Окно с видом на холм

4. Ральф

Мне удалось немного поговорить с этой девушкой, но… Чёрт! Она не сказала своего имени, повела себя как сучка! Неужели все итальянки такие? Я вздохнул и поспешил нагнать её, кажется, я сильно смутил и расстроил её когда смотрел на синяк. Нам рассказывали о том, что все знакомства и связи с итальянцами были очень нежелательны, так как они не сохранили свою расовую чистоту и из-за того, что Муссолини в тридцатых годах весьма нелестно отзывался о фюрере. Честно скажу–бред да и только.

Вот она идёт по улице с чёрной сумочкой через плечо. Сзади она выглядела не хуже чем спереди.

Я нагнал итальянку, чуть-чуть отъехав вперёд, но потом поровнялся с ней. Она с недоумением посмотрела на меня.

— Что вам нужно от меня? Мы вроде бы закончили.

— Я хочу извиниться, если расстроил и напряг вас. Просто…я не очень хорошо умею общаться с женским полом. Простите ещё раз.

Она не остановилась, но и не послала меня. Повернув голову в мою сторону, она улыбнулась. О, эту улыбку я запомню на всю жизнь. Её пухлые губы были подобны ангельским!

— Я Лорна Карбоне. — Она протянула мне руку.

Я вернул ей рукопожатие, тоже представился, и вроде бы холодок между нами начал понемногу таять, чему я был очень рад.

Я проводил её до места работы, где мы распрощались.

Я поехал на поляну в роще, торопясь не опоздать на сборы Гитлерюгенда, и всю дорогу улыбался как дурачок. Я успел вовремя, прямо за минуту до того, как начался построй, и мы начали петь гимн. Затем потянулась бесконечная череда учений, которая сегодня сильно меня уматывала. Но все задания я снова выполнил безупречно.

Вечером, когда все начали расходиться, ко мне подошёл Бруно с ещё одним моим приятелем–Адлером Шульцом. Его голову украшала густая копна тёмных волос. Отец работал там же где и мой, только должность была пониже. Шульца большинство знало как справедливого и умного парня семнадцати лет. Но мы с Бруно знали ещё одно его качество–свирепость. Он был крепкого телосложения, с могучими плечами и руками, которые, по-видимому, могли разорвать пополам толстую стопку бумаги, а выражение его лица навевало на мысль, что этот процесс явно доставил бы ему удовольствие.

Когда мы в троём были пятнадцатилетними подростками мы часто принимали участие в уличных драках. Адлер был самым крепким и боевым из нас. В одной потасовке он сломал пареньку руку, а в другой выбил несколько зубов. Дрался он отчаянно и пылко, не беря в расчёт какие-то морали и гуманность. Думаю, на войне он был бы лучшим солдатом.