Божья шкура

Глава 5

До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее вы презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведёт к хорошему концу.
Э. М. Ремарк

Свет едва проникал в палату, отчего помещение походило на пещеру: холодно, темно, склизко и одиноко. Луиза дрожащей рукой светила фонариком на холст, стоящий в центре, другой рукой делала робкие штрихи. Белоснежное пространство наполнялось витиеватыми линиями, которые перемежались с мутными разводами.
Палата впитала в себя множество ароматов: карандашей, масляных красок, воды для кисточек. Всё это доставляло удовольствие Луизе. Она буквально жила ради рисования, рисование — смысл ее блеклой жизни. Серые стены с огромными пятнами из-под апельсинов нервировали мадмуазель Атталь. Она подолгу сверлила взглядом пятна, а после решила завесить их своими старыми рисунками, — их два года назад принесла Айхан. Тайком, словно воровка, она забралась по пожарной лестнице на крышу. После превратилась в мышь и проникла в палату по трубе, пока сумка осталась висеть за окном. Луиза общалась с Айхан, а после сестра забрала сумку и вернула младшей.
Увлечённая кропотливой работой, Луиза забыла о произошедшем: о падении, о сломанных руках, о жутчайшей боли в конечностях и о тех алых глазах, которые смотрели на неё сверху.
Луиза свесила ноги на холодный и залитый красками пол — ступни покрылись чёрным и жёлтым цветом. Красочные пятна тянулись от самой койки до окна, а после и до двери, которая всё время была закрыта.
Палата просторная, оборудованная необходимой техникой и модной мебелью; каждый ее сантиметр контролировался видеокартами и микрофонами-жучками. Они были маленькими, но Луиза их прекрасно видела. На потолке два, в левом верхнем углу один, в правом — камера. Три в шкафу для одежды, ещё столько же в ящиках. Всё это было сделано для её безопасности — по крайней мере, так сказал отец девушки, который оплачивал лечение.
Один из врачей сказал, что месье боялся потерять дочь, ведь она — самое дорогое существо в его жизни. Если бы девушка покончила с собой, то всё потеряло бы смысл. Был ли повод у Луизы заканчивать жизнь? По ее мнению, да. Были ли у Луизы попытки суицида? По мнению отца, множественные.
Вот только трогательная забота была фальшивой. За два года нахождения в месте, пропахшем хлоркой и медикаментами, Луиза ни разу не видела отца. От него поступали только небольшие картонные открытки, купленные в ларьке по дешёвке. И то, девушка знала, что покупает их не отец, а сестра. После открытки передавались главврачу и только потом попадали к Луизе. Несмотря на столь печальный факт, Птица всё равно бережно хранила их под подушкой. Иногда лучше предаться ложной отцовской любви и полностью отторгнуть реальность. Реальность, в которой ей почти не с кем говорить и нечем творить.
Пернатая пыталась сконцентрироваться на рисовании, однако из-за боли в руке это было тяжело. Когда Луиза поступила в больницу, врачи не могли дать никаких утешительных прогнозов. Обе руки совершенно не работали. Боли не было, как и прочих ощущений. Истинный облик стал бесполезным дополнением, напоминавшим издёвку кого-то сверху. Крылья не двигались — о полёте можно было забыть навеки. Врачи успокаивали пациентку, но толку-то? Этим было не вернуть былую свободу, шикарные просторы неба, верхушки деревьев и крыши домов.
Теперь у Луизы Атталь остались только рисунки, а точнее каракули. Из пальцев падали предметы, экран смартфона был исцарапан и исчерчен множественными «полётами». На стенах висели уродливые рожицы — гибриды людей и цветов, бесгендерные существа с лицами мучеников и круги, круги, круги. Они сливались и образовывали спирали из фильмов ужасов, которые могли свести с ума. В детстве Луиза и вовсе рисовала людей с синей кожей, без конечностей, но с острыми клыками. Многие называли девушку странной, про нее, если случалась какая-либо неловкость, домочадцы так и говорили: «Ну это же наша малышка Лулу, она немного странная».
Работы считались окружающими тщетными попытками стать художницей. Но Птица продолжала своё дело, несмотря на критику и протесты родителей и сверстников. Когда-нибудь она точно напишет идеальный портрет отца и он скажет, какая она молодец. Но времена года сменялись, а навыки по-прежнему оставались на нуле.
Луиза прекрасно помнила разговор своего преподавателя из художественной школы с родителями по окончании учебы. Выслушав лестные слова о способностях дочери, отец подтвердил, что и сам в них не сомневался. Но когда преподаватель заметил, что такой талантливой девушке стоит задуматься о карьере профессиональной художницы, о ее возможности стать второй Дорой Маар, мужчина решил его притормозить. С тех пор Лу убедилась, что свой жизненный путь будет выбирать сама. Этот путь — путь великой художницы, талантливой девушки, о которой будет говорить весь мир. Теперь ей требовалось собраться с духом, чтобы осуществить свои мечты и не обращать внимания ни на протесты родителей, ни на болезнь.
— Чёрт, — раздалось в палате. — Когда же этот ад закончится...
Луиза убрала мобильник в ящик; кисточки посыпались на пол, звеня, точно пение птичек. Она откинулась на спинку, провела маслеными руками по лицу и уставилась прямиком в камеру.
— Жалкое зрелище, — Луиза усмехнулась от нервов, а после сползла. Она зарылась в одеялах и простыне. Была бы такая возможность, она бы повесилась на них.
«План самоубийства надо было продумать раньше, сейчас уже бесполезно. Наблюдают за мной, как за лабораторной мышью. Айхан это не понравилось бы», — воспоминание о сестре было единственной отрадой.
Мышь писала ей письма. Не электронные, а настоящие. Бумажные. Птица вдыхала цветочный аромат и представляла кукольное личико Айхан. Настоящий ангелок. — «Давно от неё ни слуху, ни духу. Как у нее с пением? Может, случилось что?»
Луиза услышала стук каблуков, который становился всё громче. Спустя минуту на пороге появилась медсестра, держащая в руках букет фиолетовых роз и посылку.
— Вам прислали подарок, — нежным голосом пролепетала женщина. — Посмотрите, какая красота!
Луиза подняла голову и посмотрела на назойливую работницу.
— От кого?
— Передала девушка, здесь есть записка, — ответила без единого колебания медсестра. — Она часто приходила сюда и активно интересовалась вами.
«Неужели Ай?!» — Луиза живо подскочила и подбежала к работнице. Цветы пахли божественно. Такого аромата она никогда не чувствовала.
— Спасибо, мадам, оставьте на столе и можете быть свободны, — скомандовала Луиза.
Дождавшись выполнения указаний, девушка несмело подошла к столику, который был накрыт бежевой скатертью. Вдохнув сладкий аромат ещё раз, Луиза, игнорируя боль в суставах, просунула руки к листку. На нём витиеватым почерком было написано: «Для бесконечно любимой сестрёнки. Желаю скорейшего выздоровления».
— Какие же они чудесные! — Луиза не могла нарадоваться подарку. Так и разглядывала каждый миллиметр лепестков и стеблей. Похожие цветы росли в поместье ещё лет двадцать назад, но месье Серенак не любил их, поэтому приказал выкорчевать любую растительность под корень. — Они, наверное, очень дорогие. Хотя у Ай должны быть деньги. Она вроде бы устроилась петь в какой-то бар. Да и мама с Ярыном, наверное, спонсируют.
Птица метнула взгляд на глянцевый журнал, с обложки которого на неё смотрела Мышь. Её пронзительные карие глаза могли заворожить любого — сотни парней и девушек подписывались на соцсети Ай ежедневно. Популярные музыкальные проекты принесли некую славу, но двигателем карьеры так и не послужили.
«Надеюсь, у неё и дальше все пойдёт в гору. Нужно будет обязательно спросить потом», — решила для себя Луиза.
Девушка забралась обратно в постель, но заметила, как из букета выпала ещё одна картонка. Средний прямоугольник, исписанный неровным и некрасивым почерком, напоминавшим мужской. На долю секунды Луиза подумала, что это был почерк Криса или отца, но он отличался наклоном. У обоих родственников буквы ложились влево, а здесь заваливались вперёд.
Птица принялась читать послание:
«Что ж, даже не знаю, с чего начать. Тебя не было слишком долго, года три, да? От врачей слышала, что твоё состояние становится хуже. Безумно жаль тебя, птенчик. Думала, мы сможем полетать, порассекать ночное небо, усыпанное золотистыми звёздами... Но это лишь пустая лирика, перейду к делу.
Отец стал совсем плох. Заболел неизлечимой болезнью — ни один московский врач не смог поставить точный диагноз. Никакого понятного лечения, никаких рекомендаций... Мы слишком поздно догадались, что это проявление проклятья. От него ни скрыться, ни убежать. Единственный выход — сдаться. Отец боролся, как мог, долго и усердно. Но, к сожалению, мы потеряли его. Он умер ужасной смертью — всё его лицо было изуродовано каким-то предметом. С трудом опознали по личным вещам, тело сейчас в морге находится. Ужасная новость, да? Но тебе и остальным проклятым это как бальзам на душу? Столько лет терпеть настоящий ад. Думаю, вам тяжело будет привыкать к нормальной жизни. Так ещё и проклятье... Не завидую я вам. Лулу, живи, пока можешь, скоро у тебя не будет возможности творить красками. Останется один цвет — чёрный, цвет крышки гроба. А единственные слова, которые услышишь — строки эпитафий».
Луиза стояла как вкопанная и не могла осознать прочитанное. Подписи не было.
— Этта, — злобно прорычала девушка, пиная ножку столика. — Как эта тварь вообще посмела сунуться сюда?!
Птицу охватила немыслимая агрессия: её лицо покраснело, глаза сияли золотым пламенем, пальцы дрожали.
Луиза ненавидела Фанетту, хотя девушки раньше проводили много времени вместе. Они торчали часами у озера и кормили лебедя. Их любимый Винтер жил счастливо, пусть и недолго. Фанетта гладила того и шутила на тему птиц, что обижало Луизу. Отношение к сестре было равнодушным только на людях — наедине же она могла проявлять долю какого-то сострадания. Рыба любила показывать свой нрав, независимость ото всех.
«Ненавижу её, вечно шутит дурацкие шутки, обижается на всякую ерунду и оскорбляет других».
Луиза была одинокой, замкнутой в себе художницей, мечтающей о свободе и друзьях. Её легкомысленность и наивность раздражали отца. Он всегда говорил, что такая жизнь не приведёт к победе. Лишь поражение и слёзы ждут её при таком раскладе. Птица чувствовала себя одиноко, хоть и имела братьев и сестёр, верную подругу и дорогостоящие материалы для творения.
Фанетта была такой же одинокой. Просто она тонула в своей печали, но хотела выплыть из неё. Для этого использовала борьбу, а Луиза просто сдалась и вот уже несколько лет находилась под водой.
Раздумья прервал толчок в дверь. Та распахнулась, открыв простор серого коридора.
— Кто здесь? Этта, это ты?
На пол падали капли — они стекали с огромного зонта. Палата наполнилась запахом дождя и листвы.
— Этта, твоя шутка насчет смерти отца идиотская. Может, он и не самый лучший родитель, но такого не заслуживает!
Луиза почувствовала знакомый аромат — круассаны и земляника.
— А-Ай, это ты?
— Какая же ты дура! — гаркнула фигура. Она вытянула тонкую руку, которую сковывали браслеты и кольца. Одно движение — и вот Луиза уже парила над полом. — Такие всегда погибают самыми первыми. Вот и наступил этот момент.
Лу жадно глотала воздух, размахивала ногами — безуспешно. Невидимые путы всё сильнее сжимали горло. Раздался хруст, потом второй и третий. Голова несколько раз развернулась на триста шестьдесят градусов, а после отлетела в сторону. Из шеи вытекали бордовые сгустки крови, которые вскоре заполнили половину палаты. Тошнотворный запах ударял в ноздри незваной гостье и убийце.
Дверь закрылась. Девушка спустилась на стойку регистрации, где ей преградила путь медсестра. Новенькая.
— Здравствуйте, вы не записались утром. Можете сказать своё имя и расписаться здесь? — работница сунула какие-то бумаги и ручку.
— Айхан Болдын, у меня здесь сестра, — ответила девушка и пошагала к выходу.
— Почему она выглядит как парень?
— Ты совсем с ума сошла! Извините ее, — начала лепетать сотрудница. — Она после ночной смены, уставшая очень. Ваша сестра в порядке, мы о ней позаботимся.
— Я пойду все-таки проверю пациентку.
Медсестра метнулась в палату. Открыла дверь, а после раздался пронзительный крик. Вся комната была залита кровью; Луиза Атталь лежала на полу, обезглавленная, с широко раскрытыми глазами. Под её телом и на кровати покоились яркие перья — они были настолько прекрасны, что завораживали. Пока персонал больницы вызывал полицию, улики исчезли. Они просто сгорели, не оставив после себя даже горстки пепла.