Просто это сложно.

23. Отчаяние

В действительности, отказываться от собственного мнения тяжело. Порой невозможно. Как сейчас, когда прежнее, засевшее намертво в голове мнение о конченном торчке, образ избалованного, испорченного деньгами, потерял значение, притупится, стёрся, и рассыпался по собственному телу болью. Сожалением и болью, а ещё отвратительным молодушием, которым Минхо никогда не обладал, до тех пор пока не встретил Джисона.

Ну и самое ужасное, что он себя ощущал конченным мудаком, и это выбивало из привычной колеи.

Он понял что Джисон слишком долго, живет один, наедине со своей болью. С помощью наркотика, он старается прятать ее в самые глубокие и дальние уголки памяти, но эта боль никогда не отпускала из своих когтистых лап.

Внезапно по телу Хо пробежались холодные мурашки, будто, эта боль коснулась своими леденящими руками и его тела. Он берёт руку омеги, такую же ледяную в свою, но Хан Джисон не даёт этого сделать, а выпускает всё из рук, и ладонями обхватывает лицо мужчины, чтобы самому впиться в его губы.

Топко и жарко, не осторожничая с только что обработанным рассечением. Сорванно дышит прямо в рот, и не давая опомниться забирается на колени мужчины, седлая. Торопливо продолжает сминать губы, будто пьёт захлебываясь, и прижимается теснее, давая почувствовать себя всего.

Хо позволял. Он со всей силы сжал бока омеги, и этого чертовски мало, хочется ещё. Руки комкают футболку, нетерпеливо задирают и ладони ныряют под неё, с упоением ощущая ответную дрожь мягкого тела. А омега вытягивается в чужих руках, глухо стонет в поцелуй, лаская скулы альфы, которому хочется слышать голос. Он отрывается от губ и набрасывается на шею, проводя языком по пульсирующей жилке, вниз к впадинке между ключиц, и прикусывает у основания.

От Хана волнами исходил пьянящий, накатывающий, пряный запах, он сводил с ума, убивал и выворачивал душу наизнанку. Сам он дышал тихими всхлипами, цеплялся за волосы Минхо, и выгибал шею подставляясь, а после, снова вцеплялся в его губы. Целовал мягко, с восторгом, приглашая, и альфа соглашался на всё, утопая в поцелуе.

Губы Джи были вкусными.

Сочные, бесстыжие и влажные, мужчина прикусывает нижнюю, полную и всасывает к себе в рот, играючи проводит по ней языком, и выпускает наблюдая за мученически сведёнными бровями, и блаженно прикрытыми глазами, которые распахиваются. Они как прежде безумны, зрачки расширены, но прекрасные, затапливают всё пространство вокруг, и нет больше ничего.

Тугая волна возбуждения бьёт под дых. Хо следит пальцами по позвонкам на хрупкой спине, и слышит восторженный всхлип вперемешку с дрожью. Он дуреет, скользит пальцами вдоль широкой резинки штанов, и наглые ладони скользят внутрь, стискивая горячую попку. Руки сжимают, мнут, и дёргают на себя, получая в ответ упоительный стон, что каменной твердости член альфы, рвётся из штанов.

Снова целует, долго, мучительно, до рези в лёгких, не в силах насытиться истинным, который впивается короткими ноготками в его спину. Альфа рычит от сладкой боли, и наконец проходится между половинок. Оглаживает, а там гладко, мягко и горячо. Кожа влажная от испарины и желания, а проход на удивление расслабленный.

Наркотик в крови Джи, расслабил тело полностью, давая возможности делать с ним всё что пожелают. Дырочка сухая, но податливая, и палец скользит легко, но вот естественной смазки, у него никогда не было.

- Блять... - надсадно скулит Хан, всхлипывая и самостоятельно насаживаясь на палец.

- Тише. Всё хорошо. - выдыхает Ли, умирая от желания. Ему недостаточно глаз, губ и языка, запаха и даже тугой дырки на своём пальце, хотелось его всего полностью, хотелось его душу.

- Трахни меня... - выдыхает на грани слышимости Джи, горячий шепот обжигает губы альфы, а после, тот толкается напряжённым пахом вперёд, имитируя фрикции.

Саднящая грудина внезапно отдает тупой болью, и Хо рычит, но не от боли, а от остроты ощущений, что захотелось кончить прямо сейчас. Эти ощущения яркие, пьянящие, терпкие, и дело даже не в воздержании, а именно в Джисоне. Сейчас он как никогда близок, такой настойчивый, приставучий, растрёпанный и до дури обдолбанный.

Если до этого, он всегда отрицательно относился к наркотикам и к тем кто их употребляет, то сейчас к этому торчку влекло с чудовищной силой. И не потому что он истинный, а потому что он сейчас такой открытый и доступный, такой живой и невозможно шлюшный, чистый секс и личный кинк Минхо.