Серебряное солнце пустыни [Завершён]

Уединение

Через какое-то время Кавех всё же смог оторваться от разглядываний древних фресок.
- И ты живёшь прямо здесь, среди всего этого великолепия! - восхищённо оповестил он.
Аль-Хайтам отвлёкся от книги. Если бы Кавех знал привычки главаря, то понял бы, что его слушают очень внимательно. Старшего было почти невозможно оторвать от чтения. Он тратит на это почти всё своё свободное время, и неважные разговоры просто пропускает мимо ушей.
- Спасибо, что разрешил мне войти. Я никогда не бывал внутри ни одного из строений времён цивилизации Царя Дешрета.
- Считаешь, эти руины построены во времена его жизни? - вкрадчиво спросил его пустынник.
Архитектор задумался.
- Я не очень силён в истории пустыни и никогда не видел вживую руины. Но, как мне кажется, это так.
Аль-Хайтам хмыкнул, отложил книгу на столик возле своего ложа и подошёл ближе. В нос Кавеху вновь ударил этот запах, который он ощутил в первый день пребывания в лагере. Терпкий, стойкий. Его невозможно было спутать ни с чьим другим.
- Ты посмотри на эти линии! Как можно было построить такое огромное строение в таких тяжких условиях? - восхитился студент, пытаясь отвлечься от странных мыслей.
- Ценой жизни сотен рабов, полагаю, - отрезал пустынник. Кавех опешил и умолк.
- Прости, я не хотел тебя задеть, - решился сказать он после минуты в тишине.
- Иногда я думаю, что все эти фрески - напоминание о том, кто мы такие, - неопределённо отозвался пустынник.
Кавех моргнул и посмотрел на стену. На ней изображался восседавший на троне человек с белыми волосами, а перед его троном, коленопреклонные, стояли ряды рабов.
- Многие надеятся на возвращение Царя Дешрета. Уповают на то, что Алый Король приведёт нас к процветанию. Но немногие задумываются, на чем строилась его империя. А строилась она ценой жизни всех этих рабов. По легенде, даже Набу-Маликата, Богиня Цветов, символ Радости, его возлюбленная, и Рукхадевата, Божество Мудрости, не смогли урезонить его. Все пустынники - просто потомки его рабов, и обречены на то же рабство, если он вернется. Предала Алого Короля Рукхадевата или же нет, его возвращение не принесёт облегчения пустынникам. Запретное Знание превратило его в безумца и уничтожило его народ. Едва ли, если его душа и жива, в ней осталось хоть что-то от прежнего Аль-Ахмара.
Архитектор слушал пустынника, раскрыв рот. Такие глубокие познания и объёмные размышления о судьбе народа пустыни заставили его ещё прочнее увериться в том, что не просто так Божество Мудрости даровало ему своё благословение.
- Значит, ты не разделяешь их восторга?
Аль-Хайтам коротко кивнул, рассматривая фреску. Кавех же отвлёкся от рассматривания архитектуры и теперь рассматривал того, кем заинтересован ничуть не меньше, чем темой своей дипломной работы. Отчего-то ему вспомнились слова Али о том, что после происшествия в пустыне с отрядом его брата Аль-Хайтам стал воспринимать в штыки любые попытки учиться. Вместе с тем, на ум пришло Запретное Знание, на поиски которого, по легенде, направился Аль-Ахмар, чтобы воскресить возлюбленную. Неужели пустынник боится влияния Запретного Знания? Но почему же сам так стремится к знаниям, читая множество книг?
- Наверное, тебе трудно смотреть на это изображение. Тяжело осознавать, как страдал твой народ.
- Когда-то мы с потусторонними были одним народом. По крайней мере, Рукхадевата была верной союзницей Дешрета, и втроём с Богиней Цветов они пытались построить государство, в котором будет место и силе, и мудрости, и красоте. Жаль, что ничего не вышло, - с досадой отметил Аль-Хайтам.
- Какой ты сегодня разговорчивый, - с улыбкой заметил Кавех, но, поймав на себе его холодный взгляд, тут же стушевался. - Прости. Продолжай.
- Только не говори, что впишешь это в свою работу.
- Честно говоря, хотел бы. Твои рассуждения очень интересны. Но, увы, это не вяжется с темой. Я ведь должен изучать эти руины. - Он окинул рукой просторное помещение.
Тут и там на стенах, в специальных креплениях, горели факелы. Благодаря им внутри было достаточно светло, тепло и сухо, но не жарко - холодный камень уравновешивал температуру, не давая портиться бумаге, тонким тканям и другим хрупким вещам, окружавшим хозяина этой обители.
- Ты разве живёшь здесь один? - спросил вдруг Кавех, отложив свои записи и убрав в сумку инструменты.
- Я редко здесь бываю, - признался Аль-Хайтам, не посчитав, похоже, нужным пояснять что-то еще.
- Спасибо, что впустил. В палатку по ночам задувает ветер.
Пустынник не ответил и как-то странно посмотрел на него, и студент решил больше не упоминать о своих неудобствах. Не то Аль-Хайтам решит, что Кавех жалуется.
- Ты не собираешься возвращаться к своим исследованиям? - вкрадчиво спросил вдруг пустынник.
Кавех растерялся. После дня на солнце он порядком утомился всматриваться в чертежи в своей тетради. Не было сил написать даже одно слово в заметки. Однако уходить отчего-то не хотелось. Хотелось ещё послушать рассуждения Аль-Хайтама о прошлом и будущем его народа. Но пустынник, очевидно, утомился не меньше и теперь гнал его прочь. Кавех, раздосадованный, поднялся и закинул сумку на своё плечо.
- Должно быть, у главаря пустынников много дел, - неловко произнёс он. - День на жаре для меня труден. Могу я напоследок попросить немного воды?
Аль-Хайтам, уже усевшись обратно на привычное место, равнодушно кивнул на крайнюю нишу, возле самого выхода. На ней стояло несколько кувшинов и изящные бокалы, сделанные, однако, из дешёвых материалов. Кавех растерянно уставился, гадая, в котором же из них вода. Но пить хотелось нещадно, а потому он, не решившись спросить и даже не догадавшись понюхать, откупорил плотную крышку и резко отпил глоток неведомой жидкости.
Глотку словно обожгло огнём. До носа запоздало донёсся крепкий запах спирта. Кавех отпрянул и закашлялся.
Позади него раздался тихий смех.
- Что, никогда не пил ничего крепче вина?
- Что это такое? - воскликнул Кавех, всё ещё пытаясь откашляться.
- Саке. Так его зовут в Инадзуме. Я использую его, чтобы обеззараживать раны. Но его можно и пить.
Кавех судорожно схватился за другой бокал, принюхался и запил жгучий напиток. На этот раз он угадал, в кувшине оказалась чистая вода.
- Ты это нарочно? - раздосадованно спросил студент, едва придя в себя.
Аль-Хайтам усмехнулся вновь.
- Может быть.
- Ты невыносим!
- Да неужели? Именно поэтому ты не хочешь уходить?
Кавех почувствовал, как к щекам прилила кровь.
- Я... Я просто рассматривал архитектуру!
Аль-Хайтам тихо рассмеялся. Кавех вдруг понял, что только во второй раз за все время пребывания в лагере слышал его смех. Усмешки были частой привычкой пустынника, но смех - нет. Приятный баритон разлился по комнате. Смех был тихим, но из-за особенностей строения эхом разносился по всему помещению. Его было слышно так хорошо, словно они стоят в полуметре друг от друга. Архитектор смутился ещё сильнее. Вместе со смущением вдруг пришла обида и ощущение, что с ним играют. Он ведь всего лишь пленник, оказавшийся им полезным. И очарование и образованность главаря легко вводили в заблуждение. Кавех почувствовал себя цирковым зверьком, сидящим в клетке и развлекающим хозяина.
Но даже будь это так, уходить, по правде, ему всё равно не хотелось. Любопытство и какая-то странная симпатия, которой он проникся к пустыннику, не давали ему просто уйти.
Кавех топтался на месте, всё ещё ощущая жжение в горле. Его разум по какой-то причине судорожно искал причину остаться. Потому ли, что здесь тепло и уютно? Или причина в другом?
- Позволь мне ещё посмотреть на фреску. - Он помялся и в нерешительности добавил:
- Пожалуйста.
Аль-Хайтам снова хмыкнул, отложил книгу и вдруг бросил на ковёр перед собой подушку, как бы приглашая Кавеха сесть. Студент незамедлительно подошёл и неловко опустился на колени. Полноценно сесть на то, на чем, судя по всему, спал пустынник, он не решился.
Аль-Хайтам подошёл к шкафу и достал с полки потрепанную книгу в кожаном переплете.
- Судя по всему, один из ваших оставил ее здесь. Есть даже печать Академии. - Он отдал Кавеху дневник одного из исследоватедей, в прошлом посещавших пустыню. Судя по последним записям, он забрёл куда-то в глубины пустыни Хадрамавет и то ли наткнулся на огненную птицу, то ли был схвачен пустынниками, то ли сгинул в песках.
- Забирай. Сувенир на память. Мне он ни к чему. Может, пригодится в исследованиях, - сказал Аль-Хайтам и вновь уткнулся в свою книгу.
Кавех принял дневник из его рук и, бегло пролистав, убрал в сумку. Он надеялся вернуть его в Академию. Быть может, хоть так получится увековечить труды безымянного сгинувшего ученого.
Так прошёл не один час. В груди Кавеха приятно разливалось тепло. Вскоре он всё же решился устроиться на подушке поудобнее. Он лег на живот и подпёр ею грудь. Аль-Хайтам же, кажется, совсем увлёкся чтением, и теперь едва слышно читал вслух. Под его низкий, успокаивающий, даже убаюкивающий голос и под хмель в голове Кавех не заметил, как начал погружаться в сон. Его голова то и дело грозила рухнуть прямо на подушку, от чего студент резко очухивался, но этой бодрости надолго не хватало. Решив, что сможет взбодриться, он принялся делать зарисовки и пометки в блокноте. Но полученная накануне рана ещё давала знать о себе, и рука устала так, что теперь едва могла держать карандаш.
Думая о своей судьбе и о том, что он сам, хоть и являясь пленником, жил здесь слишком уж фривольно и вовсе не ощущал себя рабом, Кавех подумал, что не ощущал таковыми и остальной гордый и свободный народ пустыни. Ему подумалось вдруг, смог ли бы Аль-Хайтам быть рабом. Все же наверняка он, ведомый верой в свободу и справедливость, поднял бы восстание и освободил своих собратьев. Возможно, ценой собственной жизни.
Был ли Дешрет рабом своих чувств к Набу-Маликата, раз тоска от разлуки довела его до желания Запретного Знания и свела с ума? Или же дело было вовсе не в любви, а в одиночестве, от которого он изнывал, находясь в огромном дворце, в окружении кучи слуг, ни один из которых не был ему настоящим верным другом? Может, и Аль-Хайтаму порой бывало одиноко в этой огромной древней галерее, и потому он предпочитал глубоко погружаться в книги?
Кавех не заметил, как его размышления плавно перетекли в грёзы. Он постепенно проваливался в сон.
Ему виделась пустыня, среди которой стоял оазис. И сотни рабов кланялись Алому Королю, который с обожанием смотрел на свою Богиню Радости. Прекрасная дева в тонких тканях, вышитых монетами и звенящих от каждого движения, взметнула свои светлые волосы и изящно и нежно изогнула руки, готовясь танцевать. Ее ноги стояли прямо в воде маленького чистого озерца. Дева обратила свой взор в толпу, будто ища кого-то взглядом.
Один из рабов вдруг поднял голову и встал во весь рост. В его чертах угадывались знакомые ярко-зелёные глаза и серебряные волосы, позади возвышалась фигура Божества Мудрости, а на поясе ярко сиял Дендро Глаз Бога.
Где-то на границе между реальностью и забытием архитектор, утомлённый длинным днём, ощутил, как на плечи опустилось нечто мягкое, укутавшее его в тёплые объятия царства снов.