Когда их посиделки закончились, он решил помыть за них двоих посуду. Когда всё было прибрано, и сам последовал своим словам о том, что хочет наконец выспаться. Как только голова коснулась подушки, сон неумолимо обрушился и накрыл его мутной чёрной пеленой забвения. Тогда ему приснился кошмар. Первый из множества. Во сне он слышал крики и плач. Он видел много странного и непонятного, пугающе жуткого и омерзительного. Он видел большие ладони в крови и синяки на маленьких хрупких ручках. Он слышал, будто кто-то бился в дверь и звал на помощь хриплым, сорванным голосом. Ему снились картинки длинных густых ресниц и мокрых от слёз щёк. Ему снилось кривая, нарисованная ярким-красным мелком, больничная койка, парень с белыми волосами, лицо которого было размыто. А потом ему снился он сам, державший странную записку в руках дрожащими пальцами. На пожелтевшую бумагу с его носа капала горячая, ярко-вишнёвая кровь. Кто-то громко кричал, до боли в перепонках, дёргал его сзади, после чего Чан резко садился в кровати и открывал глаза. Быстрое дыхание вырывалось из его рта, сердце больно билось о рёбра, и звук его набатом отдавал в ушах, в которых до сих пор стояли отголоски болезненных рыданий. Его ноги дрожали и были похожи на разваренные макаронины, когда он вставал с кровати. Ветер всё ещё стонал на крыше, и под его томное завывание Бан Чан шёл на кухню, наливал стакан воды и устремлял потерянный взгляд в стену. Тогда его пульс успокаивался, мысли прочищались, и он шёл обратно в комнату. Пробуждение наступало в шесть утра, как по системе, и Чан больше не мог спать. Он открыл свой блокнот и увидел дату, которая помечена красным флажком, осознание пришло через пару минут. Это сегодняшний день. Он закрыл свой блокнот и вместо сна предпочёл всё оставшееся время провести в телефоне, пока не услышал звук открывающей двери. Тихие шаги, явно, чтобы не разбудить своего парня. Это был Феликс. Чан подорвался с кровати и с улыбкой на лице прыгнул в объятия Ликса. То, что ему сейчас было так жизненно необходимо – быть рядом с ним, не отпускать. Феликс покачал головой, намереваясь отчитать старшего за то, что тот не спит так рано, и ожидая опять потратить время на пререкания с Чаном, который в такие моменты всегда говорил с насмешкой, что он только повторяет за своим любимым парнем, полностью отдавая всего себя работе. Вот только шесть утра на часах и работы никакой вовсе не было задумано в свой же выходной. – Что ты тут делаешь так рано? – тупо спросил Феликс, хмуря брови. – Мне приснился кошмар и я не смог уснуть, – ответив на вопрос обнимал всё крепче. – Ты меня сейчас задушишь, – немного отталкивая старшего, ответил Ликс. – Теперь я рядом, всё хорошо. – Феликс, – отстранившись и выпутываясь из объятий своего парня, поменялся в голосе, – Где ты вчера был? – Ты разве не читал мои сообщения? Я писал тебе, что очень много работы, пришлось остаться там и закончить со всем. – Вчера к нам приходил Чанбин. Он сказал, что ты уже собирался домой, когда он уходил. Почему ты не пришёл? – Это правда, но когда я собирался тут же осознал, что это не всё на сегодня и я не закончил, – улыбается Феликс, – или ты не веришь мне? Чан готов был отдать всё что угодно за одну лишь улыбку Феликса. Он верил любому его слову, потому что знал, что тот никогда его не обманет, слепо верил и доверял. Он знал, что Ликс не способен причинить ему боль, потому что они всё ещё любят друг друга. Это была изначальная версия его предположений. Его любовь была настолько сильной, что он готов был доверить всего себя, хотя он это и сделал. В нём столько всего, о чём он хочет сказать. Но всё это так огромно. Он не находит слов, не может выразить, что там внутри. Иногда ему кажется, весь мир, вся жизнь, всё на свете поселилось в нём и требует: «будь нашим голосом». Он чувствует, ох, не знает, как объяснить. Он чувствует, как это огромно, а начинает говорить, выходит детский лепет. До чего трудная задача – передать чувство ощущение такими словами, на бумаге или вслух, чтобы тот, кто читает или слушает, почувствовал или ощутил то же, что и он. Феликс обнимает Бан Чана, крепко-крепко, целует в мочку уха и кладёт свой подбородок ему на плечо. Чан что-то бормочет про то, как сильно он любит Ли, а тот уже и не слышит вовсе, он погрузился в свои мысли. Улыбка сразу же спадает и как же хорошо, что Чан этого не видит. Они обещали друг другу, клялись, что никогда не соврут, никогда не причинят боль друг другу, но тело Феликса решило всё за него. Ему осталось жить меньше месяца. Его глухие слёзы скатываются по щекам, еле-еле, тихо-тихо, чтобы Чан ничего не услышал. Он долго думал об этом и понял, что лучше он уйдёт резко, чем они будут готовиться к этому. В его планы не входило говорить об этом, признаваться, он хотел оставить это в себе, раскрыть этот секрет он смог бы только на бумаге, а если попробует произнести вслух – обещает, что сойдёт с ума. Он не готов к такому шагу. Ему достаточно обнимать сейчас любимого человека и не сознаваться в том, что был не на работе в тот день, а в больнице, где врач прискорбно сообщил о самом худшем исходе. Он надеется, что его смерть будет иметь больше смысла, чем его жизнь.
