Данил
Трудно понять, когда именно я вступил в черную полосу. Только этим летом? Или все же в прошлом году? И где, блять, положенная белая? Моя гребаная жизнь тупо на куски разваливается. Все, что я могу делать – это держать разорвавшуюся массу в одной чертовой куче и ждать до упора, что когда-то все это срастется обратно.
«Я с тобой…»
В очередной раз напоминаю себе, что это временно. Ничего не значит. Юля слишком добрая. Даже с такими подонками, как я.
– Что сказали? Сегодня операция? – спрашивает, едва я захожу на кухню.
Крайне странно видеть ее здесь по утрам. Каждый раз сердце словно шар раздувается. Долбаный, огромный, горячий и колючий шар. Душит изнутри, моментально смещает центр равновесия и выбивает жгучей волной все мысли из головы.
– Да, сегодня, – глухо отзываюсь, прежде чем сесть за стол.
Зрительный контакт с ней не удается разорвать. Держит, будто цепями. И охвачены они пламенем.
– Я буду молиться, – обещает задушенно.
В другой день посмеялся бы, но сейчас… Сейчас я сам во что угодно готов верить, лишь бы проклятую опухоль получилось удалить.
– Спасибо, – сухо киваю.
Юля почти сразу же отворачивается к плите. Я успеваю перевести дыхание. И тут же его задержать, когда она подходит к столу, чтобы опустить передо мной тарелку.
– Блинчики, – объявляет чересчур высоким взволнованным голосом. – Сегодня с шоколадной пастой и бананами.
Паруют и наверняка офигенно пахнут. Вот только мой, сука, избирательный нюх улавливает тонкий аромат Дикаркиной кожи.
По телу сходу несется ток.
– С мясом я не успела сделать. Начинка готова, пока ты будешь завтракать, я накручу, и ты сможешь взять с собой в офис, – тарабанит она, заставляя меня охренеть от своей чрезмерной услужливости.
Вскидываю взгляд, вероятно, слишком резко. Она вздрагивает и, вытаращив глаза, замирает.
– Послушай, – говорю как можно, мягче. – Не надо ничего делать, ладно? – выдерживая паузу, пытаюсь понять, как реагирует.
Кажется расстроенной.
– Юля… – выдыхаю для самого себя неожиданно.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ты все ещё моя D&J
Ficción histórica- Если есть какие-то правила, озвучивай сейчас, - выдвигает Милохин предупреждающе. И меня, будто током пробивает. Когда он стал таким жестким? Неужели из-за меня? - Молчишь? Молчание я приму, как вседозволенность. Моя жизнь принадлежала исключитель...