Гедонист

Глава 8. Золотой век

Белоснежное, точно высеченное из мрамора тело пересекали багровые и бурые полосы царапин; на бедрах синели следы орочьих лап. Трандуил осторожно прикоснулся к своей коже, чувствуя тупую боль синяков. С недавних пор он полюбил эту слабую, тягучую боль, потому что она стала для него напоминанием и своеобразным «трофеем». Вот и сейчас он улыбнулся, вспомнив безумие прошедшего полнолуния, свой страх и боль, перерастающую в ни с чем не сравнимое наслаждение, острый запах орков – запах могучих самцов, их низкие, грубые, грудные голоса, слова орочьего языка, звучавшие, как ругательства...

Трандуил откинулся на медвежью шкуру, расстеленную у камина, и зарылся пальцами в жесткий мех, который напомнил ему коротко остриженные волосы Больга. Королю всегда нравилось ощущать прикосновение грубого меха к обнаженному телу... Тепло камина ласкало его кожу, золотившуюся в отсветах пламени. Трандуил снова медленно провел рукой по шее, по груди, по животу, погладил золотистые завитки паховых волос...

Теперь, когда тело короля почти полностью исцелилось, он испытывал благодарность Азогу за то, что тот вновь наполнил их полнолуние остротой насилия. Трандуил вспоминал жар и порывистость Больга, его восторг, его упоение муками эльфа, его кипящую молодую силу, - и короля охватывало восхищение перед могучим сыном Азога. Трандуилу вспомнилась строка из эльфийского предания: «Счастлив отец, взрастивший сильных и почтительных сыновей...». Трандуил подумал, что на следующее полнолуние ему следовало бы в ответ привести Азогу Леголаса, и на несколько мгновений король отдался мечтаниям о том, какого единения они бы достигли... Но почти сразу же тень досады набежала на умиротворенное лицо Трандуила: за годы мужания сын совсем отдалился от него. Леголас не понимал и отвергал всё, чем жил король, и не было меж ними того согласия, что связывали в прежние времена отцов и сыновей.

Трандуил открыл глаза и невидящим взглядом уставился в темный потолок. Мысли о сыне всегда нарушали его привычный покой, подпитанный праздностью и удовольствиями дворца, и король обычно отмахивался от них, как от мух, вьющихся над сластями. Но сейчас, вспоминая Азога и его сына, Трандуил сравнивал Больга с Леголасом – и сравнение это было не в пользу эльфийского принца.

В ночь зачатия лихолесского принца лил дождь. Трандуил хорошо помнил, как пахло сыростью в помпезной парадной опочивальне королей Зеленолесья, и как металось и опадало пламя свечей под промозглым дыханием сквозняка. Этот неверный свет был не в силах разогнать унылый полумрак, скопившийся под балдахином королевского ложа, и Трандуил видел только неясные очертания тела жены. Король был рад этому: его всегда отталкивала ее неженственная, андрогинная фигура, плоская грудь, острые локти и колени, ключицы, некрасиво обнажавшиеся в вырезе ночной сорочки, сам цвет ее кожи – неживой, желтовато-бледный, напоминавший Трандуилу сырое тесто. Король был еще молод, он стремился испробовать новые вкусы и уже познал жаркую, безоглядную, почти агрессивную страсть жгучих гномьих красавиц и развратную искушенность смертных цариц; но эльфийские женщины – пресные, какие-то бесцветные, асексуальные – никогда не привлекали его. Женившись, Трандуил убедился, что не ошибся: его жена презирала плотские утехи и порицала сластолюбца-супруга, и зачатие наследника обернулось для молодого короля сущей мукой.