Дорогой читатель...

28 августа

    Читатель, ты слышал что-нибудь противнее, чем будильник? Я тоже нет. Сегодня этот товарищ разбудил меня в шесть часов утра. Стоило мне открыть глаза, как я понял, что уже устал. Хотелось кинуть звенящее на всю комнату чудо в стену, но я этого не сделал. Нужно быть терпеливым. Чемодан был собран ещё со вчерашнего вечера. Единственное, что лежало (а если быть точнее, стояло) не в нём — кактус. Пора бы уже придумать ему имя. А то «кактус» звучит, как оскорбление. Ещё я взял с собой небольшой портфель, который можно перекинуть через плечо, и положил в него блокнот, чтобы делать записи для тебя. Я попрощался с воспитателями и воспитательницами, которые непосредственно принимали участие в формировании меня, как личности, попрощался с единственным товарищем, поскольку остальные уже успели найти своё место в жизни и покинуть пансионат. Попрощался с двумя маленькими воспитанниками школы. Я им постоянно помогал с сольфеджио. Хорошие парни, но с музыкальной грамотой у них никогда не вязалось. Одна из воспитательниц даже всплакнула, увидев меня почти на пороге. Не понимаю, как она смогла увидеть тоскливую романтику в том моменте, когда я отчаянно пытался надеть обувь и грохнулся прямо там, в прихожей. Она долго меня обнимала. У меня почему-то сразу поднялось настроение. Конечно, я солгу, если скажу, что не любил её. Она хорошая женщина. Она стала мне второй матерью. Мисс с незамысловатой фамилией Джонсон как раз и преподавала сольфеджио. Я старался на её уроках так, как ни на каком другом. Она всегда была не прочь помочь мне как с нотной грамотой, так и с другими вещами, которые, например, уроков совершенно не касались. Бесполезный факт: она когда-то, как и моя мама, пыталась уложить мои волосы. И у неё тоже не получилось. За пределы пансионата я, в отличии от своих сверстников, выходил редко, хоть это и было разрешено. По этой причине ориентироваться в городе было достаточно трудно. Но возможно. Труднее было только найти свой поезд. Но и это испытание и я успешно преодолел. Ладно, не очень-то и успешно, как может казаться. Для того, чтобы не уехать куда-нибудь в другую страну, мне пришлось помотаться с одной станции на другую. Во всяком случае, свой поезд я нашёл. Чувствовал себя глупым и немощным. Решил оставить такое самочувствие в этом городе навсегда. И поезд тронулся с места. Сначала я был в щенячьем восторге - как интересно было смотреть в окошко!.. В первые тридцать минут. Потом мне смертельно надоело и я уткнулся в книгу. Чтение утомляет. Во время бессонницы всегда читал. Помогало, как снотворное. И в поезде я провалился в сон, но всего на час. Думал, высплюсь, но в итоге чувствовал себя хуже, чем до того, как поспал. Разочаровался в жизни. В купе напротив меня сидела красивая девушка. Волосы её были чёрными, как ночь, на голове красовалась небольшая недорогая шляпка. Бедно-жёлтое платье было больше похоже на какой-то шикарно расшитый сарафан, уходящий в пол. А под сарафан - рубашка с широкими рукавами. Девушка тоже читала книгу, как и я. Нет, я-то, конечно, книгу уже не читал, я просто спал с ней. По крайней мере, в руках у нас были аналогичные предметы. Хоть что-то общее. Читать я уже не мог, поскольку чувствовал себя сонным и размякшим, как кусок хлеба в воде, поэтому решил нарисовать сидящую напротив меня мисс. Видимо, я пялился на неё слишком сильно, пока пытался нарисовать её как можно правдоподобнее, и она заметила на себе мой нервный взгляд. Нервный, потому что в этот момент я уже горел желанием сломать карандаш на две половины, выкинуть его в окно и выкинуться самому. Как сложно оказалось рисовать. Но девушка лишь усмехнулась и кокетливо убрала прядь чёрных волос за ухо. Я улыбнулся в ответ. Её лёгкий смешок немного облегчил мне жизнь, поэтому я успокоился и продолжил рисовать. Я очень редко это делаю, но тут вот прямо захотелось! Получилось весьма неплохо. — Извините, мисс... — сказал я девушке, пытаясь быть максимально ненавязчивым. — Да? — она подняла взгляд на меня. Глаза у неё было тёмно-карие, казалось, что они были совершенно чёрными, лишь какой-то кофейный огонёк в них мерцал. — Я... Я вас нарисовал. Вы не против взглянуть? — Конечно! Ещё бы я была против, хм... — усмехнулась девушка. Я пересел на её сидение, и мне в нос сразу ударил приятный карамельный аромат её духов. Ох, я тогда чуть с ума не сошёл! Женщины... Какие же они восхитительные. Их красота, их доброта, нежность, рассудительность, сила — всё... Всё в них вызывает у меня восторг. Я часто думал о том, что, пожалуй, любая женщина окажется сильнее меня духом. Я-то тот ещё плакса. А женщины сильные. И с ними хорошо и приятно. Добавить нечего. Я в восторге от женщин. От каждой из них. Я подал девушке свой блокнот. Она взяла его в свои нежные руки и рассматривала нарисованную мной картинку примерно с полминуты, а потом улыбнулась, отдала мне обратно и сказала: — Красиво. Давно рисуете? — Нет... Не сказать, чтобы и рисовал вообще, — ответил я, не тая своё отсутствие опыта. — А неплохо ведь. Не на художника, случайно, идёте? — Вовсе нет. На пианиста. А вы? Вы учитесь? — Еду поступать в женский университет близ Тоберга. А вы куда едете? — На похороны. А... Ну и учиться тоже. Девушка резко переменилась в лице. Сначала я не понял, что я сказал не так. Спустя пару секунд понял. Стало стыдно и неловко, но мало ли подобного было? — На кого... Учиться собираетесь? — Спросил я, скривя улыбку кретина на лице. — На учительницу истории. Вы тоже хотите педагогом стать? — Честное слово, не знаю. Просто фортепиано – это единственное, чем я могу заниматься. Всё остальное просто не идёт. Я даже и не думал, что разговор с женщиной пойдёт, как по маслу, ведь я женщин почти не видел и не знал. Девочек в нашем пансионате не было никогда. Логично, он ведь мужской. Не знаю, может быть, всю нашу беседу тащила, как я узнал, мисс Брик, но мы говорили очень долго и увлечённо. О чём мы говорили? Обо всём, о чём можно. Мисс Брик говорила о истории, я же - о композиторах и музыке в целом. Как же хорошо всё-таки с женщинами. Должен сказать, что с ней я чувствовал себя очень даже неплохо, что на время даже забыл, куда я ехал и по какой причине. Эти несколько часов прошли очень... Я бы даже сказал, счастливо. Надо же. Для меня в этот момент существовало только это купе, эти твёрдые сиденья да девушка. И мой блокнот, лежащий на столе, открытый именно на той страничке, на которой я рисовал мисс Брик. Я видел, как он иногда поглядывала на иллюстрацию и улыбалась. Что же, я сделал человека немного счастливым, а значит, день прошёл не зря и моё существование не так бессмысленно. А история, оказывается, не такая уж и скучная, какой она мне показалось на первый взгляд. И не только на первый. Все года, которые я учил историю в пансионате, я испытывал к ней какую-то неприязнь. Возможно, потому что там было много всяких непонятных политических моментов, разделов земель и войн. И дат, конечно же. Не любил их учить никогда. Мне только в ранних классах история нравилась, потому что там было много мифологии. А вот мисс Брик рассказала мне, кажется, историю всего мира, да так интересно, что я почти не дышал, пока слушал. Про Россию слушал, про Индию, про Китай. И про наше королевство, конечно же. Там, как оказалось, столько забавных и странных моментов было, о которых я не знал... Надо же. А ведь не всё это давали нам. Потому что многие вещи, которые знает мисс Брик, она нашла сама. Искала в книгах, в энциклопедиях, и, кажется, я нашёл человека, которой предан своему делу настолько сильно, насколько это возможно. Повезёт её ученикам. Мне бы кто так историю рассказывал... Время пролетело незаметно. Мисс Брик вышла раньше меня из поезда. Мы собирались прощаться, но тут у меня в голове перемкнуло, и я подумал, что достаточно мне быть таким неловким и казаться странным в глазах окружающих, поэтому я схватил девушку за руку (без её разрешения этого делать не стоило бы, но я снова сглупил), и сказал: — Извините, мисс Брик. Я хотел поблагодарить вас за наше времяпровождение. С вами было чертовски интересно. И, знаете... Возьмите эту иллюстрацию. В память обо мне, — я вырвал листочек из своего блокнота. — Вот. — Ох... — девушка взяла в руки листочек и посмотрела на меня, потом на мои неаккуратные почеркушки, которые я выводил, несмотря на их неопрятность, всей душой, — спасибо вам. И за эскиз, и за беседы. С вами тоже было очень интересно. — Что же, — улыбнулся я, - тогда... До встречи? — Если эта встреча когда-нибудь ещё случится, то обязательно. До встречи. Она вышла из купе, крепко схватив свой чемодан за ручку. Я высунулся и смотрел ей вслед. Её чёрные волосы, словно река, лились и плескались, обвивая спину и хрупкие плечи. Только мисс Брик пропала из моего поля зрения, как меня снова начали поглощать мысли о матери и о моём будущем. Надо же, читатель, смотри-ка, милая леди вытащила меня из пучины страданий на несколько часов и беспощадно бросила обратно... Невероятно. Я был в восторге и обливался тоской одновременно. Какие смешанные эмоции. Ещё около часа я ехал один. Читал книгу, которую, вроде, начал читать, но потом уснул. Снова делал какие-то наброски в блокноте. Говорил с кактусом. Мы сошлись на том, что звать его будут Чарльзом. Согласись, читатель, не стыдно так называться! Вообще-то этого друга я сначала хотел назвать Амадеем, но, поскольку не хочу приравнивать великого человека к своему зелёному слушателю, передумал. Мы с ним снова говорили о разных вещах. В основном, я говорил о том, какие прекрасные всё-таки женщины и как я восхищаюсь знанием истории мисс Брик. Удивительно то, что кактус за это время не ссохся от моей болтовни. Клянусь, скоро он действительно покинет этот мир. Как только я об этом подумал, то мои мысли тут же вернулись к похоронам. Стало серо и тоскливо. Моя остановка приближалась ко мне. От этого становилось только хуже. Не буду зацикливаться на том, как я выходил из поезда, потому что и так понятно, что людей выходило много. Я всё-таки героически выбрался из этой толкотни. Первый глоток свежего воздуха вскружил мне голову. Боже, как я был доволен! Наконец-то я здесь! Здесь... Где я? В Тоберге. А если быть точнее?.. Понятия не имею. Вообще не знаю, где я. Я же здесь ни разу не был. Я внимательно рассматривал таблички с названиями улиц. Мамина знакомая подробно описала в письме, куда и как я должен идти. Она знала, что я ни разу не выезжал за пределы родного города, и что мне на первых порах будет довольно сложно. Улицы оказались не такими замысловатыми, как я себе представлял, хотя на путь я потратил порядка двух часов, сверяя названия улиц с теми, что были написаны в письме, безжалостно оттуда вырваны и приклеены к странице блокнота. Направлялся я к Мраморному кладбищу. Не слышал о таком, читатель? Я, на самом деле, тоже. До поры до времени. Это кладбище, оказывается, историческое. Основано в 1830 году. Теперь и моя мать там. Как одна из лучших директрис и директоров лучшего университета искусств города Тоберга. Подумать только... "Третья восточная, 43-я авеню... — бормотал себе под нос я. — Переулок с железными воротами на каждом конце... О! Вот и оно". И зашагал, как на праздник. Вот же идиот. Я зашёл на территорию кладбища. Было тихо. Хотя столько людей на нашем кладбище в маленьком городе в обычный день не увидишь. Всё-таки это исторический памятник, а у нас про умерших вспоминают только на родительский день. И когда-нибудь ещё. Когда приспичит. Я решил пройтись по кладбищу. Сказать, там было неплохо. Никогда не думал, что гулять по кладбищам... Лучше, чем по паркам. Конечно, не тогда, когда у тебя кто-то умер. А всё равно становилось как-то легко. Теперь мама в безопасности и тишине. Я не знал, куда мне дальше идти, поэтому скитался средь могильных плит, как потерянный котёнок. Рассматривал фотографии людей. Читал фамилии. Мысленно говорил со всеми, кого "встречал". — Извините пожалуйста, — до моего плеча дотронулась женщина. Я повернулся. Она продолжила. — Виктор Уолтерс... Это, случайно, не вы? — К сожалению, это я, — выронил я и обречённо улыбнулся. — А я так понимаю, вы Элизабет Питерс, верно? Вы прислали мне письмо. — Да-да, это я, — ответила мне женщина. Одета она была довольно скромно и строго, как и полагалось учителям в наше время. На лице её уже виделись морщины. Я почему-то точно знал, что парочка из них появилась два дня назад. Они с мамой, насколько я знаю, были хорошими знакомыми, или даже, если быть совсем откровенным, подругами. Волосы женщины были собраны в какую-то красивую шишечку. По-другому назвать это чудо я никак не мог. В отличие от обычных шишечек, эта действительно была похожа на ту самую шишечку с кедровыми орешками. Черты лица Элизабет были очень неяркими и серыми, как у мыши. Сама она была низкорослой и худощавой. Какая же хрупкая женщина.— Так... Вы меня искали, так ведь?— Да, конечно... Мы вас ждём. Пойдёмте за мной, – сказала миссис Питерс. Я пошёл следом за ней. Я подошёл к небольшой кучке людей. Все они были как-то связаны с моей матерью. Я решил пробиться поближе к гробу, чтобы в последний раз взглянуть на единственного родного человека. Но гроб оказался закрытым. Меня это немного ошарашило, ведь это было весьма странным. Что могло случиться с мамой, что её хоронят в закрытом гробу? Не похоже на шутку. Что могло изуродовать её тело? И объяснения не найдёшь. Я решил спросить об этом миссис Питерс.— Извините, можно вопрос?— Конечно, милый, задавай, - ответила мне она. Тоже со мной нянькается. Неудивительно.— Почему... Почему гроб закрыт?— Если быть честной, — помешкала женщина, — я не знаю. Кто-то говорил, что твою маму искалечила болезнь, да так, что на неё смотреть страшно было. Только вот что за болезнь — знает только патологоанатом. Нам никто ничего не сказал.— Ладно... Спасибо, — поблагодарил я Элизабет и уставился на гроб. Надо же, как странно, что человек в эту коробочку помещается. Когда-то все мы в такой будем лежать и гнить. Даже думать кошмарно. Поэтому лучше не думать вообще. Просто посмотреть, поплакать и уйти. И забыть. И жить тем, что есть сейчас. О коробочке успеем ещё подумать. Я стоял, стараясь не начать рыдать, поскольку понимал, что если начну, то это будет громко и бесконечно. Никого из людей, стоявших рядом, я не знал. Абсолютно никого. У мамы была совершенно другая жизнь, и я в ней никакого участия не принимал. Даже обидно стало. Но теперь уже ничего не изменишь, такова была судьба. Уходя с кладбища, я говорил с Элизабет. Расспрашивал её обо всём, что касается университета. Я ей говорил про способности, про навыки, а она каждое моё предложение переворачивала в сторону мамы. Как же хотелось крикнуть на несколько ближайших кварталов: "Да не знаю я, кто моя мама! Я её не видел почти никогда! Мне нечего о ней сказать!". Да вот только нельзя так делать. Особенно на кладбищах. Я правда ничего о своей матери толком то и не знал. Она мне письма слала. Это единственное, что позволяло мне держаться за неё. Её почерк я выучил наизусть, каждую палочку, стрелочку, загагулинку... Все помнил. Каждую букву. Да только вот спасло ли это меня от одиночества? Конечно же нет. Пока матери сверстников приезжали к ним на выходных, я сидел на кровати в комнате один и читал письмо, болтая ногами. Я не чувствовал себя неправильным из-за этого. Всё это было для меня нормальным. Только вот... Тоску из сердца никуда не выкинешь. Их матери обнимали их, в лоб целовали. А я прижимал к выглаженной рубашке письмо. Бумагу. Мне обнимать было некого. Отрывался на конвертах.— Знаете, - не выдержав, сказал я, — давайте лучше поговорим про учёбу. Сейчас я не горю желанием говорить о матери. Мне это пока что чуждо.— Ах... - выдохнула Элизабет, — конечно. Давайте. Извините, совсем уже голову потеряла. Просто всё это так неожиданно получилось, что теперь голова только этим и забита.— Ничего. Главное, что вы поняли. Я проговорил с миссис Питерс примерно пятнадцать минут, после чего ушёл. Женщина рассказала мне, как добраться до университета, и, поскольку со мной случилось такое, мне было дозволено проживать в учебном заведении без каких-либо оснований. Я шагал по улицам и много думал. Нёс в руке кактус. Иногда было даже грустно, что он не человек. Но, с другой стороны, никуда от меня не сбежит. Растение ведь. Ходил по паркам. Смотрел вокруг. Глазел на всё. Да уж, было бы куда лучше, если бы я делал это с мамой. Я бы много говорил ей о своей жизни в пансионате. А она бы слушала. И тоже бы мне что-нибудь рассказывала. И мы бы долго гуляли, прямо до позднего вечера. Но я иду один. В университет. С похорон. Учебное заведение было поистине большое. Оно напомнило мне более какой-то старинный замок, в котором легенд больше, чем учеников, такое массивное и необъятное. Почему-то у меня возникло чувство, что даже за год обучения я не выучу в нём все дорожки и ходы, настолько оно было велико. В нём, кстати говоря, было почти пусто. На пути своём я встретил лишь пару учителей, которые смотрели на меня, как на масона. Конечно, не каждый день увидишь летом в огромном университете студента с уставшим взглядом и кактусом в руке. Я бы тоже на себя так смотрел, если быть честным. Спрашивать дорогу до жилых комнат не пришлось, и слава богу. Жилой корпус был указан на табличке у входа в огромный зал, от которого тянулись разные пути в различные помещения: в актовый зал, в кабинеты, уборные... Ладно, всё оказалось немного проще, чем я думал. Не лабиринт — и хорошо. Не заблужусь. Радует. Я шатался по жилому корпусу, рассматривал комнаты. Заглядывал то туда, то сюда. Хорошо, что есть небольшая комнатка для каждого ученика. Хоть какое-то личное пространство. В пансионате с этим были проблемы. Ну куда уж мой пансионат — городок-то с ладошку... Про комнаты вообще следовало бы молчать, там и так всё ясно. Мышиные норы какие-то. А мне всё равно всё нравилось. Это место, в котором я рос. Учился. Жил. Теперь уже это не имеет значения. Я в другом месте. Тут жизнь... Немного другая. Выбрав себе комнату и оставив там чемодан, я решил пройтись по «замку». Погулять по его, как оказалось, незамысловатым закаулочкам. В целом, там всё было весьма классично — большие арки, огромный зал, хорошие инструменты. Не знаю, кому как, а рояль, стоящий на сцене, мне понравился. Трёхметровый, громкий, громоздский. Такой, о котором я мечтал когда-то. Правда, мне больше нравится белый. А тут он чёрный. В целом, не велика потеря, ведь главное заключается не во внешнем виде. Кулисы там, конечно, поразительные. Длинные такие, свисают вниз, немного ложатся на пол. Какая красота, однако. Никогда ещё ничего более необъятного не видел... Я ходил по кабинетам. В каждом висела, как минимум, одна картина. В большинстве случаев там были изображены скрипки или фортепиано, романтично укутанные в шёлк или накрытие им же. Иногда бывали всякие дамы с кавалерами. Класс теории музыки больше был похож не на класс, а на огромную аудиторию. На стенах висели памятки по нотной грамоте, а на доске, которая, по идее, должна быть чисто чёрной, были видны пять полос. Видимо, они на ней напечатаны по умолчанию, как клетка или линейка в тетрадях. На четвёртом, самом высоком этаже я наткнулся на библиотеку. Хотел зайти в неё, но та оказалась заперта. Иногда я проходил мимо зеркал и окон, ловил себя на мысли, что выгляжу как-то не так. Поправлял пиджак. "На психопата, вроде, не похож, — думал я, убирая с лица кудрявые пряди, выбившиеся из реки волос, — сойдёт". Зашёл в уборные. Приличные оказались. Не то, что бывают... Повосхищался и вышел. Увлекательно, однако. Знаешь, читатель, мне здесь почему-то сразу понравилось. Какая-то тут совершенно волшебная атмосфера. Будто я всю жизнь здесь жил. Прямо-таки почувствовал себя в своей тарелке. Улыбнулся. Разрыдался, вспоминая о маме и понимая, что я мог ходить по всем этим залам с ней. Вытер слёзы рукавами, отправился ходить дальше. Надо продолжать жить. Зашёл в трапезную. В принципе, всё прилично. Стоят три длинных стола, тянущихся в самый конец помещения. Не бедно. Надо же, когда-то моя мама была здесь настоящей... Настоящей королевой искусств. Кстати, я узнал, что здесь есть не только музыкальное отделение, но и ещё три других: художественное, танцевальное и культурное (историко-литературное). Ходить можно на все, если не жаль времени. Это я узнал, рассматривая расписание разных занятий на первом этаже. Уроки разбросаны на разное время. График вольный. Красота! Над художественным, может быть, ещё подумаю. Звучит заманчиво. Сходил к заведующему учебной частью. Отдал документы. Ждал их три часа. Пока ждал, наступил поздний вечер. Как только их обработали, я бессильно грохнулся на кровать и уснул.