Bookstore and cherry lollipops

•Part 4•

...Родители - как русская рулетка. Кому-то везет и под радостные крики на голову падает лавровый венок, а кому-то нет, и небо над ним медленно тускнеет, становясь плоской стереокартинкой. Шансы у каждого здесь равны...

° ° °
Пилигрим не любил распространяться о делах семейных. Все, что происходит дома - остается дома. Посторонний глаз не видит полноты картины. А он и не должен. Лиловые пятна скрывает тональник, на лице появляется привычная улыбка. "Я в порядке, видите? Как и всегда".*

*(Реакция на то, что Пилигрим выходец из неблагополучной семьи)

Сал:
- Хочешь, я дам тебе кое-что интересное? Держи. Это Кроккер. Бери-бери, мне не жалко. Теперь у тебя будет собственная защита... Это единственное, что я могу сделать пока.
Старый плюшевый крокодил, невесть как очутившийся под кроватью блестит себе черными глазами-шариками. Большой, пахнущий женскими нежными духами, он надежно защитит от проблем, словно ласковый щит. Фишер готов раздарить хоть сердце, если понадобится.

Ларри:
- Ебушки-воробушки. Ты хоть защищайся, я не знаю. Че стоять? Бутылка какая рядом есть? Хватай и вперед! Всему учить надо, ну.
Иногда очевидные вещи приходится объяснять Джонсону на пальцах. А в случае Пилигрима оказаться услышанным весьма и весьма непросто.

Эш:
- Если что, обязательно звони, слышишь? Ты не смотри, что я девушка, пирожочек. Приду и порву, пусть только посмотрят косо!
Кэмпбелл в своих силах уверена как никогда. Заколет карандашом. Нет, задушит шейным платком. Что-нибудь придумает, и пострашнее. На самом же деле понимает, что силы в любом случае не равны. А ей только проблем с законом не хватало. Безвыходность давит в обоих случаях, и весь боевой дух мгновенно улетучивается. Его место занимает страх.

Тодд:
- Возможно, мне стоит позвонить в полицию? Отец моего друга работает там и с радостью поможет расставить все на места.
Хладнокровность иногда бывает полезна. Рыжий очкарик умеет держать себя в руках - поперед батьки в пекло не полезет. И все же просто так ничего не оставит.

Трэвис:
- Ты думаешь у меня все мило и пушисто? Нашел, кому рассказать, шмакодявка. Жизнь вообще та еще шмарь.
Фелпс сам нередко просит тональник у понимающего подростка. Обоим не привыкать к роли жертвы, вот только Трэвис давно уже перестал с нею бороться. Смирился. Из отцовской клетки ему нипочем не вылезти, только крылья оцарапать. Пускай бьются о жесткие прутья другие, кому это еще под силу.

Лиза:
- И вы все время так? Бедный мой мальчик... Я бы забрала тебя, да ведь и сами не шикуем... Ох, прости меня за мой пессимизм. В жизни надо уметь видеть хорошее. Ты прекрасный человек, уверена, скоро все это закончится. Потерпи, ладно?
Она и раньше чувствовала неладное. Для Гарсии попросту не существует чужих детей. Все они - ее, любимые.

Генри:
- Не делай вид, будто думаешь, что я не знаю, какого это, парень.
Помогать чем-либо он не намерен, иначе скроется то незажившее, но глубоко болезненное, жившее в нем с 16 августа 1984 года. Это того не стоит. Цена помощи будет слишком велика.

Сиджей:
- Перекантоваться пару дней? Еще спрашиваешь, чувствуй себя как дома, дружище!
Ему очень хочется умерить свое счастье, рвущееся во все щели и дыры. Невозможное, до чертиков неприличное. Перекантоваться... Он едва ли не кричит "да хоть живи здесь", но вновь подавляет возглас в зародыше. Сиджей светится. Он хоть на миг ощущает себя полноценным.