Каан стоит у окна на всю стену и вместо горячо любимого и взращиваемого матерью благоухающего сада, который совсем скоро будет усеян костями и щедро удобрен кровью, видит перед собой поле битвы. Он словно со стороны наблюдает за тем, как его бесчисленная армия расползается вокруг города саранчой и не оставляет пути для побега. На копья передней линии войск насажены человеческие головы, глазницы которых пугают своей пустотой, а готовящиеся к пиру стервятники закрывают крыльями солнце. Каан смотрит на одну из многочисленных битв, пережитых им за прошедшие столетия, и понимает, что выходил из них без единой царапины. За столько лет на земле ни одна попытка покушения на него не увенчалась успехом, а маленький омега, в глазах которого бушует Тетис, пронзил его его же кинжалом.
— Прикажи, чтобы никого сюда не впускали, — Каан обращается к Раптору и, подойдя к трону, тяжело опускается на него. Он обхватывает покрытыми слоем засохшей крови пальцами подлокотники и, прикрыв веки, снова вспоминает случившееся. Сейчас Каан не чувствует ничего, и это удивительно, ведь всего лишь несколько минут назад он корчился от боли на мраморном полу. Взгляд липнет к луже крови на месте, которое могло бы стать его последним пристанищем, и валяющемуся рядом кинжалу, и альфа вновь поражается чужой смелости. Каан сам поднял все еще находящегося без сознания омегу, перенес его в покои на втором этаже, и, убедившись, что Раптор выставил перед дверьми своих лучших бойцов, спустился в зал.
— Так что же все-таки произошло? Как мне это понимать? — никак не может принять его скудные объяснения Раптор.
— Я не рассказывал тебе, — делает глубокий вдох Каан, все еще не зная, как именно ему начать. Тяжело объяснить то, чего сам не понимаешь, и, видят небеса, Каан не знает, что на самом деле с ним происходит. — Я никому этого не рассказывал, но на протяжении многих лет этот недуг преследует меня, и, кажется, я наконец-то понял, где его источник.
— Я налью нам выпить, а ты попробуй объяснить так, чтобы я понял, — идет к столу Раптор и тянется за стаканами и пятидесятипятилетним коньяком. В течении следующих двадцати минут Каан вкратце рассказывает ему все, что с ним происходило, и когда описывает свою боль, Раптор наливает второй стакан.
— Думаешь, пацан с этим связан? — опускается на стул дослушавший его Раптор.
— Ты же сам видел, что случилось, когда я ранил его. Я надеюсь, что это он, ведь если тут замешан не только он, то боль вернется, — Каан, в отличие от него, даже не пригубил коньяка.
