2000 касет на которых крутится вишневое лето

эпилог: желаем мягких облаков

эпилог: желаем мягких облаков
дрожащей рукой ты снимаешь одежду,
и солнце целует горячие плечи,
черчу твоё имя на каменном сердце.
мы вместе навечно.
помни имя своё
эпилог
попрощайтесь с ними нежно
Дерево покраснело: от губной помады, потерянной на ветке и расклёванной
птицами, вины и середины осени.
Внутри было шумно. Разноцветные куртки звонко поскрипывали, Рассвет сшибал
башенки из мусора, гул голосов и стукающихся друг о друга кружек не
прекращался — и не должен был. Дети пили ройбуш и готовились зимовать. От
электричества вот-вот придётся отказаться, но ему уже изобретательно
находили замену. Батарейки, грелки для сушки ботинок и перчаток, термосы,
спальники. Рюджин хвасталась термобельём, а Чанбин отыскал в гараже
беспроводной обогреватель. «Сгорим быстро и безболезненно», — предсказывал
Джисон, затягивая пугающие песни.
Ёнджун, розоволосый парень, разглядывал стены и потолок. Кубок с
кристаллами полнился новыми подношениями, а свежие одеяла, пледы и
покрывала были вбиты в доски. Мягко пахло прошлым. Оно разложено повсюду и
укрыто новинками.
— Чей это рисунок на потолке? — всё-таки спросил бесстрашный Ёнджун.
Бан Чан шмыгнул рубиновым носом, неторопливо посмотрел наверх, снял шапку.
Суставы пальцев захрустели. Звёзды, расчерченные мелками, и глазастые
драконы вот-вот пробьют крышу, чтобы вылететь наружу. Туда уже насыпали
фломастерных снежинок.
— Это от Джинни и Ликса. Они больше не придут.
Росток в кадыке смягчил дрожь. Бан Чану это понравилось. Он крутил в пальцах
снимки, сделанные на спичечный коробок, и вчитывался в надписи.
«“Завтра” никогда не умрёт, но нас там не будет».
«У тебя есть я».
Джин, Лиса, Джексон, Тэхён, Черён, Юнги, Тянь, Джебом, Бэкхён, Сухо, Розэ, Шань.
«Спите?»
127/152«Люблю конфеты и тебя».
Джонни, Бэм-Бэм, Минхо.
«Зачем упаковываться в гроб, если есть цветастые коробки от хлопьев, которые
ещё и вкусно пахнут?»
Хёнджин, Феликс, Чимин.
«Мягких облаков».
Телевизор ещё работал. Мюзикл «Roméo & Juliette: De la haine à l'amour» ждал
своего часа; Чанбин ворчливо разбирал башенки кассет и складывал
просмотренные кинофильмы на свитер из солнечной пряжи.
— Мы… — злорадствовала девочка, имя которой сложно было произнести.
— …всё растрепали, — нараспев продолжил кто-то.
Бан Чан невольно улыбался, вслушиваясь в ругань. По бокам от него сидели
Дженни и Джисон. Оба запакованные в тёплые, объёмные вещи, с
покрасневшими лицами и морозными облачками от дыхания. Оба тоже смотрели
на пинхольные снимки. Когда попался Феликс, счастливо делающий зарядку,
Дженни осторожно поцеловала Бан Чана в левый глаз, а Джисон шустро и
кошмарно врезался в правый.
— Ай, — заворчал Бан Чан.
На одном снимке ютилось знакомое «ты отстаёшь!». Хёнджин и Феликс плелись
на велосипеде, а их профили слегка расплывались от жары, движения и улыбок.
— Они ведь умерли в один день, — не сдержалась Дженни. — Вау.
Ёнджун, розоволосый слушатель, сел поближе. Ветер царапал одеяла.
— Они были невероятными созданиями, — просто сказал Бан Чан, уперевшись
затылком в стену. Он ещё полюбит, но никого так же сильно, как их.
Драконы на потолке смеялись: «Но ведь полюбишь».
Так непривычно. Без Феликса, обнимающего со спины, без Хёнджина,
бродившего по дому с карандашом, у которого порыжел ластик. Без летних
посиделок в майках и носках, без звона ароматических палочек, без тощего
мальчика в трёх кофтах и четырёх шарфах в разгар солнца, без вечно урчавшего
живота, потому что Хёнджин ел редко и мало.
— Не плачь, — попросила Дженни, осторожно обхватив Бан Чана за руку. — Они
всегда будут в твоём сердце. Привези их куда-нибудь.
Верное, верное сердце.
Бан Чан пообещал показать им мир. Прогуляться с ними по университету,
выпустить на море, обрисовать им жизнь за границей дерева.
128/152Он твёрдо решил дожить с ними до старости, которую они так хотели увидеть.
Всё, что Бан Чан мог сказать, это:
— Я правда очень скучаю по их разумам.
Иногда Хёнджин был похож на шкаф, об который можно убиться, но в котором
много мягких игрушек. Со стороны было видно, что худел он стремительно и
почти дошёл до костлявости Джисона. Его зловещее смирение со смертью
поражало. Однажды он уселся перед Бан Чаном, заранее попросил прощения и
предложил украшения для могил. Палочки, которые нужно сломать, чтобы они
засветились, чашки с бусинами и камнями, искусственные фрукты, которые
использовались для натюрмортов.
Феликс невозможно любил ягоды.
Малина, вишня и клубника из резины были разбросаны по его надгробию.
Бан Чан правда скучал по тем, кому не повезло раньше, чем ему самому.
— Почему не смотришь? — спросила Рюджин, натягивающая шапку на посох и
указывая им в сторону телевизора. — О, Джульетта запела.
Бан Чан взмахнул рукой, в которой восхитительно удобно лежала ладонь
Дженни.
— Я всё равно знаю концовку.
— Не смей…
— Печальную, — продолжил Бан Чан, — ведь оба погибли. Ой. Да хватит
кидаться гуашью! Скажите ещё, что вы не знали о смерти Дориана Грея.
Джисон ругался со скоростью стрекотания кузнечиков, распаковывал секреты к
другим фильмам, которые они планировали посмотреть до зимы, и стачивал одну
конфету за другой.
Дерево почернело: от слепоты, захода солнца и тёмной гуаши, что вылилась на
подушку для собак.
— Пойду провожу ребятишек, — успокоившийся Джисон щёлкал пуговицами. —
Эй, мелюзга, дорогу запомнили? А меня?
— Тебя попробуй не запомни, — буркнул Чанбин.
— Да? — он задумался, покачавшись на пятках и раскрутив в пальцах два
браслета: свой и Минхо. — А Джинни не мог.
Кудлатая девочка потянула его за объёмный рукав. Джисон, важно надувшись,
присел на одно колено, чуть не упал, но удержался.
— Чё?
— Давай в догонялки! Пожалуйста!
129/152— Я… — он замялся, а потом с профессиональностью вора схватил Рюджин,
вызвав её восторженный визг. — Я сам хотел предложить! Ты водишь!
С дерева полетели куртки, шапки, ботинки и радостные ценители чая. Бан Чан
по-отцовски зажмурился, чтобы не плакать. Он так ярко слышал в этом шуме
смех Феликса. Всё напоминало о нём. Этот ребёнок сделал больно неосознанно:
альбом с наклейками, оставленный на видном месте комнаты, пудреница,
которую он так и не разжал, даже когда умер в корнях, мечты о вечере на лодке,
велосипед с оторванной подножкой.
А родителям и друзьям потом плакать.
— Если мы когда-нибудь напишем рассказы о нашей маленькой жизни, —
Дженни легла на плечо Бан Чана, больше ничего не боясь, — то назовём их
удивительными историями неудивлённых детей.
Бан Чан сонно моргнул, поцеловав косточку на её руке.
Дерево озолотилось: от фавн-флейты, что гудела из-за ветра, золотистых титров
и солнечного свитера, на котором спали коты.
Ёнджун, тот, от кого гирляндой рассыпались светлячки, убежал играть в
догонялки. Жаль. Бан Чан так хотел произнести кое-что вслух, чтобы Хёнджин и
Феликс услышали. Но он лишь продолжал гладить волосы Дженни, смотреть на
титры и стареть среди кассет, фантиков, кристаллов, раскрасок, отданных тем,
кто помладше, браслетов, небесной жилетки с морскими нитками, пинхольных
снимков и дыхания.
Концовка жизней Феликса и Хёнджина остановилась летом.
Они навсегда останутся мальчиками — и навсегда вместе.