виолетта никогда не любила осень.
осень навевала тоску.
осенью холодно, осенью дождливо, осенью одиноко.
одиночество чувствовалось как-то особенно сильно, вылезало из тёмных уголков сознания и пульсировало яркими пятнами перед глазами. листья оранжевые и помятые, свитера тяжёлые и дырявые, плечи сутулые, щёки впавшие, под глазами мешки, тело устало. темнеет раньше, ложишься позже. вставать не получалось, как бы сильно не хотелось. раскатает тебя на матрасе какая-нибудь тоска, придавит чёрным небом и оставит лежать, задыхаться от собственной ничтожности. а потом появится на полчаса слишком жёлтое солнце, посветит в окно лучами, мол, я не умерло ещё, и ты не умирай, и обратно свалится за серые облака. чтобы не портить городской пейзаж: серые стены, серые тротуары, серые машины, серая собака нюхает серую дверь подъезда.
а на этом фоне люди ехали куда-то в троллейбусе, покачиваясь туда-сюда, туда-сюда. и она среди них тоже ехала.
спустя столько времени вам, наконец, выпала возможность познакомиться поближе: виолетта малышенко, двадцать четыре года, женщина в самом расцвете отсутствия сил. пьёт, курит, не употребляет (больше), работает в библиотеке (всё ещё), ближе к ноябрю стабильно пару раз в неделю пытается утопиться (безуспешно).
троллейбус затормозил резко, как и всегда. виолетту прижала к дверям толпа, подержала немного и отлипла, открылись двери. она вывалилась на асфальт, отряхнула пальто, поправила свою глупую шапочку и пошла.
конкретно так она ходила уже пятый год. садилась на троллейбус и ехала до москвы-реки, а там пешком до большого каменного моста — постоять, подумать о чём-то высоком, застегнуться, потому что холодно, и домой. в прошлом году ходила, сейчас ходит, и будет ходить до тех пор, пока в груди всё не сгниет окончательно, и она не начнёт сплёвывать гной. тогда уже всё. приплыли.
тогда уже душа умерла и делать нечего: только на привычную остановку ехать и в москве-реке топиться. на этот раз по-настоящему.
от своих мыслей она уже не чувствовала ни страха, ни грусти, не чувствовала головной боли с похмелья, или горечи табака на языке, или хоть чего-то, кроме разочарования в себе и бесконечной усталости.
дошла до середины моста. стояла на привычном месте, опиралась на перила и смолила сигарету. медленно, со знанием дела. пальцы понемногу немели, немело запястье, немела рука, немел мозг. мысли уплывали из тела вместе с дымом, а сознание плескалось в черепной коробке, как кофе в кружке.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
московский андергрдаунд | виларья
أدب الهواةу даши вся жизнь идёт под откос. когда вырываешься из вонючей провинции в долгожданную столицу, думаешь, что можешь всё. а на деле тебя размазывают по асфальту тонкой кровавой корочкой, по которой ездят депутатско-олигархские «бэ-мэ-вэ», а ты и возр...
