танго "прощай".

5.

Давит все - и стены, и потолок, и уродливая погнутая люстра, и махины платяных шкафов. Я прислоняюсь к стене, мне трудно дышать.
И отчего-то очень болит сердце. И от чего-то пульс у меня частит. И в груди колет.
Когда я, задержав дыхание, считаю до ста двадцати, когда эти две бесконечные минуты проходят, я медленно открываю дверь.
Больше всего я боюсь застать его на том же месте, в той же позе.
Лжец. Больше всего ты боишься, что он уйдет.
А он здесь, в комнате. Слава богу, очнулся и понял, что я дал ему время привести себя в порядок. Стоит бледный, как смерть, но хоть похож на человека.
- Пришел, - произносит он одними губами, глядя на меня как будто с удивлением. Пришел всё-таки.
- Пришел, - киваю я - и делаю несколько шагов. Решимость моя испаряется с каждым шагом.
Подхожу и беру в свою вспотевшую ладонь его ледяные пальцы. И медленно, как во сне, подношу их к губам. Словно я - не я, а кто-то, кто смотрит на все это со стороны. И вижу, как это видение, этот морок, являющийся вот в этот самый момент Гарри Поттером, целует пальцы Снейпа - один за другим.
- У нас ведь было время подумать.
Снейп вздрагивает, совершенно неверящими глазами глядя на свою же руку. А потом с тихим вздохом прислоняется к стене.
- Я хочу и делаю, - поясняю я уже более уверенно. Я крепко целую выступающую косточку запястья и сжимаю руку Снейпа в своих пальцах. Ему, наверное, больно. Но мне это было нужно.
Поднимаю на него глаза. Он смотрит на меня так… Так, как наверное, смотрят на мир люди, пережившие тяжелые потрясения. Он как будто принимает это. Смиряется с этим. Но в то же время он так устает, переживая, что просто… иссякает.
Такое бывает, да. Когда человек устает удивляться.
- Пойдем спать, Поттер. Пора.
Его слегка трясет, но, думаю, это все нервы. А ещё он смотрит на меня такими глазами, что никак не пойму - смех в них или плач. Может, и то, и другое.
- Да, - произношу я негромко, - сейчас лучше спать.
"Утром разберемся с тем, во что же мы позволили себя втянуть".
Он молча и очень бережно разжимает мои пальцы, берет меня за руку и ведет в спальню, на второй этаж.
Я не могу думать о всяких там глупостях - ну, все, о чем положено думать в такие моменты. Я не могу. Бывает же! Мы молча раздеваемся и ложимся - каждый на свой край. Все происходит в темноте.
Я засыпаю сразу же, и всю ночь мне снится ослепительный, золотистый, то и дело ускользающий от меня мячик.

***

Я просыпаюсь, чувствую ладонь Снейпа на своей груди. Чувствую, как от этого тепло.
Профессор приоткрывает глаза, вздыхает, переворачивается, очевидно, не замечая меня.
- Эй…
Первый раз в жизни вижу, как человек может подпрыгнуть всем телом вверх, находясь в положении лежа.
- Мерлин. Поттер.
Я вижу, как в холодных, бледных лучах утреннего солнца тускло отсвечивает его метка. Замечаю сверкающие ряды всевозможных баночек и капсул на прикроватной тумбочке. И Снейп. Лежит рядом. О, боже.
- И вас с добрым утром.
Снейп поворачивает голову и сморит на меня сквозь ресницы некоторое время, а потом неохотно - вижу, вижу, что неохотно! - произносит:
- Вылезай.
- А вы?
- Я… - морщится, - следом. Идите, Поттер. Прямо сейчас. Идите на кухню.
Прохладный ноябрьский ветер шевелит занавеску. Вынешь руку из-под одеяла - и тут же мурашки по коже. А уж думать о том, чтобы обнаженным встать с кровати… А тем временем Снейп как-то очень осторожно отодвигается в сторону.
- В чем дело? - ворчу, - если вы будете после этого вот так вот отшатываться от меня весь день…
- Я сказал - слезай, - перебил меня профессор, и что-то в его голосе было такое… загнанное, что я невольно поежился.
- Да что вы волнуетесь-то так? Спокойно, я не буду досаждать вам больше.
Потом я приподнимаю одеяло, скидываю его - и вижу.
- Уходите уже, - шипит Снейп, прижимая к груди голые колени.
А мне становится смешно.
- Мы же ночь провели вместе. Голые. И я тоже прекрасно знаю, что такое утренняя эрекция.
Он косится на меня сердито и почти беспомощно.
- От этого мне легче не становится.
Блин. Как я могу помочь ему, что же мне делать… - это я причитал вчера. Балбес ты, Поттер. Ты прекрасно можешь ему помочь, и тебе не убудет.
Ведь уже очень давно ты не чувствуешь к нему ни ненависти, ни отвращения, а с некоторых пор ты стал ему активно сочувствовать. И так мало времени осталось, господи, так мало времени. Ты прекрасно видишь, чего он хочет, и ты вполне можешь это ему дать.
В конце концов, не впервой тебе заниматься… этим.
Но что делать? Не могу же я вот так вот ему себя предложить? Он откажется. Это же просто смешно.
- Знаете, - сердито говорю я, - я бы на вашем месте только радовался, что проклятие не отбило вообще всякое сексуальное желание. И уж точно воспользовался этим. Жизнь и так не преподносит особых радостей.
С этими словами я демонстративно поднялся с постели и, не взирая на страшный холод, неспешно направился к двери. Оставляя его там, позади, терзаться муками стыда или чем он там терзается.
Ну и хрен с ним. Я явственно показал ему, что он может - и должен - сделать. И если его чертова совесть не позволит ему познать радость и блаженство человеческой близости в последние - последние! - дни, то я… да я просто не буду его уважать.
Это глупость.
Это совершеннейшая глупость.
Я стою на кухне и жарю бекон, как тут входит он. В своем идиотском застиранном халате.
Молча, не глядя на меня, садится за стол и придвигает к себе тарелку с омлетом. Не поднимает глаз. Не просит передать кофе.
Совершенно непроницаем. Я и сам не замечаю, как прихватка падает у меня из рук.