Сопротивляйся мне

11

Джису

   Всё, с меня хватит.
   Руки дрожат, а такое со мной бывает нечасто. Зная моего отца, несложно предположить, что психика у меня тренированная и довольно устойчивая. Мало что может вывести из себя по-настоящему. Я давно смирилась с судьбой, болезнь лишь способствовала принятию. Но случившееся сегодня — это перебор.
   Я согласилась на всё! Бросила учебу, Кая, мечту. Со мной не возникало проблем! Я лишь молчала и кивала, робко просила, а в случае отказа беззвучно глотала обиды. С осознанного возраста я даже не плакала при родителях. Смысл? Его не было.
   Я и сейчас не плачу. А вот руки дрожат. Гнев внутри бурлит, он требует выхода. Немедленно! Иначе я просто взорвусь! Я тянусь к телефону и пишу:
   «Чимин, привет! Ты очень занят?» — я настолько взбудоражена, что даже не чувствую смущения.
   Ответ приходит незамедлительно.
   «Привет, Джису. Что-то случилось? Только не говори, что ужин отменяется».
   В конце он ставит точку. Не смайлик.
   «Ты бы не мог приехать раньше?»
   «Во сколько?»
   «Сейчас».
   Он пишет, пауза, снова пишет:
   «Выходи через 20».
   Только три часа дня. Я кидаюсь к шкафу и распахиваю створки. Замираю перед вешалками с одеждой. Вдруг хочется посрывать эти кофты, брюки, бабушкины платья, поскидывать их в кучу и потоптаться сверху. Сора была права, я одеваюсь как старуха! Потому что эти вещи себе выбираю не я. Они вообще не по моему вкусу. Да у меня и вкуса нет! Откуда ему взяться, если я живу словно в тюрьме.
   Но что-то надеть нужно. Я сначала хватаю платье с помолвки — оно красивое и сексуальное. Внутри вшит поддерживающий топ, но даже с его учетом соски выделяются. Сомневаюсь. Будет, наверное, странно второй раз появиться перед мужчиной в той же самой одежде.
   Наконец, я облачаюсь в черные брюки с высокой талией и белую блузку. Расстегиваю пару пуговиц сверху. Потом мешкаю и расстегиваю еще одну. Взбиваю волосы перед зеркалом, делая их пышнее. Подкрашиваю немного губы. Думаю надеть линзы, но в последний момент отказываюсь от этой идеи. Я плохо спала ночью, днем плакала, глаза устали.
   Вчера на примерке так получилось, что мама с диктатором заметили мою татуировку. Сначала они разругались в пух и прах, обвиняя друг друга во всех грехах. А затем накинулись на меня. Я не выдержала и высказала в ответ, прямо при швее, что, если они проговорятся отцу, я вообще не пойду замуж. Не убьют же они меня, в конце концов!
   Не пойду, и всё.
   В итоге они устроили просто адовый скандал, диктатор влепила мне пощечину, а мама не заступилась! Сегодня рано утром, пока отец на работе, они тайком вывезли меня в столицу, где мне вывели мою «resist». Рана была еще свежей, поэтому, скорее всего, останется шрам. На память.
   Любая моя попытка обрести индивидуальность или хоть что-то изменить в своей убогой жизни моментально давится, остается лишь шрам. На душе, самооценке, а сегодня еще и на теле. Я вновь подчинилась, сдалась прессингу и теперь презираю себя за это.
   Я подхожу к окну и, едва заметив приближающийся черный мерседес, несусь по лестнице вниз.
   Хуже быть не может. Просто не может. Не маньяк же этот Пак! В любом случае я больше не могу находиться в этом доме ни секунды.
   Мне нужна передышка.
   — Я ухожу! — кричу громко, чтобы услышали.
   — Куда это? — выскакивает из кухни диктатор. Следом спешит мама с полотенцем в руках.
   — Чимин приехал, — объявляю, пока быстро обуваюсь.
   — Рано ведь еще, — теряется мама. Меня должен был проводить отец, они там целое шоу придумали.
   — Я попросила меня забрать пораньше. Он полностью свободен.
   — Может, не пойдешь никуда сегодня? Рана болит, вдруг он заметит?
   — По фигу, — сдуваю прядь, упавшую на лицо. Надеваю второй ботинок.
   Диктатор с мамой переглядываются. Я накидываю пальто.
   — Хотя бы не говори, что это была татуировка. Скажи, что удалила родинку. Как мы договаривались. У Пака семья очень приличная, они такое никогда не примут.
   Звонок в домофон, к счастью, прекращает этот унизительный разговор. Чимин стоит у ворот, мы видим его на экране домофона. Как всегда, спокойный, чуть высокомерный взгляд. Одет в черный костюм, только вместо рубашки черная водолазка.
   Я открываю дверь и выбегаю на крыльцо. Несусь вниз по лестнице. Глупо, но меня не отпускает чувство, что меня могут остановить. И запереть. Как Кая в камере. Поэтому я спешу изо всех сил.
   Выхожу за ворота, неуклюже запинаюсь о ровную тротуарную плитку и чуть не падаю.
   — Джису, всё хорошо? — спрашивает Чимин. Делает широкий шаг в мою сторону и подхватывает меня под руки. Он немного удивляется крупным очкам, улыбается на одно мгновение, будто я в них кажусь ему милой.
   — Да, я просто голодна. Мы можем поехать куда-нибудь пообедать? — смотрю на него серьезно.
   — Разумеется, — отвечает он уже без улыбки.
   Чимин вновь сжимает мои руки, как на помолвке. В этот момент за ворота выбегает запыхавшийся диктатор.
   — Добрый день, Ким Ина, — говорит Чимин. — Чем-то могу вам помочь?
   — Добрый день, Пак Чимин. Джису сегодня себя неважно чувствует, она попросила составить ей компанию за ужином.
   Чимин переводит на меня взгляд. Я в ужасе округляю глаза. Они боятся, что я что-нибудь выкину. Расстрою свадьбу.
   — Ты заболела? — уточняет Чимин.
   — Удалила родинку. Немного болит это место, — я касаюсь груди. Чуть задерживаю руку на месте раны.
   Чимин переводит глаза на диктатора, снова на меня.
   — Джису, не стоит беспокоиться. Я о тебе позабочусь. Если станет хуже, полчаса — и мы дома. Из любой части столицы.
   — Отлично. Я тебе доверяю, поедем вдвоем, — моментально соглашаюсь я.
   Боже, когда я вернусь домой, меня будет ждать скандал. Но это произойдет только через несколько часов. Поэтому я улыбаюсь. Впервые за долгое время искренне.
   Чимин держит мои ладони. Диктатор не шевелится.
   — Ваша помощь нам не понадобится, — обращается он к Ине, — можете пойти домой и отдохнуть.
   — Мне всё равно нужно по делам в столицу. Кое-что докупить к свадьбе, — говорит она упрямо и шагает в сторону машины. — Доеду с вами.
   Чимин слегка прищуривается. На его лице нет ни тени недовольства, но я замечаю это мимолетное движение. И готовлюсь к чему-то экстраординарному.
   — В столицу мы поедем только через два часа, — говорит он ровным голосом, — потому что я заказал столик на шесть. Вас утомит ждать в машине, пока я показываю Джису свой номер в гостинице.
   У меня открывается рот. Ким Ина замирает и растерянно хлопает ресницами, не найдя, что сказать в ответ.
   — Хорошего вечера, — говорит Чимин и кивает мне на машину.
   Дважды звать не приходится. Я быстро иду к мерседесу. Чимин следом. Я чувствую на себе его взгляд, и сердце разгоняется. Качает кровь по венам, губы сохнут, дыхание становится глубже. Может, я сошла с ума. Трясущийся от страха зайчишка сбежал от тирании домашних, чтобы быть съеденным волком.
   Пусть так. Я хотя бы сделала это по собственной воле.
   Чимин садится рядом, машина трогается. Это очень глупо, конечно. Любая современная девчонка, например Сора, умрет со смеху. Но я впервые оказываюсь в машине вдвоем с незнакомым мужчиной. Не родственником и не папиным водителем. И мне неловко. Спина прямая, бедра напряжены. Я поставила сумку на колени и сижу, молчу. Столько нервов!
   Мимоходом отмечаю, что в салоне очень чисто, пахнет кожаными сиденьями. Пак молча ведет машину, направляет ее в сторону выезда из города. Кажется, к нему в номер мы пока не едем.
   — Больно? — спрашивает он.
   — Что больно? — не понимаю я.
   — Родинки удалять.
   — А, да. Весьма. Обрыдалась.
   — Сочувствую, — говорит он. Впрочем, судя по голосу — не очень сочувствует. — Кто эта милая женщина, которую мы бесцеремонно смутили? Я помню из детства, что ее зовут Ким Ина. Но в то время мне было неинтересно, кем она тебе приходится. И я не заострял внимания.
   — Тетя моего отца. Она за мной присматривает. Мы в Сеуле жили вместе.
   — Как будто няня?
   — Мне двадцать один, — напоминаю я. — Няня мне давно не нужна.
   — А кто тебе нужен? — говорит он с легкой улыбкой. Кажется, я его веселю. Меня это немного злит, я еще не успокоилась от недавней молчаливой истерики в своей комнате.
   — Мне нужен глоток свободы. И отрыв.
   Пак приподнимает левую бровь и бросает на меня очередной быстрый взгляд, от которого хочется поежиться.
   — Понял.
   — Она… — продолжаю я. — Раз уж мы начистоту, — пожимаю плечами. — Она одинока. У нее никого нет. Ни мужа, ни детей. Ни хобби, ни цели в жизни, ни мечты. Только я. Я одна. Она за мной присматривает с рождения. Водила меня сначала в детский сад, потом в школу, на кружки. Она хочет переехать со мной на юг. Купить квартиру недалеко от нашего… с тобой… жилья.
   — Ясно, — говорит Чимин.
   — Ты не против?
   — Мне всё равно, — отвечает он. — Если вы так близки, наверное, только к лучшему, что она будет рядом на новом для тебя месте.
   Я молчу, и он молчит. Прикусываю губу от досады. Задница у меня вся в синяках. Щека до сих пор горит от вчерашней пощечины. Под грудью рана, которая в будущем зарубцуется в уродливый шрам. Еще один. У меня уже есть два на боку. Не сильно большие, примерно два сантиметра в длину. Я набираюсь смелости и говорю:
   — Ты можешь сделать так, чтобы она не переезжала?
   Он бросает на меня внимательный взгляд.
   — Пожалуйста. Я не хочу ее больше видеть, — тараторю я. Против воли глаза наполняются слезами, я быстро моргаю, понимая, что рыдать сейчас не стоит.
   — Без проблем, — отвечает Чимин. — После свадьбы ты ее больше не увидишь.
   Я улыбаюсь и немного расслабляюсь в удобном кресле. Боже. Вот так просто! Не прятаться, не лгать, не притворяться. Почему-то я уверена, он может сказать ей это в лицо, ни о чем не беспокоясь. И она никогда не влепит ему пощечину.
   Фух.
   Я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь. Чимин ловит мой взгляд, затем возвращается глазами к дороге.
   — Еще пожелания, Джису? — он точно надо мной посмеивается, но мне пока всё равно.
   — Я подумаю. Ты прямо как… джинн из лампы.
   Он хмыкает.
   — А куда мы едем? — спохватываюсь я.
   — В ресторан. Ты ведь голодна. Я, кстати, тоже.
   — Столик заказан на шесть.
   — Мы найдем в столице свободный столик, не беспокойся. Ты совсем не ориентируешься в городе, что ли?
   — Я давно не была здесь. А пока училась в школе… мы если и выбирались куда-то, то с отцом и диктатором… то есть Ким Иной, — быстро поправляюсь. Вот это да! Я ни разу не назвала ее так вслух. Только при Кае. — Я же в Сеуле училась, каникулы проводила на разных курортах с семьей. Мне кажется, — я смотрю в окно, — город очень изменился за последние годы.
   — Да, похорошел, — отвечает Чимин. — Когда я сюда переехал, было совсем печально.
   — Тебя перевели по работе?
   — Да. Из Пусана. После вуза туда направили.
   — Понятно. — Я продолжаю смотреть в окно. Пятнадцать минут по трассе, и вот уже столица. В детстве я обожала сюда ездить!  Столица светлая, чистая, здесь широкие улицы, есть фонтаны, много зелени. С каждым годом она становится только лучше.
   Мой же родной городишко лишь продолжает разваливаться. Серый, убогий, будто неумытый и нелюбимый ребенок Республики. С полным отсутствием освещения, заброшенными заводами, поломанными лавочками в единственном парке, изуродованными памятниками героям.
   Чимин паркует машину у итальянского ресторана. Отстегивает ремень безопасности, потом тянется на заднее сиденье к своему пальто. Достает из кармана синюю бархатную коробочку и протягивает мне.
   — Что это? — спрашиваю, понимая, что это подарок.
   — Открой, — говорит он.
   Я слушаюсь и вижу внутри сережки. Великолепные. Изысканные и очень женственные. Россыпь бриллиантов сверкает на солнышке. Замираю. Я ничего ему не приготовила. Мне даже в голову не пришло, что следует.
   — Спасибо, но… не стоило, — щеки заливает краска.
   А потом он произносит слова, от которых у меня вновь сжимается сердечко. Хочется плакать.
   — Если не понравятся, так и скажи, я не обижусь. Я не знаю твой вкус, выбрал наобум. Их можно обменять. Выберешь сама.
   — Зачем менять? Они красивые.
   — Красивых вещей много, но далеко не все они нам нравятся, — говорит он медленно, не сводя с меня внимательных карих глаз. — Это нормально.
   Я поджимаю губы.
   — Спасибо. Мне они очень нравятся.
   — Хорошо, — отвечает он. — Надеюсь, сережки немного поднимут тебе настроение. Идем?
   Я киваю и выхожу из машины. Сегодня я буду смелой, потому что устала бояться.