песок и пепел

9 часть

– Мы можем немного прогуляться? Я весь день слушаю, как папа строит планы, а Сантино стучит молотком. Прочему он вечно что-то прибивает, когда расстроен?

– Законы. – Это был не вопрос.  Парень уже знал.

– Да. Законы. Теперь я не смогу учиться в университете. Ты слышал? Надо было поступать прошлым летом, как советовал папа. Тем евреям, кто уже учится, разрешат закончить, но я не поступила. А теперь и не смогу.

Некоторое время они шли в молчании, оба переполненные бессильной яростью.

– Чем думаешь заняться вместо университета? – спросил наконец Егор

– Попробую преподавать музыку.

– Ты могла бы давать частные уроки.

– Только ученикам-евреям.

– Ну… Это уже кое-что.

– А может, выйду за какого-нибудь милого еврейского мальчика, нарожаю ему толстых еврейских детишек и буду жить в гетто! Если, конечно, нас не выгонят из страны, как Шрайберов выгнали из Германии, моего дедушку Адлера – из Австрии, а дядю Феликса со дня на день – из Италии.
Егор вопросительно склонил голову:
– О чем ты? Какие Шрайберы?

– Шрайберы! Неужели не помнишь? Немецкие евреи, которые у нас жили? – девушка не могла поверить, что он забыл. Когда в 1933 году Адольф Гитлер стал канцлером Германии, дела у немецких евреев пошли из рук вон плохо. Один расовый закон принимался в Германии за другим – точно так же, как сейчас в Италии.
Т/и остановилась, почувствовав внезапную дурноту. Они думали, что в Италии никогда такого не случится. Но на самом деле они ничем не отличались от Шрайберов и других беженцев. Целых два года в гостевом домике постоянно кто-то жил. Разные семьи, но все – евреи. Никто из них не задерживался надолго, но вилла Росселли стала убежищем, где эти несчастные могли перевести дух и подумать, что им делать дальше. Все беженцы вели себя очень тихо и обычно даже не выходили из своих комнат.

У Шрайберов были две девочки: одна ровесница Т/и, другая чуть старше – Эльза и Гитте. Т/и хотела с ними подружиться, но дочери Шрайберов не покидали гостевого домика. Сперва Т/и жаловалось, что с таким же успехом у них вообще могло бы не быть гостей. Для нее гости означали веселье, развлечение. Но Камилло объяснял ей, что беженцы устали и  приезд сюда не несет никакой радости.

– Но чего им пугаться? Они же теперь в Италии! – здесь безопасно. В Италии никого не волновало, что ты еврей.

– Представь: они потеряли дома, работу, Друзей. Всю свою жизнь! А ведь господин Шрайбер даже не еврей.

– Тогда почему он уехал?

– Потому что госпожа Шрайбер – еврейка.

– Она австрийка, – уверенно возразила Т/и.

– Австрийская еврейка. Как твоя мама. По новым немецким законам немцам запрещено жениться на евреях. Господина Шрайбера могли отправить в тюрьму, хотя он женился на Анике задолго до принятия всех этих законов. Поэтому им пришлось бежать. Шрайберы были первыми, но и не последними. Многие месяцы через виллу Росселли тек неиссякающий поток. Чего нельзя было отрицать, так это того, что большинство беженцев, принятых ими даже на короткий срок, находились на разных стадиях шока, а еще постоянно пребывали в нервозном напряжении, будто на пороге вот-вот могла объявиться полиция.

– Я их не помню, – сказал Егор мягко. – Но помню, что на вилле некоторое время жили иностранцы.

– Два года, Егор! Потом они перестали приезжать. Папа сказал, они больше не могут выбраться из Германии.

Тогда девушка не поняла, что это значит, – просто пожала плечами и вернулась к своей жизни. Больше у них в доме не объявлялось никаких испуганных евреев. До сих пор. Теперь их дом был переполнен испуганными евреями. Т/и застыла и сжала кулаки. Сейчас ей требовалась каждая капля сил, чтобы удержать слезы под веками. Но они все равно просочились в уголки глаз и заструились по щекам. Развернувшись, она зашагала в обратную сторону – в поисках места, где могла бы выплакаться без свидетелей. Егор следовал за ней: безмолвная тень, которая  приносила девушке странное успокоение.