Ох мой Тилли!

Глава 9

Хоть Тилль от волнения или, может быть, от небольшого количества выпитого, долго не мог вставить ключ в дверной замок, весёлая и шумная компания завалилась в квартиру парней. — Надо было пригласить ещё ребят, — сказал Пауль, — а то такое зрелище не каждый день происходит! — Каких ещё ребят, Пауль, ты в своём уме? — раздражённо ответил ему Рихард, — радуйтесь, что хоть вас не выгоняем, а то могли бы! Вообще, это дело семейное, вас не касается абсолютно. — Ну, Рих, ты загнул! — присвистнул Ландерс, — Мы ж братья почти! Что, забыл, сколько всего вместе прошли? Ой, как Круспе не любил всех этих Паулевских «столько всего вместе прошли», потому что эти лекции всегда сводились к тому, чего лидер-гитарист терпеть не мог: нарушению личного пространства. А для самого Пауля, видимо, такого понятия не существовало, так как он вламывался в комнату Шолле, будто комната его; абсолютно беспардонно заходил в ванную комнату, когда там сидел несчастный мужчина, испуганный столь неожиданным появлением; ну и банально доставал расспросами. А ёж, играющий на гитаре, сильно, очень сильно ценил свою свободу. Ценил с самого детства, когда родители покидали квартиру, уходя по своим делам, а он оставался один и мог делать все, что пожелает. Такие моменты были ему приятны. Не то, чтобы Цвен, оставаясь один, совершал всякие непотребства и безумия, он просто любил порой побыть наедине с самим собой, чтобы никто и ничто не нарушало покоя. А Ландерс, будучи человеком компанейским, напротив, не мог жить без присутвия людей, поэтому приставал ко всем, кого видел. Он подкатывал ко всем более-менее симпатичным девушкам да так, что Тиллю, главному мачо любого района, и Рихарду, главному красавчику любого района, хотелось ему втащить. К тому же ритм-гитарист был ветренным, девушки, да и люди ему быстро надоедали, и мужчина искал новых знакомых. Мда, на одном месте этот раммштайновец точно не задерживался. Хорошо, что профессия музыканта очень разнообразная и творческая, поэтому она не приедалась Ландерсу, профессией, связанной с повседневной и нудной работой, наш друг вряд ли смирился. Порой Пауль мог задеть кого-нибудь особо колкой шуткой. Иногда даже очень обидно. Шнайдер порой не разговаривал с горе-шутником неделями. Тогда тот переживал, осознавал вину и извинялся перед Кристофом, но через какое-то время всё снова шло по накатанной. Несмотря на эти довольно неприятные качества Ландерса всё равно любили. Любили, ведь он, вечно жизнерадостный и счастливый, приносил эти свои чувства и в группу: даже если все были печальны, как только появлялся второй гитарист, как всегда в хорошем настроении, мужчины начинали улыбаться: его настроение передавалось всем. Пусть Пауль порой и шутил колкие шутки, он всегда был готов поддержать друзей, спокойно утешая и настраивая их на позитивный лад. Он делал это так мягко, что можно было даже не заметить, как успокоишся и почувствуешь прилив сил. Ландерс ‐ отличный мотиватор, большинство песен небезызвестной нам группы написано благодаря именно ему, человеку, давшему подавшемуся в депрессию Тиллю моральный пинок, фактически заставив писать. Пауль без улыбки уже казался чем-то странным: мимические морщинки возле глаз, ряд ровных зуб, который всегда было видно, ведь Ландерс улыбался широко, веселый, задорный взгляд… К ним привыкли. Порой этой милой улыбкой мог добиться своего. Вот и сейчас он так нежно улыбнулся, что Рихард растаял. — Да, мы, пожалуй, реально как братья, — Круспе хлопнул названного брата по плечу. — Пошли в комнату, что ли, браток. Из комнаты послышался крик Флаке. — Тилль! Ну как ты мог забыть, что бабушка уехала на какую-то там ярмарку?! — Ну, во-первых, не на какую-то там, а на ярмарку, а на выставку вязаных изделий, — пробормотал стушевавшийся Линдеманн. Да, хоть Кристиан и мог показаться самой безобидной частицей группы, но на самом деле, если его разозлить, его боялся даже внушительных размеров и мощного характера вокалист. — а во-вторых, это всё Кнопка виноват! Да-да, между прочим, он меня так завдохновил на признание, что под его напором я не сдержался! Завдохновитель опешил от таких слов и застыл на месте. Лоренц медленно, с щелчком повернул голову в его сторону. — Ой, Господи, сложно-то как с вами! — и удалился на кухню, что-то ворча себе под нос. Пауль отморозился, поняв, что опасность разозленного Флакона обошла его стороной, и обиженно посмотрел на Тилля. Тот только пожал плечами, мол: «ну уж прости, сам в этой ситуации так сделал». — Ничего, подождём, благо, хата у вас большая! — Шнайдер по-хозяйски закинул ноги на стол, стоящий рядом с его креслом. — Будем надеятся, что хата переживёт рамм-нашествие! Когда наконец прозвенел дверной замок, все очень сильно обрадовались. Рихард и Пауль перестали бессмысленно ругаться, Флаке и Тилль наблюдать за этим конфликтом, Шнайдер отложил журнал, бабушка была рада возвращению домой и возможности отдохнуть. Только Оливер, которого вырвали из медитации, не обрадовался. Но никто этого не заметил, ведь Ридель, как всегда, не проявил эмоций. — Ой, как я устала… — пропела бабушка, разуваясь.  Тилль и Рихард молча смотрели на неё, с каждой секундой теряя уверенность. «Может, не надо?» — промелькнула мысль у них в головах. Пауль почувствовал эту потерю каким-то Паулевским чутьём и решил поддержать друзей на сложном пути. — Здравствуйте, фрау! — Здравствуйте! — несколько удивлённо произнесла Зигрид. — А вы, собственно, кто? — Это наш друг, Пауль Ландерс, — Тилль пытался сделать знак Ландерсу бровями и глазами, но тот даже не обращал внимания на эти попытки. — Очень приятно, герр Ландерс. Пауль старомодно поклонился и поцеловал даме руку. Та рассмеялась и удивлённо потрясла головой. — Каков! — У Тилля и Рихарда к вам важная новость. — А эта новость не может потерпеть, пока я не помою руки и не поем? И Тилль, и Рихард начали очень быстро качать головами, обрадовавшись возможности отойти от скользкого разговора. — Вот и отлично. — Да нет же, — снова начал говорить Пауль, но ему закрыли рот ладони барабанщика. — Пауль, — медленно, с угрозой произнёс Тилль. Ландерс вырвался из крепких рук. — А вы что замолчали? — возмущённо зашептал ритм-гитарист, — Флаке, Шнайдер, Оливер? М? — Не, ну мы подумали, что, может, не всегда признание благополучно заканчивается, — начал оправдываться Шнайдер. — Да, может, если ребята решили, что не надо им этого, то стоит их оставить? — Флаке укоризненно посмотрел на Пауля. — Да, может, они обдумали всю ситуацию и поменяли решение, — даже Оливер решил сказать своё мнение. — Я что, один, что ли, за честность перед семьёй? — Нет, Пауль, промолчать — это не всегда значит соврать. — Да вы, блин… — Ландерс выглядел крайне растерянно, — Я тогда пойду и сам всё расскажу бабушке! Если даже друзья меня бросают в моих совершенно правильных мотивах.

— Ну Пауль, не руби с плеча! Всё можно обговорить. — Флаке аккуратно придержал Ландерса, уже поспешившего в сторону кухни, за рукав. — Мы не против честных признаний, но вдруг ребята просто передумали? — Да они просто испугались! — Да, Пауль прав, — наконец очнулся Рихард, — мы просто испугались. В конце концов, завтра бабушка уедет, и если она на нас сильно рассердится, её злость мы потерпим только день. — Решено, — подвёл итог Шнайдер. — говорим. — Только чур все вместе, — обиженно сказал Пауль. — И ещё не сразу плюхаем эту информацию на старушку, а сначала немного с ней поговорим, как-то подготовим, — добавил Тилль. И ребята пошли на кухню. Тилль весь выпрямился, Флаке откашлялся в тощий кулак, Рихард выглядел очень собранным, Шнайдер без конца поправлял свои кудри. Пауль гордо возглавлял всю процессию. И только Оливер ничуть не изменился. Впрочем, как и всегда. По неведомой причине, дойдя до цели, друзья выстроились в линейку. — Ну и что встали, как на приеме у королевы? — саркастично посмотрела на них бабушка. — Ну что-то подобное есть, — подвигав бровями произнес Ландерс. — Охо-хо, — снова рассмеялась фрау Линдеманн. — Чудесная погода, не так ли, фрау? — учтиво произнёс Шнайдер, подсаживаясь к бабушке. — Безусловно, если учесть, что вам нравятся проливные дожди и слякоть. Кристоф покраснел. Следующим решил попробовать завести разговор Лоренц: — Фрау… — Да оставьте своё «фрау»! И никто, никто не спросил меня, как я съездила на ярмарку! — со звоном положила вилку на тарелку Зигрид. Тут все наперебой стали расспрашивать, совершила ли Зигрид покупки, довольна ли она ими, вежливы ли были продавцы, на чем специализируется ярмарка, Оливер даже спросил, понравился ли фрау Линдеманн Берлин. Бабушка покачала головой. — Ой, вижу я, что неинтересно вам, — увидев, что многие уже начали раскрывать рты, чтобы что-то спросить, она махнула рукой. — Ну и что вы все тут хотели спросить? Повисла гробовая тишина. «Как бы это сказать?» — эта мысль стояла, словно вода в вязком болоте. — Ф-фрау, это…геи, короче, — неожиданно сказал Кристоф. Его голос будто ударил по ушам, так и оставшись звенящим шумом. — Кто геи? Ты и этот низкий? — подняв бровь спросила Зигрид. — Что? — почти хором воскликнули Шнайдер и Пауль. — Не, ну в принципе, — к Паулю мгновенно вернулась похабная улыбка. Он подошёл к Кристофу и приобнял за талию. — Пауль! — широко раскрытые глаза барабанщика передавали одновременно и шок, и ужас, и удивление, и улыбку. — Нет, Тилль и Рихард. Они встречаются, — совершенно спокойно и ровно произнёс невозмутимый Ридель. — А, это. Вы меня уж напугали. Мало ли что может надумать старый мозг! — бабушка выдохнула. И снова покачала головой. — Вы что, знали? — на лицах музыкантов было много эмоций, которые передать словами сложно. — Ну конечно!