Что-то шевельнулось у Се Ляня в памяти, и принц тихонько ахнул.
Это личико, замотанное бинтами, неизбежно заставило его вспомнить того ребёнка, что он встретил три года назад. Но всё же Се Лянь не мог сказать наверняка. Если представлять всё в мрачном свете, неужели тот малыш после побега с горы Тайцан мог прожить ещё три года?
Тем временем мальчик подошёл, приподнялся на цыпочках, взял цветок из руки глиняной статуи и поменял на тот, что держал сам. Се Лянь, сидя на постаменте, мог явственно разглядеть, что этот, новый цветок отличался ещё большей нежностью, был наполнен жизнью и блестел от воды, источал более сильный аромат. Наверняка его только-только сорвали. Неужели... мальчик каждодневно приходил в столь неприметный храм и заменял цветок в левой руке глиняной статуи на свежесорванный?
Более того, мальчишка, пристроив цветок, встал перед глиняной статуей и сложил ладошки вместе, чтобы молча помолиться. При этом он не стал поступать, как остальные невежды — падать на колени, а уж затем разбираться, что к чему. Мальчик в самом деле прислушался к велению Се Ляня.
Три года прошло. Се Ляню приходили помолиться сановники и родовитая знать, выдающиеся личности нынешнего поколения и поразительные таланты. Однако теперь истинно «добросовестным» среди всех его последователей принцу казался лишь этот ребёнок двенадцати-тринадцати лет. К тому же, подобных ему оборванцев не пускали в роскошные великолепные храмы, сияющие золотом. Поэтому мальчику приходилось молиться в такой простенькой кумирне.
Трудно было в полной мере осознать подобные переживания.
Как вдруг снаружи раздалось шлёпанье чьих-то ног по лужам, и возле кумирни пронеслась весёлая стайка детей с зонтиками в руках. Се Лянь вначале решил, что они только пробегали мимо. Но как только ребятишки промчались мимо входа, почти сразу же вернулись назад, словно увидели что-то невероятное. Они захлопали в ладоши и воскликнули:
— У-у-у! Уродца снова выгнали!
Те ребята и маленький верующий были примерно одного возраста, но каждый превосходил его по росту — по всей видимости, они-то уж не имели недостатка в родительской заботе. Возможно, приближался какой-то праздник — все дети надели новые одёжки и обувь. Они принялись прыгать по лужам у входа в кумирню и шуметь, живо и наивно улыбаясь, без капли злобы, будто бы слово «уродец» вовсе не казалось им ругательством. Также они не считали, что их речи могут кого-то обидеть — для них выкрикнуть подобное виделось простой забавой. Мальчик же крепко сжал кулаки, только его ручки, совсем маленькие, не могли никого напугать. А снаружи снова донеслось:
