Армия спасения

10

— Что ж ты, малышка, ну? — Оля судорожно под себя хрупкое тело подгребает, обнимает, руки захватывая, пока Лиза в истерике бьётся, шипит, плачет крупно, — Ну, тише, Господи.

Она её по голове гладит, шепчет на ухо что-то невпопад, пытается успокоить, пока та тянется к крестику, что на полу поодаль валяется.

— Покаяние силы даёт на свершения, что до Господних рядом стоят, — Елисавета в припадке, она кругом ничего не замечает, говорит это куда-то в сторону, глаза безумные, — Ольга, не могу больше, — она начинает плакать ещё сильнее, теперь уже за Кравцову хватаясь, сжимая той рукава рубашки, — не могу.

Оля плакать следом начинает, на Лису, что осела в её руках, смотрит, на ожог, что в форме креста на грудине выжжен. У неё истерика не хуже, чем у девочки, она по природе своей впечатлительная, эмпатичная очень. Обнимает девчонку, желая её спрятать ото всех, понимает, что порог своей жалости переступила и что Лизу ей здесь оставить теперь будет сложнее.

— Совсем плохо сделали? — она на Лису глаза голубые поднимает, пытаясь показать, как ей жаль, гладит по платку, слёзы с щёк утирает.

Та вопроса будто не слышит, глаза безумные поднимает, криво от боли усмехаясь.

— Вчера я, Ольга, на покаяние заработала себе, а как искупиться не знаю, — она всхлипывает, прикладывая руку к выжженому кресту на груди, проводит пальцами по коже, губу от боли закусывая, — Меня пророк не простит.

— Ты ему не говори, милая, ладно? А за грехи и думать перестань, ты вымолишь всё, поняла? — шепчет ей Оля, ближе наклоняясь. Лиза рефлекторно шарахается, контакта такого не ожидая, морщится от воспоминаний, что накатывают с новой силой.

— Он ведь видит всё, светлый человек, он же пророк, Ольга! И грехи мои содеянные тоже увидит, — Оля хочет объяснить, что ничего подобного пророк уж точно не увидит, потому что мошенник, но только головой качает, губы поджимая.

— Отпусти всё, Елисавета, помолись со мной, тебе Бог поможет, и мне тоже, и нам всем, — журналистка руки девчонки хватает, с которых ещё раны от побоев не сошли, голову склоняет, молитву нашептывая — Лисе сейчас ничего больше не поможет, она это понимает прекрасно, а потому хочет помочь, как умеет.

— Что ж так тяжко-то? Наказывает меня Господь за что-то будто, — шепчет Лиса, пялясь на икону, что на стене висит. — Я, может, молюсь неправильно? Или проклята до третьего колена? Чем же так разгневала?