Love Die

Часть 16. По отдельности

      Ким добирается до квартиры быстро, будто боится натворить глупостей, если не закроет себя в своей же клетке. Он швыряет ключи, сбрасывает ботинки и первое, что делает – наливает себе стакан коньяка, осушая его залпом и не ощущая вкуса, словно пьёт воду. Внутри черепной коробки копошатся тысячи вопросов, создавая белый шум. Но самые яркие, самые громкие и горящие неоновой вывеской: «Реальностью ли был живой Вик? Его лицо, тепло кожи и дикая улыбка. Или это всё нарисовало подсознание, поехавшее на почве постоянного волнения о Чэ?». И мафиози хочется расковырять себе грудь, где кровью обливается сердце, промыть спиртом внутренности, чтобы не сойти с ума, (если он ещё не, конечно), и, наконец, перестать ощущать все эти эмоции. Дикие, неприятные, выламывающие кости и крошащие в щепки его вышколенную годами сдержанность.

      И хотя дышащий, реальный и осязаемый Вик вызывал желание выпытывать, вытягивать информацию, чтобы вложить кусочки недостающих пазлов в пустые места, которых было дохуя, но вопросов о Порчэ и для Порчэ было не меньше. Хотелось вытрясти из него всё, каждое слово, которое ему сказал Вик, каждый жест и взгляд, любые факты, которые помогли бы Кимхану сложить в голове картинку того, почему брат поступил именно так, почему притворился мёртвым, обрекая его, Кима, на муки и бессонные ночи, почему предпочёл остаться даже не воспоминанием, а блёклой тенью и, наконец, почему он стал таким.

      Кимхан понимает, буквально кожей чувствует, что в этом виноват Корн, но больше у него нет никаких данных и зацепок, а близнец так качественно и профессионально уходил от вопросов, что хотелось выть и крушить всё вокруг.

      Ещё принцу мафии не даёт покоя это «кое-что было», брошенное Чэ, но Ким не уверен, что ему хватит моральных сил отреагировать адекватно, если он узнает, о чём речь. Мальчишка был прав в том, что они никто друг другу, во всяком случае сейчас, и не обязаны хранить верность, но Кимхана передёргивает от одной мысли, что его брат касался, целовал или причинял боль этому солнечному мальчишке, которого перемололи обстоятельства и который больше не светил, как раньше. Не сиял своей улыбкой и не касался нежно и слегка неуверенно, а только поджимал губы, когда тело пробивала дрожь, и смахивал непрошенные слёзы, блестящие в уголках глаз. Мафия не жалеет никого, ломает даже самых стойких и выносливых, а мягких, нежных и ласковых стирает в порошок.