей памяти. Да и могли я ее забыть? Ведь это я убил их, а подобные вещи так просто не забываются. Может, не своими руками, но все равно виноват в их смерти был я. И это делало меня убийцей.
Мы с Дэвидом тогда были в отключке, как обычно напились в хлам. Мы пили виски, вернее, не пили, а хлестали, как воду. Зачем? Поспорили, кто быстрее выпьет бутылку до дна. Не запивая. Меньше всего мы думали об алкогольном отравлении или о том, что завтра у нас выпускные и нужно вставать на рассвете. Естественно, вести машину не мог никто. Родители возвращались из оперы, когда я позвонил им. Я всего лишь хотел, чтобы они прислали за мной водителя, но отец страшно рассердился, а мама разволновалась. Поэтому они и вознамерились сами заехать за нами.
Мы их так и не дождались. Какая-то другая пьяная скотина решила, что лучше самому сесть за руль, чем взять такси, и столкнулась с моими родителями на дороге лоб в лоб. Они погибли вместе, держась за руки. Я знаю, потому что был там: прибежал, когда услышал шум и увидел мигалки. Это случилось в трех кварталах от нас.
В ту ночь я победил в нашем с Дэвидом споре, но слишком дорогой ценой. Тогда был виноват я, но мать Дилейн? В том, что случилось с ней, не виноват никто, и особенно сама Дилейн. Она не была испорченным ребенком, родившимся на всем готовом и не задумывавшимся о том, откуда что берется. Она не была кретином с характером, для которого пить и трахать все, у чего есть приличные сиськи и аппетитная задница, — единственное приятное времяпрепровождение. Так почему ей пришлось так дорого платить?
