Няня по контракту

26

Тэхен

Я должен как-то всё объяснить сыну, но на ум ничего нормального не приходит. Я спотыкаюсь о каждое слово и не знаю, с чего начать.
– Ты её знал, да? Раньше? – помогает мне Гук.
Я киваю. Оказывается, это жутко тяжело – объяснять ребёнку некоторые вполне очевидные вещи.
– Любил, да? – прорывает Гука.
Я снова киваю. А в мозгу крутится: почему любил? Люблю... до сих пор. Всё время любил только её и никого другого. Если б тогда Розе меня Гуком не окрутила, не женился бы. Только ребёнку я этого не скажу.
– А она тебя любила?
Ещё один кивок. Наверное. Нет, любила. Точно. Правда, не знаю, любит ли сейчас.
– Ты на ней женишься? – продолжает атаковать меня сын.
Поговорили, называется. Чувствую себя полным ничтожеством. Надо собраться. Взять себя в руки.
Получается плохо. Мне бы глаза прикрыть и поспать, но я не могу. Надо за Миной присмотреть, за ней глаз да глаз, чтобы чего не отчебучила. И на «свидание» с бывшей обязательно, иначе затянется волынка надолго. Таким гидрам головы лучше сразу рубить.
– Тут понимаешь, какое дело, сын, – всё же выдавливаю из себя, понимая, что стоит только начать, а дальше как-то легче становится, – жениться, когда один, – несложно. А у меня вы. Мне как бы нужно, чтобы Дженни не только мне нравилась.
– Тебе важно, что мы скажем? – бурчит и хмурится Чонгук. – Взрослые никогда не спрашивают. Делают и всё.
– Ну... не всегда. А такие вопросы – вообще наука целая. И в одиночку, когда ты не один, не решаются.
– А если мы будем против? Не женишься?
Я вздыхаю. Всё же надеялся, что Дженни им понравилась. Ну, Чимке точняк. С Гуком всё намного сложнее.
– Скажем так: спешить не буду.
– Вдруг она плохая? А хорошей прикидывается? Как мамка.

Ой, блин. Откуда это в ребёнке?.. Мы виноваты. Ругались при нём, вываливали всё подряд. Не надо было.
– Тут видишь, какое дело, сын... Если человек стоящий, то это видно. Да, согласен, сразу можно и не разглядеть, бывает. Но долго натуру прятать не получается. Поэтому просто не нужно спешить.
– А она стоящая? – у Чонгука брови почти срослись на переносице – так он хмурится, пытаясь что-то для себя решить.
– Для меня – самая лучшая, – говорю правду и очень искренне. – Я ведь её знаю. Она... светлая. Одна такая. Необыкновенная.
– Это потому что ты влюбился, – говорит со вздохом упрямый мой прямолинейный сын.
Вот где твёрдость и характер. Вот у кого надо бы поучиться. Такой если влюбится, горы свернёт и никогда в обиду не даст. И не пойдёт на поводу ни у кого, как я когда-то под Минину дудку плясал...
Хотел никого не обидеть. Казалось, что ничего страшного не произойдёт, если я утаю некоторые особенности нашего семейства. Ну, на время. Рано или поздно всё равно бы правда открылась. А получилось плохо.
Не те выводы моя Зайка сделала. И я её потерял. И поэтому мне сейчас очень важно всё сделать правильно, как надо. Дорассказать. Объяснить. Оправдаться хоть немного. Можно, конечно, воскликнуть: нет мне прощения! Но это слишком страшно. Я хочу быть прощён, хочу, чтобы Дженни меня любила.
Да, не идеал. Да, косячил и, наверное, ещё не раз накосячу невольно. Я ж живой. Но кто не ошибался, тот не жил. И я буду изо всех сил стараться, чтобы Дженн была счастлива. Потому что будет счастлива она, буду счастлив и я, и наши дети. И те, что есть, и те, я надеюсь, что ещё будут.
– Пап, – дёргает меня Гук за рукав, и я выныриваю из своих покаянных дум, – как думаешь, она от нас не сбежит? Ну, после всего...
Я моргаю. Смотрю на него, понимая, что он боится. Мой маленький суровый мужичок, ключик к которому очень сложно подобрать.
– Мы с ней только заниматься начали. И у меня получается, представляешь? А ещё Дженни сказала, что найдёт нормальную спортивную школу. И для Чимина садик нашла. Хороший, а не такой, как был.