Каста

Глава 12. Охота

Ночь хрустела обледенелыми ветками, поддававшимися резким порывам ветра, пока в покоях Лето полыхал пожар. Альфа вылизывал обожаемое тело, уже знакомое до последнего изгиба, с той же страстью, с какой делал это каждую ночь. Горьковатые капли шафрана, базилика и корицы давно въелись в нёбо, делая присутствие Хюрема осязаемым даже в те минуты, когда они с омегой были не вместе.

Лето давно поймал себя на том, что с той поры, как Хюрем стал вырастать за его спиной с очередным уроком бдительности, он словно бы стал чувствовать расстояние, отделявшее его от омеги. И вместо того, чтобы воспринимать Хюрема как врага, стерегущего подходящий момент для нападения, инстинкты Лето реагировали на него, как на нечто родное, всё меньше позволяя альфе ощущать себя обособленно, отдельно от своей пары. Был ли это изощрённый обман чувств или нет, но за последнюю неделю Хюрему не удалось подобраться к Лето незамеченным ни разу.

Лето всё ещё пытался свыкнуться с такой метаморфозой, словно ожидая, когда сплавленное большее наконец остынет, позволяя принять это новое Я. И всё же, какими бы пугающими не казались перемены, делавшие из Лето Лиадро, преданного сердцем и душой Касте, Лето, принадлежавшего целиком и полностью Хюрему, любовь — тот градус, что оплавлял привычную альфе сущность с той единственно верной скоростью, что не позволяла Лето погрузиться в растерянность и раствориться в хаосе преображения.

До того, как его раздавило неотвратимостью желаний Хюрема, Лето привык получать короткое удовольствие, словно набивал пустой желудок в минуты необходимости. Хюрем же показал новые грани близости, растягивая мгновенья на долгие часы; причинял бесконечным промедлением столько же муки, сколько и томительного исступления. Чем дольше длилась пытка, тем глубже в пучине наслаждения тонул Лето, забывая обо всём. Время и пространство превращались в никому не нужные понятия, оставляя рядом единственно необходимое условие существования — омегу. Его пару.

Хюрем сводил Лето с ума, объясняя языком тела, что означает любовь, под покровом ночи и при свете дня, в стенах крохотной комнаты и под открытым небом, когда спина содрана о промерзшую кору деревьев.

Тела отдыхали, прижимаясь друг к другу. Поверх них лежал сытый взгляд Лето, получая бесконечно тихое упоение очертаниями любовника, чья голова покоилась рядом с его собственной на подушке. Грудь Хюрема вздымалась, замедляясь по мере того, как влага исчезала с гладкой кожи, тая в червонном золоте свечей.