Он сидел в гостиной Слизерина, потирая ручку кресла. Время перевалило далеко за полночь. Пламя в камине, как всегда, горело, но не грело. Значок старосты школы давил на грудь. А ведь еще год назад она сидела рядом. Смеялась. Читала. Обнимала его, так по-детски целовала в щеку. Успокаивала, случись что. Была рядом.
— Какая же ты невыносимая, Хартс. — Усмехался он. — Все-то ты знаешь и умеешь.
— Даже о том, что нравлюсь тебе, знаю. — Улыбнулась она, озарив светом всю библиотеку и всю его жизнь.
Ни дня не обходилось без этой улыбки. Она улыбалась ему даже сквозь слёзы.
— Так злобно, вероломно, собака-судьба, ты покусала меня... — Прошептал он, глядя на танцующие языки пламени. — Как больно, Мерлин, как больно... Ещё больнее будет день ото дня.
Так красива она была тогда, на балу. Той сказочной зимой. Им было всего по четырнадцать, когда он впервые осмелился пригласить ее на Святочный бал. И она не отказала ему. Черт возьми, они были прекрасны...
Они были вместе почти три года. Почти три года рядом с ней — будто вечность, но в то же время миг. Так хочется ещё раз прикоснуться к ее вечно холодным рукам, коснуться нежной, чувствительной кожи...
Как же обворожительна она была той ночью, когда он впервые увидел ее тело. Как, впрочем, и всегда. Она была прекрасна в любом виде — в костюме, в форме, в вечернем платье, в белье, в его свитере. Причесанная, уложенная, с небрежным пучком — всегда прекрасна. Как хотелось повернуть врем вспять...
Сердце разрывалось всякий раз, вспомни он ее. А он никогда не забывал...
— Ты же не оставишь меня, Драко?
— Дура? Даже думать о таком не смей.
Он не сдержал слова... Он оставил ее.
Ее любовь и внимание — единственное, что ему было нужно. Просто быть с ней рядом. Ах, если бы хоть кто-то знал, как ему больно! Ни одно физическое состояние, даже самое плачевное, не сравнится с его болью. Заживо сгореть и то легче... С появлением ее его жизнь перевернулась. А после перевернулась снова.
— Прости меня. Прости меня...
Он до сих пор помнит тот страшный миг. Она спит. Но не так, как всегда — с улыбкой на его плече. Нет... Лицо ее стало неестественно-белым. Без того озорного румянца. И лежала она уже не на его плече...
Ее похоронили под деревом, где они детьми познакомились. С тем самым кольцом на безымянном пальце, которое он подарил в знак верности и любви. Она умерла. «Элизабет Мелоди Хартс», именно это было написано на ее надгробии. Он даже не успел отдать ей свою фамилию...
— Я хочу, чтобы ты осталась со мной! Хотя б на самую малость... Я хочу, чтобы ты осталась со мной. Со мной...
Самым страшным было видеть, как она выдыхает в последний раз. Как проклятущая болезнь сжирает ее день за днём. Как она в последний раз говорит: «Драко...» и по уже холодной щеке катится последняя слеза. Она обещала выжить...
— Нет, нет, нет... Нет! НЕТ! Элизабет, не ты! Кто угодно, только не ты!
Он потерял сознание, когда ее закапывали.
— Нет! Не уносите ее! Верните ее обратно! — Проорал Драко, палая на колени.
Он сжал кулак. Кольцо, такое же, как у неё, до боли впилось в руку. Почти год ее больше нет рядом. Ему ничего не нужно. Ни восьмой курс, ни работа, ни жизнь. Он дышит лишь потому, что поклялся дожить своё до конца.
Он сидел в гостиной Слизерина, потирая ручку кресла. Время перевалило далеко за полночь. Пламя в камине, как всегда, горело, но не грело. Значок старосты школы давил на грудь. Это был ее значок, ее и ничей больше! А ведь еще год назад она сидела рядом... Смеялась. Читала. Обнимала его, так по-детски целовала в щеку. Успокаивала, случись что. Была рядом. Была жива...
