Окно с видом на холм

8. Лорна

Паоло вернулся со школы насквозь мокрый и озябший, но счастливый. Он собрал модель истребителя-бомбадировщика Bf109G.

— Я его принесу как только клей высохнет. Ты не представляешь, сколько нервов я убил на этот самолёт! Учитель сказал, что он один из самых лучших. Жаль, что модели других самолётов дома остались, я бы собрал коллекцию...

Он отказывался называть Мюнхен своим домом, всё ещё отрицал то, что мы здесь задержались надолго.

— У тебя тут появились друзья?

— 𝘚𝘪̀, 𝘤𝘦𝘳𝘵𝘢𝘮𝘦𝘯𝘵𝘦!
(Да! Конечно!)
Но я всё ещё скучаю по старым. Здесь некоторые ребята с презрением и какой-то надменностью относятся к приезжим вроде нас. Вот на прошлой неделе обозвали цыганёнком.

Приятным назвать я это не могла. У брата и впрямь была смугловатая кожа. Паоло был очень ранимым ребёнком, и наверняка эти слова задели его гордость и самолюбие. Назвать итальянца цыганом?! Пусть даже к нам тут и не очень дружелюбно относились. Только дурачок способен на это.

— Наплюй. Просто наплюй. Ты сам знаешь, что благородных кровей и тебе всего лишь надо не обращать на них внимания. А если хочешь сострить, то просто ответь "конечно, крыса арийская".

Брат нервно хохотнул и уселся в кресло читать книгу "Моя борьба". Как долго я не отговаривала Паоло бросить  её, он всё отказывался, говорил, что эта книга–кладезь идей и домыслов фюрера, что она придаёт мотивацию совершать что-то героическое. Я только закатывала глаза и оставила попытки. Пусть делает, что хочет–ему виднее. Час спустя, когда на часах показывало половину десятого, погнав мальчика спать, я уселась за письменный стол и принялась за чтение нашей итальянской "Доктрины фашизма", написанной Муссолини и Джованни ДжентилеБывший сенатор Итальянской республики. Сравнивала книгу фюрера и дýче. В основном, произведения придерживались одних и тех же политических и социальных идей. Обе считали, что социализм это слабость. Только вот в "Моей борьбе" значительному вниманию уделялось национал-социализму. Спустя некоторое время мне наскучило сравнивать эти книги, и я вспомнила, как вчера в кафе мы с Ральфом Штельмахерером танцевали. Он так осторожно касался меня, будто я была хрупким и нежным существом, которое могло рассыпаться в любой момент. И его глаза говорили многое. Я начинала влюбляться в этого немецкого юношу. Это было такое светлое, чистое чувство, от которого на душе становилось легко и тепло. Этот танец стал для меня самым лучшим воспоминанием в жизни. С такими радостными мыслями, от которых хотелось улыбаться, я легла в постель и уснула.