танго "прощай".

1.

-Поттер, вы не хотели бы месяц погостить у меня в Лондоне?
Бред. Чушь. Апофеоз абсурда. А уж с похмельного утра…
Суматоха последних дней, все эти залпы шампанского и отблески ночных фейерверков, торжественные гимны и плачи по усопшим - все это отхлынуло прочь, оставляя только длинную, ссутулившуюся фигуру профессора на пороге Гриммауд Плейс, двенадцать.
- Поттер, вы не хотели бы провести со мной месяц?
После вчерашней вечеринки, когда Хмури хлестал из горла водку за всех, кто выжил, и двойную дозу - за тех, кто погиб, когда смеющийся и неприлично счастливый Люпин прижимал ладони к наметившемуся животику Тонкс, когда Флер нервно и растерянно закуривала свою первую в жизни сигарету где-то на задворках штаба, пока Билл в обнимку с Роном распевал гимн Хогвартса…
Когда чертов Финниган совершенно не вовремя дал мне от ворот поворот там, наверху, в гостевой спальне, когда мы вдвоем…
- Поттер?
- А?
И что ему-то от меня надо? Порой мне кажется, что мое сознание играет со мной дурные шутки. То ли это какие-то слуховые галлюцинации, то ли…
- Что вы сказали? Что-то… про Лондон?
Он кривится каким-то совершенно отвратительным образом - таким раздосадованным я не видел его даже в Хогвартсе.
- Перед тем, как сказать "что-то про Лондон", Поттер, я распинался на этом самом пороге чуть более получаса.
- Ох. Простите. Просто ужасно болит голова.
Снейп на какое-то мгновение выглядит совершенно растерянным, а потом сует руку за пазуху и достает какой-то смятый конверт.
- Вот. Люпин в курсе.
- Спасибо.
Я окончательно перестаю что-либо понимать. Машинально беру конверт и поворачиваюсь, растирая виски.
Снейп ещё какое-то время топчется на пороге, собираясь чего-то ещё добавить, а потом разворачивается.
Отойдя всего на несколько шагов, он произносит мне в спину:
- Чабрец, корень золотой сливы и сырое яйцо. Взболтайте, примите столовую ложку.
Благодарить уже нет сил. Я молча закрываю дверь, размышляя, у кого в такое время можно найди хоть немного чабреца.

***

Дом просыпается, наполняется шумом, криками, похмельными стонами, ехидным хохотком Джинни и Флер, напеванием Люпина, кухонными хлопотами Молли.
А я все сижу на подоконнике все в том же халате, гляжу на просыпающийся город и сжимаю в руке смятое письмо.
Это все неправда.
Но это так.
За завтраком я, по всей вероятности, непривычно молчалив, поэтому Джинни то и дело обеспокоено заглядывает мне в глаза, а Люпин похлопывает меня по спине.