Сопротивляйся мне

37

Папа звонит рано утром.
   — Да? — говорю я, схватив сотовый. На часах почти восемь утра, значит, у отца скоро полдень. — Пап, привет!
   — Джису, не разбудил? Только прочитал твое сообщение. Что-то случилось?
   
   — Да, мама говорила, что ты уехал. Насчет того, что случилось… И да и нет, — произношу я решительно. Если бы мы созвонились в пятницу, я была бы очень эмоциональна. Но за выходные успела остыть. — Я просто хотела сообщить, что теперь всё знаю. Почему Чимин на мне женился, при каких обстоятельствах.
   — Дочка… — отец медлит. — Есть некоторые вещи, которые маленьким девочкам знать не нужно. Просто не нужно, и всё.
   — Я не маленькая.
   Он молчит. Я ожидаю чего угодно — от грубого слова до нетерпеливой фразы, чтобы не отвлекала его своими глупостями. Но отец продолжает молчать, и я отчего-то знаю, что ему тяжело.
   — Пап? — спрашиваю. — Ты подстроил ту ситуацию, да?
   — Рано или поздно Чимин бы попался, Джису. Не я бы его подставил, так кто-то другой. Он с людьми правильными дружить не умеет, многих раздражал. Кого-то откровенно бесил.
   — Таких, как дядя Юнги?
   — Его бы убрали из системы. Я оказал ему услугу. Дал второй шанс и подарил самое важное, что у меня есть.
   — Пап… — я не знаю, что сказать.
   — Он неплохой парень, я долго наблюдал за ним, прежде чем принял окончательное решение. То, что не без пороков, — так это в плюс. Не будет строить из себя не пойми кого. Он мне очень понятен. И ты потом поймешь. Со временем. Его пороки — женщины и деньги, — отец глухо смеется. — Простые мужские пороки. Поддающиеся самоконтролю. Жаль, мне в его возрасте никто не преподал такой урок.
   Его женщина — это я. Он любит и скучает. Теперь его главный порок — это я.
   — Прости меня, дочка. Моя Джису, — продолжает он. — Если сможешь, когда-нибудь прости. Во всем, что с тобой случилось, виноват я.
   — Пап, тебе не грозит опасность? — спрашиваю я осторожно. Слезы подступают к глазам. Меня не покидает ощущение, что мы будто прощаемся.
   — Нет, не грозит. Это неважно. Как ты живешь? Расскажи мне.
   Он впервые об этом спрашивает. Обычно наши беседы сводились к коротким диалогам: «У тебя все нормально? — Да. — Хорошо». Сейчас ему действительно будто нужно знать.
   Возможно, причиной тому возраст, или какие-то другие события, о которых я не подозреваю. Но отец становится сентиментальным.
   — Я хорошо живу. Очень хорошо. Мы с Чимином полюбили друг друга. Я… не представляю, как жить без него. Я очень сильно его люблю. Поэтому было страшно разочароваться.
   — Он хорошо к тебе относится?
   — Да. Он заботится обо мне. Поощряет все мои начинания. Он… не идеален. Но старается и хочет измениться, я вижу. — При одной мысли, что вечером мы идем на свидание, дыхание сбивается от радости. Если ужин пройдет хорошо, я поеду домой, с ним. — И мне кажется, что он сам становится лучше и счастливее рядом со мной.
   — Когда же ждать внуков? — улыбается отец.
   — Пап! Мы ж ремонт делаем. Я стараюсь помогать Чимину, тоже подрабатываю. Вот переедем, я как раз учебу закончу, и… возможно… — говорю загадочно.
   — Я переведу тебе денег! Я и так оставил тебя, считай, без приданого.
   — Пап, я не к тому говорила.
   — Переведу, не спорь. Скажешь мужу, что сама заработала, по кнопкам набряцала, — он хохочет вслух. Раскатисто, громко. Я невольно улыбаюсь, потому что его смех мне знаком. — Всё, мне работать надо. А ты голову не забивай взрослыми проблемами. К мужу с любовью и лаской, и всё у тебя будет. Хорошая семья, хорошие люди. Крепко стоят на ногах. И ты среди них сытая, при деле.
   — Конечно. Пап, не стоит переводить деньги, правда. Мы сами.
   — Я на пенсию выхожу в сентябре, — говорит отец весело. — Так что больше помочь уже не смогу. Бери, пока дают. Сумма небольшая, в ремонте растворится, не заметишь, на что потратили. Бери, дочка, пока у меня есть возможность и я еще не совсем старый.
   — Спасибо.
   Через пять минут на мою карту приходит миллион. Отец, конечно, поражает. Я думала, он переведет сразу Чимину. А тут на мою личную карту такая сумма! Колоссальное доверие. Непривычное.
   После завтрака я прибираюсь в своей комнате, потом на кухне у миссис Пак, затем замыкаю дом и еду в квартиру. Работаю. Скоро начнется учеба в университете, и я не смогу так много времени посвящать нашему с Лисой проекту, его нужно успеть доделать до осени.
   В нашей с Чимином квартире хорошо. Всё знакомо и так, как мне нравится. На кухне возле раковины стоят вымытые чашка и тарелка. Значит, Чимин завтракал. Почему-то этот простой факт вызывает у меня улыбку.
   Что же я делаю? Зачем ставлю прошлое выше настоящего?
   Весь день я вспоминаю минуты, что мы провели вместе. Наши ссоры, ошибки. Успехи и признания. Я с нетерпением жду нашего свидания, чтобы сказать ему всё, что чувствую. Я не жалею ни о чем. Я люблю его.
   Надеваю сережки, которые он мне подарил. Кольцо так и вовсе всегда со мной. Следом — кружевные стринги. Кручусь перед зеркалом. Он захочет меня раздеть.
   Я смотрю на свое тело и вспоминаю его прикосновения. Его запах. Я вспоминаю, как он на меня смотрит — обнаженную, — и чувствую, как по телу прокатывается озноб.
   Вызывая такси, я чувствую легкое волнение. Рассчитываю время так, чтобы приехать вовремя, опаздывать не хочу.
   Но мне не везет! Не успеваем мы преодолеть и половину пути, как встаем в пробку.
   — Авария! — объясняет водитель.
   Дальше начинаем плестись как улитки. Я пишу Чимину, что опаздываю. Он уже ждет. Долго. Меня это расстраивает.
   «Прогуляюсь по набережной», — пишет.
   Когда я, наконец, добираюсь до места, проходит целый час.
   Чимин, как и обещал, стоит на набережной, смотрит на реку. Красивый, задумчивый. А я спешу к нему! Едва не бегу по мосту. Ступеньки и вовсе через одну перепрыгиваю. Я должна была этот час провести уже с ним — обнимать его, говорить с ним. А не в бесконечной пробке!
   Я спешу к нему на всех парах, держусь за поручни, чтобы не упасть.
   Он смотрит на воду, оперся на перила. Словно почувствовав мое приближение, поворачивает голову. Видит меня и улыбается. Едва заметно. Уже вечер, довольно темно, но набережная неплохо освещена. А может, я просто угадываю его мимику, потому что выучила наизусть за эти месяцы. Я ее частенько копирую, мне все об этом говорят.
   Он смотрит на меня, и ему явно нравится то, что он видит.
   Мое сердце колотится на разрыв. Я скучала! Я тоже безумно по тебе скучала!
   Хочется сорваться и побежать ему навстречу. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сделать этого. Он стоит и ждет. Смотрит. Когда между нами остается не более тридцати метров, Чимин резко поворачивает голову в сторону, вздрагивает и хватается за шею. А потом вдруг… падает. Прямо на асфальт.
   Я сначала не понимаю, что случилось, в следующую секунду меня охватывает такой дикий ужас, что я на целую секунду замираю, впадая в ступор. А потом бегу к нему изо всех сил. Я вижу кровь. Темно-бордовую, в свете фонарей почти черную. Я ничего не понимаю! Как такое возможно? Вот же он только что стоял и улыбался.
   Только что. Улыбался мне. Секунду назад.
   Его рубашка моментально пропитывается кровью. Ее так много, что мне становится дурно. Люди вокруг начинают кричать.
   — Стреляют! Кто-то стреляет! — я слышу голоса. — В укрытие!
   Мой мир в момент становится черно-белым, как зарисовка в альбоме.
   Я стараюсь зажать его раны голыми руками. Их две — на шее и груди. Я знаю про кровь много. Кому, если не мне, о ней знать-то? Господи! От нее ведь всё зависит в нашей жизни. Кровь — это и есть сама жизнь. Ее появление — практически всегда означает что-то плохое.
   Мысли путаются. Я стягиваю кофту и пытаюсь с ее помощью остановить кровотечение, потому что кровь должна оставаться у него внутри. Это всё, что сейчас имеет значение. Я помню это ощущение, когда слабость и кажется, что сама жизнь из тела утекает. Я всё прекрасно помню.
   Боже. Я хватаю ртом воздух. Боже.
   Вытираю слезы и продолжаю. Время остановилось. Я жду помощь.
   Боже.
   О крови… можно говорить бесконечно. Она бывает отравленной, как у меня, например. Никому уже не нужной, не способной помочь. Она может быть родной — и держать чужих по духу людей вместе крепко, словно невидимыми канатами. Ее может не быть вовсе, когда очень ждешь, впервые оказавшись с любимым в постели. С самым любимым человеком. Я сейчас это понимаю яснее всего на свете. Мне ни разу не было с ним больно. Даже в мой первый раз. Он словно физически не способен принести мне вред. Создан для меня. Господи. Мой хороший, мой самый лучший.
   От крови на самом деле так много зависит!
   Я обнимаю мужа и прижимаю к себе. Я… не живу эти минуты, пока едет скорая. Я превращаюсь в страх и ужас. Он внутри меня, на моей коже. Чем больше я вижу вокруг крови, тем сильнее боюсь. Я целую Чимина в лоб, в щеки.
   — Чимин, боже, Чимин, — шепчу я. — Скорая уже едет… Боже, помоги, — шепчу сбивчиво.
   Чимин открывает глаза и хватает меня за руку.
   — Уходи, идиотка, отсюда. Беги.
   Я качаю головой, и тогда он пытается подняться, чтобы спрятать меня за собой.
   Я реву навзрыд, когда к нам, наконец, подбегают доктора и мне приходится отойти, чтобы не мешать. Вокруг так много полиции, сколько я в жизни не видела. Только же никого не было, а потом все враз появились, будто из воздуха материализовались. Мои руки влажные. В ушах стоит гул. Мой мир черно-белый. В нем больше не существует оттенков. Я либо живу, либо нет. Все отнегозависит. От него только.
   Я слышу незнакомый голос:
   — Стреляли в прокурора. Мы найдем эту тупую тварь, чего бы это ни стоило.
   Так же из ниоткуда вдруг появляется мой свекр. Я кидаюсь к нему и рыдаю взахлеб. Он обнимает меня и прижимает к себе. Я ничего не понимаю, зачем он снимает пиджак и кутает меня, мне не холодно. И лишь через пять минут, уже сидя в его машине, я осознаю, что голая. Стащила с себя топ, на мне даже лифчика не было. Я обо всем забыла.
   — Кто это? Мистер Пак, кто это? — мой голос низкий, мне самой незнакомый. На моих руках запекшаяся кровь. Моя юбка в пятнах. Мое сердце мертво.
   — Ищем, Джису, — отрезает он. Спокойный на вид, но бледный, как бумага. — Ты сейчас расскажешь мне всё. О его работе, о друзьях и врагах. Обо всем на свете, а я решу, что важно, а что нет, — его голос звучит непривычно резко.
   Я киваю, хотя у меня голоса нет. Гортань сдавило рыданиями. Но я попытаюсь. Я всё сделаю, что нужно.
   — Можно мне в больницу к нему?