По ночам становится холодно

Радуйся

Избито солнечное сплетение,

Оттого так холодно спится.

От людей падают тени,

Потому что хотят разбиться.

Дарья Виардо — Солнечное сплетение

Всеми вопросами со съёмным домом занималась Ангелина. С меня было достаточно того, что я приду — это и есть мой подарок. Не слишком оригинальный, зато какой дорогой. Ответным подарком сестры стало то, что она не впутывала меня ни в какие организаторские вопросы. Лишь раз деликатно спросила, кого я собираюсь звать, будто у меня в кармане завалялся список на двадцать фамилий.

Богдана я могла не называть. Его присутствие настолько очевидно, насколько очевидно присутствие солнца на небе днём. О нём не говорят, но каждое утро оно восходит лёгким напоминанием — без меня вы бы давно перестали существовать. Если его не позову я, обязательно позовут другие. Так что моё вмешательство не играло никакой роли, не имело никакого смысла.

У меня оставалась только Полина, которая с неожиданным энтузиазмом согласилась прийти. Честно говоря, я думала, что она откажется. Наши отношения не дотягивали до дружеской отметки. Где-то впереди маячили пункты «взаимопонимание» и «доверие», до которых слишком сложно дотянуться, слишком далеко. Мы были не более чем одноклассницами, сидящими за одной партой.

Я бы позвала Настю в качестве нового способа самоистязания, но почему-то мне казалось, что она в любом случае там будет. Это не как с Богданом. Даже если её никто не позовёт, Настя найдёт лазейку, сделает её сама. Явится внезапно и без предупреждения, как бомба, сброшенная на города с мирными жителями.

Не то чтобы сама Ангелина много кого пригласила, но её десять с лишним человек по сравнению с моим одним — уже перебор. Я чувствовала себя странно, принимая участие в непрошенном празднике, в собственном дне рождения. Такое просто не для меня. Словно кто-то другой сейчас сидел в моём теле, в моей голове, в этом незнакомом доме.

Дом, кстати, оказался вполне обычным. Не знаю, чего я ожидала. Он был меньше и хуже, чем наш. Тоже весь пропитанный искусственностью, но природа её была другой — не притворной, а необжитой. Десятки посторонних лиц день за днём вереницей сменяли друг друга, но никто и никогда не оставался насовсем.