Кон Светелу опять приснился страшный сон. Стояла кромешная ночь, из тех, когда в небе ни отблеска, ни мерцания, но он каким-то образом был зряч в этом мраке и нёсся через лес, отдавая в отчаянном напряжении все силы. С разгону перепрыгивал на беговых лыжах сугробы, а душа надрывалась похоронным стенанием: не успеть, не успеть... Сквара только что шёл рядом, и было всё хорошо, а стоило на миг отвернуться, и подевался неизвестно куда и едва слышно звал издали: «Помоги...» Светел всё-таки увидел его, застрявшего в опасной промоине, и распластался на тонком льду, и пополз, и достиг, ухватился и вытащил, и понёс... только всё равно опоздал. Спасённый брат стал каким-то маленьким у него на руках, из живого, тёплого делаясь прозрачным и хрупким, и гасли, подёргиваясь ледком, два бесценных камня верила... Светел дрыгнул ногами, проснулся. В избе было совершенно темно, на полатях держалось доброе грево. Ближе к печке тихо дышала бабушка Корениха. Светел лежал за спиной у отца, мама - посередине. Срок приближался, теперь её особенно берегли. Жог устроился на боку, положив руку ей на живот. Родители еле слышно шептались, выбирали имя позднему сыну. В темноте заговорной чередой проплывали слова, исполненные стойкости, мужества и упорства. А ещё - огня, пламени, солнечного тепла... Опытные бабки по им одним ведомым признакам уже определили: Равдуша, прозванная в замужестве Жигой, носила именно сына. Когда мама стала разборчива в еде, Светел услышал однажды, как она вздыхала о берёзовом соке: вот бы напиться!.. Они с атей рады были хоть чем потешить её, но куда. Лиственные деревья не росли даже в самых сильных зеленцах вроде Торожихи. Там круглый год было тепло, однако без солнышка удавалось зеленеть одним водорослям да хвощам. Светел только спросил: «Атя, а берёзовый сок - вкусный?» Жог воздел палец, собираясь рассказать, но в дверь сунулся сосед, пришедший за лыжами, а после как-то не вспомнилось. Равдуша давно уже никуда не выходила одна, только в сопровождении мужа или сына. «Маму теперь знаешь как надо хранить?» - говорил Жог, улыбаясь неудержимо и немного смущённо. В возрасте, когда начинали присматривать подрастающим мальчишкам невест, они сами с Равдушей затеяли ещё одного. Вся Твёржа радовалась их удали. Дети после Беды рождались нечасто, а какие рождались - не стояли. Сопровождая мать, грузно опиравшуюся на рогач, Светел исполнялся лютости и был готов кому угодно дать бой. Только никто, конечно, не нападал. Даже тётушка Розщепиха помалкивала, держала язык под замком. Ещё в зеленце с середины зимы жил гость. Отчаянный торгован из-за реки, путешествовавший с сыном-помощником и санками о двух псах, вместе не стоивших, по мнению Светела, одного Зыки. Он был человек мешаной крови. На лицо гнездарь, а по имени андарх - Геррик. Он приехал на Коновой Вен, прельстившись где-то подхваченными слухами о богатом купилище в Торожихе. Ну и как было на обратном пути не заглянуть в Твёржу, где плёл знаменитые лапки лыжный делатель Пенёк? Ладно, приехал. Поставил саночки у общинного дома. Поклонился Пеньку, стал спрашивать о цене, заранее огорчаясь. Домашние диковины все продал, а купленным в Торожихе поди твёржинского источника удиви! - Сам-то откуда, добрый гость? - спросил Жог. Геррик назвал городишко в северной Андархайне, на полпути между Шегардаем и старым морским берегом: - Из Сегды. - Тогда вот что, удалой гость, - поразмыслив, сказал Жог. - Дай-ка ты мне в отплату ненарушимый зарок, что, если где хоть полслова услышишь про моего сына Сквару... Тут Светел понял, отчего отец о Скваре последнее время очень редко упоминал. Не оттого, что забывать начал. Стоило имя назвать - и на губах снова обозначилась зловещая синева. - Твоего сына?.. - Да, моего старшего. Мораничи против всякого обыка в котёл увели. Если услышишь хоть что-то... Если увидишь... Жог задохнулся. Уведённый Сквара как под лёд канул. Его не смог почувствовать даже Рыжик, летавший искать до самого Шегардая. Светел, по обыкновению помогавший в ремесленной, знака Жоговой немочи не упустил. Приник сзади, обнял... Отец поднял руку, благодарно всклочил ему волосы. Посмотрев на это, Геррик уже после отозвал Светела в сторону, учинил подробный расспрос. Он всё удивлялся: - Но вы же дани не платите?.. Царям не обязаны?.. Светел рассказал ему, откуда на руке Жога взялся белый рубец. О смелости Сквары, о безнаказанной жестокости котляров... Геррик невольно отыскал взглядом сына. - Вот так живёшь и думаешь, что всё хорошо, - пробормотал удалой купец. - А по сторонам оглядишься - и как ещё голова на плечах цела... Снегоступы коробейнику Пенёк сладил. Всё сердце отдал работе. Лыжи вышли загляденье. Вот-вот сами через лес побегут, да вприпляс. И сносу им в той пляске не будет. Геррик восхитился: - Ну и лапки, хоть в божницу любоваться клади! - Скваре покажешь, если на слово не поверит... - напутствовал Жог. Гость уже приготовил санки в дорогу, но затягивать новенькие путца в тот день ему не пришлось. Псы, выведенные во двор, так рванули к хозяину, что сын, Светелу ровесник, не удержал. Налетели, опрокинули в снег... И Геррик охнул, подвернув ступню. Еле поднялся. А поднявшись - не смог толком шагнуть. Вот досада!.. Он-то думал пристать к большому обозу, двигавшемуся на полдень. Не одному же с мальчишкой одолевать Светынь и Левобережье, порядком одичавшее после Беды! Твёржа, понятно, вволю посмеялась над неуковырой-гнездарём. Заботливо связанные саночки наново распотрошили. - Оставайся, добрый захожень, пока не поправишься! А там весна, Рождение Мира, новый торг. Жена твоя - жёнка купеческая, ждать привычная, ясные глазки, поди, не выплачет... - Да и у нас будет что посмотреть, - сказал Жог. - Что же? - А ваши стенку ладят? На Кругу бьются? Вот то-то! И Геррик, порывавшийся хромать на одной ноге обозу вдогон, уступил любопытству, остался взглянуть, «отчего цари андархов за Светынь не прошли». Сегдинцы часто появлялись теперь в ремесленной Жога Пенька. Не в праздности же дни коротать. Где живёшь - живи, а не лавки просиживай! Помогали Жогу, вместе со Светелом резали по образцу кожаные заготовки. Жог шил рукавицы. Из стриженых шкур - на всех твёржинских мужиков, да ещё про запас. Чтобы все обували кулаки из одного короба, чтобы никто не клепал про супротивника, будто злой супротивник, примером, вымочил боевые рукавицы и заморозил ради весомости удара. Рассуждали за работой о разном. О том, например, как бы согласить Корениху продать кукольное семейство на пробу. О необыкновенных дорогах, вроде бы проложенных по льдам замёрзших морей куда-то на закат, на большой остров. По слухам, баснословно счастливый и изобильный. Туда из коренной Андархайны во множестве переселялась всякая голь: вольноотпущенники, бродяги, даже беглые рабы. Из-за этого дивный остров успел обрести насмешливое прозвание - «земля кощеев», Аррантиада. Уж что там надеялись обрести отчаявшиеся переселенцы, сколько их дошло, сколько сгинуло - в пурге, в разводьях, от разбойничьих стрел, - одно Киян-море и знало. Был тот остров впрямь благодатным или открыватели, по обыкновению, привирали?.. О Скваре, котлярах и мораничах больше не упоминалось. Геррик не забыл, как труден оказался для делателя тот разговор. - Хватит горбиться, сын! - сказал Жог. - Поди разомнись! Светел с готовностью вскочил. В глубине ремесленной у него висела на двух сошках рябиновая перекладина. Чтобы хвататься и вытягивать себя вверх усилием рук. Поначалу Светел едва десяток раз укладывал на неё подбородок. Ныне перевалил за два десятка, да ещё поднимал себя над перекладиной, утверждаясь на распрямлённых руках. Кайтар, сын Геррика, тоже примеривался, но не полюбилось. - На что тебе? - спросил он, видя упорство ровесника. - Я к воинам податься хочу. В боевую дружину. - А я не хочу, - сказал Кайтар. - Наше дело не драться, мы людей добрыми товарами радуем. Светел с усилием выдавил себя наверх, просипел: - Я тоже не хотел... Брата надо найти. Кайтар засмеялся: - Тебе, может, не витязем, а торговым гостем стать надобно? Коробейники всюду ездят, всё знают, а чего не знают, про то им другие рассказывают. Светел достал носом знакомый сучок в бревне, медленно опустился, не ставя пяток на пол. - Тогда я лучше скоморохом... - Вот скоморохом не надо, - нахмурился Кайтар. - Торгованам рады везде, а потешников у нас не всюду пускают. - Это как? Кайтар оглянулся на взрослых, зашептал, прикрыв рот ладонью: - Говорят, вредные они, скоморохи... - Кто говорит? Кайтар ответил ещё опасливее: - Мораничи. Святые жрецы Матери Матерей. Светел опять коснулся сучка. Тело раз от разу делалось тяжелей, руки слабли. Он позволил себе чуть задержаться наверху, чтобы спросить: - Почему? - Потому что при них люди пляшут, поют и солнце в небо закликают. Светелу хотелось узнать, что же в этом плохого и почему за песни иным урезают язык... Было недосуг. Руки норовили оторваться от плеч, а он успел размечтаться достать сучок ещё раз или два, добавляя ко вчерашнему счёту. Пальцы на перекладине стали совсем чужими. Он представил, будто лезет на высокую стену - Сквару освобождать. - ...А подобало бы плакать великим плачем, хвалить Владычицу за вразумление и гнать всякого, кто иначе толкует. Тогда Она, может, наказание отзовёт... Светел почти не слышал его. Дрался вверх, выжимая из плеч и спины остатки могуты. Ещё... ещё!!! Достал - и только что не свалился на пол, какое там опуститься чинно и мерно. Сел на берёсту, торопливо сунул в рот пальцы. Из-под ногтей точилась кровь. - Небось Круг унести хочешь? - с уважением спросил Кайтар. Светел мотнул головой: - Не хочу. - Что так? - удивился Кайтар. Он любопытно приглядывался к обычаям Твёржи, как надлежит сметливому будущему купцу. Желаешь прибыльно торговать, выведывай побольше о землях, куда ездить берёшься. И о людях, что в тех землях живут. - Сын! - окликнул Пенёк. - Сбегай в амбар, принеси кожиц! Там замороженными хранились рыбьи шкурки, предназначенные на клей. Не всё рукавицы: люди к Жогу шли каждый день. Кому починить лыжи, кому сделать. И как прежде один без Светела поспевал?.. Мальчишки вышли наружу. - Что ж биться не будешь? - повторил Кайтар. - Я думал, ты ради боя... Светел нахмурился: - Атя биться не благословил. Кайтар огляделся и тихо спросил: - Потому что ты пасынок? - Пасынками забор подпирают, - сказал Светел. - А я приёмыш. В животы взятый. Засыновлённый. - И оттого тебе не позволено... Светел с гордостью промолвил: - Меня таким же Опёнком зовут, как и брата. Нарекли своим, теперь не чуждить стать! - Значит, бережёт тебя батюшка, ты у него один теперь, - догадался Кайтар. И вдруг решил по-мальчишески поддеть сверстника: - Из дому-то как пускает? Да за тын, за ледяной вал? Тебе, может, с бабушкой Коренихой сидеть надо, дивных кукол творить? Светел покраснел, хотел ответить подобающе, может, даже в снегу вывалять неучтивца. «Ты вождём будешь, - говорил ему Жог. - Твой первый отец сердце из узды не выпускал!» - У меня превыше кулака власть будет, - важно объяснил он Кайтару. - На гуслях играть стану. Под Младший Круг. А может, и после, если дед Игорка позволит. - А-а, пальцы игровые хранишь?.. Светел промолчал. Отворив амбар, он вытащил наружу свой старый мешок. Тот, о который некогда растрепал дельницы. Поднял, встряхнул на руке: что-то лёгок, ледяная начинка уж не стаяла ли?.. - Вот, - сказал он Кайтару. - Я хотел... раньше. Думал поединщиком ходить, как атя. Кайтар стукнул по мешку. С правой, с левой. Примерился несколько раз, двинул в полную силу. Светел поднял упавший мешок, водворил на уступ. Он хотел просто показать Кайтару свидетельство своих прежних намерений, но неожиданно раззадорился. Представил вместо рогожи скоблёное рыло Лихаря. Его усмешку. Такую, как у Звигурова забора... Рука вылетела снизу вверх, по косой дуге, с разворота, всей силой совокупно устремлённого тела. Внесла пяту раскрытой ладони Лихарю чуть ниже виска. С мешком что-то случилось. Он лопнул - но не под рукой Светела, а с другой стороны. Ряднина разошлась, раскрылась, острые обломки льда порвали её, воткнулись в сугроб. - Ой, - сказал Светел и тотчас из грозного бойца стал мальчишкой, оробевшим от собственной удали. Должно быть, ледяная чушка утратила крепость, пока лежала в мешке. Хотя что с ледышкой может произойти? Не в оттепель же её выносили?.. А и выносили, так что? Они взяли кожицы и пошли назад в ремесленную. Кайтар всё косился на Светела и почему-то молчал. Полтора века назад - в общем, давным-давно - цари Андархайны решили распространить свою державу на север. Левобережье особо не противилось воеводе Ойдригу, пришедшему из Шегардая. Тогда-то левобережников стали величать гнездарями, ибо следующее поколение с колыбелей принадлежало царям. Теперь они хвалили мудрость праотцев. Радовались мирному порядку жизни под сильной, хотя и чуждой рукой. А вот на Коновой Вен андархи так и не прошли. Давняя победа подарила племени, оставшемуся свободным, назвище дикомытов. Злые языки утверждали, будто ойдриговичей остановила Светынь, прогнали ранние и жестокие холода. Конечно, на самом деле было иначе. Враг не испугался ни морозов, ни студёных стремнин. Ему показали путь непреклонные воеводы вроде того, о ком пел песню Кербога. И ратники, шедшие в бой не по приказу властителя, возжелавшего славы. На Коновом Вене от века не строили крепостей для защиты от чужеземцев. И строить не собирались. Крепость может снести Беда, исподволь расточить время... а люди пребудут. Люди, которые ладят избы, рожают детей, пляшут, дерутся, мирятся, ссорятся, играют на кугиклах и гуслях... С того славного времени повёлся на Коновом Вене обык биться стенка на стенку. Ради совокупной гордости дедов, ради совокупного мужества внуков. Стеношные бои творились на больших купилищах, четыре раза в год, во дни, когда Боги особенно чают от смертных участия во вселенских делах. Боёв ждали, к ним готовились. В каждой деревне мужики от безусых до седых, а бывало что и смелые бабы, ревновали в стенку попасть. Пусть видят Земля в снегу и Небо за тучами: не оскудел Коновой Вен. По-прежнему лютояр, по-прежнему никого не боится и ничего не забыл!.. Достойных стеношного братства выбирали и испытывали более древним уставом - на Кругу. В Твёрже Круг рядили на одном из спускных прудов, на ровном, просторном заснеженном льду. Зрители устроились по высокому берегу, бойцы собрались внизу. Светел с дедом Игоркой стояли отдельно. Светел отчаянно стискивал гусли, спохватывался, прятал в рукава пальцы, быстро немевшие на морозе. Было страшно до щекотки и трепыхания в животе. Схлестнуться на Кругу с таким же прытким мальчишкой и от него получить - куда ни шло. Там всяк силён и каждый ищет на себя более сильного... А тут!.. Три последние ночи Светелу снилось, будто он вышел на лёд, взял гусли и... заиграл не то. Спутал песню. Хватился, приглушил струны, начал всё заново... и снова ошибся. Вместо наигрыша под драку завёл Скварину колыбельную, да с жестокими Кербогиными словами. Опять заглушил гусли... вспомнил наконец, как нужно было играть, ударил по струнам... а струны-то возьми и порвись... Зря ли дед Игорка сперва учить его не хотел!.. Этот сон всякий раз сгонял Светела с тёплых полатей, заставлял одеваться, брать чехол с гуслями, уходить в ремесленную. Там он зажигал светец и перебирал струны, пока не возвращалась уверенность, а гусли сами не начинали подсказывать пальцам. Они были ещё дедушкины и знали, конечно, куда как побольше неопытного гусляра. Такое знали, до чего ему, если ума хватит, лишь предстояло дойти... Светел пытался наигрывать, сколько себя помнил. Тянулся за гораздым братом, вспыхивал и бросал: не получалось. Во всю душу взялся только в минувший год, когда остался старым гуслям вроде первого наследника. Это ж нехорошо, когда прерывается след. Много теперь Светел делал такого, что надлежало бы брату. Сегодня ему казалось, будто ещё и Сквара смотрел на него, нескладёху, и от этого было вдвое страшней. Он даже отца не сразу найти взглядом сумел. Лица сливались, в ушах билось, гудело... Жог Пенёк сидел наверху, на коробе с рукавицами. Приметив, как затравленно озирается сын, лыжный делатель помахал ему. Светел вроде приободрился. Разбивалы, коренные бойцы, среди которых ходил когда-то и Жог, покамест в дело не рвались. Пошучивали, посмеивались, подталкивали один другого плечами. Дойдёт черёд и до них. Первой, предваряя взрослый задор, на лёд высыпала ребятня. Самые младшенькие, что ещё волос не плели. Им всё равно оказывали уважение, да не меньшее, чем главным бойцам. Ладонь деда Игорки легла Светелу на плечо. Тот вздрогнул и понял: пришёл кон! Вот прямо сейчас!.. Он совсем перестал что-либо видеть кругом. Выпростал пальцы из рукавов. В руках дедушки подал голос большой бубен, зарокотал, загудел... Светел зажмурился, напрочь забыл всё на свете, ударил по струнам. Почему-то сразу стало легко. С берега дружно отозвались кугиклы, дудки, брунчалки. Кто никакой снасти не принёс, те свистели, мерно хлопали в ладоши. Светел выкрикивал первые слова, деревня подхватывала громко и весело. Светел начал понимать, отчего люди приписывают гуслям власть превыше даже меча. Если чин боя вдруг сменится бесчинием, гусли смолкнут, и с ними остановится мир. Подо льдом бежит водица, А до нас ей не достать. Будем знатно мы яриться И весёлого ломать. Мы народ немножко грозный, А обычай наш таков: Не боимся ни мороза, Ни пудовых кулаков... Стоило ли ждать от малышей, чтобы они держали порядок строя или показывали хоть сколько-нибудь правильный бой! Ребятишки просто встали в кружок, самый храбрый выскочил в середину, стал отбиваться сразу от всех. Те бросали его на стороны, тузили рукавицами. Визг, писк, одобрительные голоса взрослых: - Ишь, схватил да поволок, только брызги в потолок! - В спину, в спину-то! Гусляр, куда смотришь? - На боевого старосту смотрит, на кого ещё. И не в спину, это он на мах зацепил... Задирается серёдка, Огрызаются концы. Разухабистой походкой В Круг выходят молодцы. Изловчившись, задорщик схватил кого-то за толстый ворот тулупчика, утащил в середину вместо себя, а сам занял его место. Старый дед напомнит внуку, Что у нас не кажут тыл, Чтоб на кровь не поднял руку И лежачего не бил! Раскрасневшихся, выплеснувших пыл малышей начали спроваживать с Круга. Двое утирали расквашенные носы, но в глазах метался огонь. Светел улучил время покоситься на деда Игорку. Не пора ли отдавать гусли? Старик лишь кивнул: играй дальше. Взрослые и подростки разбирали из короба рукавицы. Против серого тумана Светел хорошо видел отца. Жог поймал его взгляд, улыбнулся в ответ. Теперь начиналось уже близкое подобие взрослого Круга. Ровесники Сквары и Светела сперва плясали под гусельный перебор, братски положив руки один другому на плечи. Потом кто-то отчаянный покинул кольцо, пустился в пляс сам по себе. Казалось, парнишка валился то вперёд, то назад, падал влево-вправо, чтобы вот сейчас растянуться... чудесным образом выправлялся, продолжал плясать, подгоняемый звоном струн, криком и свистом. Видят Боги, слышат люди, Мы дерёмся на любки. Зла таить никто не будет На святые кулаки. Скоро плясуну сыскался соперник. Они ещё покружились, наперекор ломая весёлого... Потом схлестнулись. Руки в рукавицах Пеньковой работы молотили по коже тулупов, по щекам и безбородым скулам, вовремя не спрятанным за мохнатые вороты. Светел украшал наигрыш как только мог, потому что сейчас в Кругу должен был ходить Сквара. Без поддавок станем биться, В ухо, в рыло, по груди! Кто морозит рукавицы, К нам сюда не выходи! Сбитый откатился под ноги танцующим. С него было довольно. Навстречу победителю выскочил новый противник. Светел узнал Кайтара, забыл удивиться. Купеческий сын продержался долго, даже начал было теснить, но всё-таки упал, отполз прочь. Встал уже за Кругом, улыбаясь во весь рот, с рассаженной бровью, потирая левую руку над локтем. Вот чудеса. Привычный гордиться, что его родина была украиной великой Андархайны, парень ликовал среди стойких неприятелей андархских царей, и почему-то это было правильно и хорошо. - Каков молодец-то, даром что сегдинский! - похвалили его. - Вот ещё научится ходовую жилу беречь, совсем добрый будет боец, - со знанием дела рассудила большуха. Кайтар похаживал, выпятив грудь, махал отцу, ещё кого-то высматривал среди зрителей. Светел, кажется, даже знал кого: Ишутку. Зря высматривал. Девка помогала бабушке Коренихе, затеявшей кукол для Геррика. Светел сам рад был бы покрасовался перед Ишуткой, да судьба велела иначе. Ещё несколько лет, и атя благословит его в путь. Скварко... Он сегодня всех победил бы... Молодецкая повадка В нашей Твёрже прижилась. Будет всякому несладко, Кто отважится на нас! Подростки с воплями тащили прочь оставшегося непобеждённым. Паренёк унёс Младший Круг и до следующего праздника будет знаться героем. Отец подхватил его, мать тянулась утереть сыну лицо, тот не давался, словно без кровяных разводов геройство должно было от него отбежать. Гусли вызванивали победу. Жига-Равдуша могла бы сейчас сидеть рядом с лыжным делателем, тоже радоваться за Светела. Только её на берегу не было. С самого утра она что-то разохалась, поначалу не восхотела даже с полатей слезать. Кое-как, с помощью Жога, перебралась на лавку... да на ней опять и заснула. Светел ещё посмотрел на старика Игорку. Теперь начинался Большой Круг, главное мужское действо. Позволит дед ему дальше вести наигрыш или прикажет гусли отдать? Старик притопывал валенками. В зимний холод всякий молод, все пляшут. Дедушка смотрел с одобрением и гусли перенимать не спешил. Светел заставил струны разговаривать по-иному, строже, суровей. Именитые разбивалы выступали с такой грозной удалью, с таким предвкушением вселенского праздника, что у зрителей сами собой начинали ходить плечи, переступать ноги. Что-то зрело и близилось, то ли битва, то ли свадебный пир, то ли благодетельная гроза... Даром что Божьих громов над Светынью не слыхали который уже год. Мы отчаянные люди, Не дерёмся, так поём. На Кругу не шутки шутим - По сусалам раздаём! Эти не то что пластались - весёлого-то ломали, словно своим мужеством надеялись сдвинуть, подтолкнуть запнувшийся ход мироздания. Удары сыпались такие, что под ногами вздрагивал лёд. Как огонь, хранится память Обо всех, кто Круг топтал, Кто святыми кулаками Солнце в небо зазывал! Глядя на коренных стеношников, Светел всякий раз ждал, чтобы тучи разорвались. Ну, не в этот раз, значит, в следующий. Наша ратная потеха То-то славно задалась: Даже если не до смеха, Поднимаемся смеясь! Кто кому начистил зубы, Те за кружкой в уголке После вспомнят, как же любо Нынче было на реке! На самом деле вместо реки под ногами был пруд, но с обыком не поспоришь. Светел снова нашёл глазами отца. Вот к Жогу, волоча свалившийся платок, подбежала Ишутка. Стала прыгать, размахивать руками, что-то заполошно рассказывая. Светел успел испугаться, не случилось ли чего с мамой, но Жог вдруг вскочил, схватил девчушку за плечи и чуть ли не запрыгал с ней вместе, а потом, напрочь забыв о деяниях на Кругу, бегом устремился в сторону дома. ...И согнулся на ходу, словно его пырнули в живот ножом... Побелел, накрыл ладонями подреберье... стал заваливаться вперёд... Канул вниз лицом, остался лежать. - Атя!.. - отчаянным голосом завопил Светел. Не глядя сунул гусли деду Игорке, начисто позабыв, что умолкшие струны должны были остановить мир. Бросился к Жогу. Вселенная действительно остановилась... Пруд был не слишком велик, но Светел бежал и бежал, расталкивая густую трясину воздуха. И уже понимал, что не успеет. Не успеет подхватить, удержать... Огонёк отца вдруг превратился в огромное бледное пламя. Заполнил всё небо, прянул к Светелу... обнял его... стал рассеиваться... истаивать... уходить... На утоптанном снегу не было заметно, что следов от пробежки Светела осталось раза в два меньше положенного. Как раз когда на Круг должен был выступить, но не выступил Сквара, в избе проснулась Равдуша. Проснулась от ощущения сырости... Хрипло, испуганно позвала свекровь - и вдруг стала рожать. Вот так, даже в баню отвести её не успели. Всё произошло очень быстро и на диво легко. Корениха приняла мальчишку. Темноволосого, в Пенькову породу. Младенческие глаза тоже обещали со временем стать отцовскими, она-то уж помнила. Дитя сучило крепкими ручками и ножками и громко кричало. Жог успел узнать, что у него родился сын. Только на руки взять уже не довелось. Дальнейшее Светелу запомнилось как-то рвано, кусками. Капли крови на белом снегу возле ноздрей Жога. Невероятно тяжёлая голова, которую Опёнок силился приподнять. Потом сразу, хотя должно было минуть время, - белое полотно маминого лица. Сжатые губы Ерги Коренихи, державшейся наследным упрямством. Тихие пересуды соседей, считавших, что хуже всех досталось именно бабке. Тяжко детям родителей провожать, но родителям детей - во сто крат... За соседями стояла вековая премудрость, нажитая не только Твёржей - всем Коновым Веном. Один Светел никак не мог смириться, упорно ждал, пытался искать огонёк отца, затерявшийся среди звёзд... Зыка тоже не смирялся. Ненадолго умолкал во дворе - и опять выл... Голос Коренихи: «Не моги заходиться, дочка, не велю! Молоко пропадёт, и сама горячкой изгибнешь!» Запахи съестного по всей деревне и дома. Бабы растворили погреба и встали у хл?потов, чтобы честь честью проводить Пенька и встретить маленького Опёнка. Пуповину, так уж вышло, Коренихе пришлось резать самой, но всё остальное, что надлежало мужчине, Светел для брата сделал. Завернул в отцовскую рубашку, вынес за порог, показал Небу, Земле и сошедшимся людям. Обратил личиком к печному огню. Побрызгал водой, утверждая в кругах стихий. Вложил в ручонку стрелу из Жогова тула... Люди отметили, что мальчонка схватился за неё сразу и крепко. Добрые имена, что проплывали над Светелом в уютной избяной тишине, так и остались ждать новых рождений. Само собой стало понятно, что на свет явился маленький Ж?гушка, тут даже рядить было не о чем. А старшего Жога всем миром проводили к родителям. Сладили честной костёр, и огонь на сухую берёсту возложил опять-таки Светел. Вспыхнула крада, встало кругом домовины высокое огненное кольцо... Первым вместе с языками огня к небу взмыл голос Равдуши. Взвился в песенном вопле, отчаянном, горьком и светлом. Заметался, клича осиротевшей лебедью, взывая к тому, кто уже не мог отозваться. Закатилось, отгорело солнце ясное, За горами его тьма покрыла пологом. Заслонили моё солнце часты ёлочки, Завлекли туманом тучи перехожие, Загорелись в тёмном небе часты звёздочки... Деревня подхватила мощным распевом. Сперва девки с бабами, густые мужские голоса поддержали, напутствуя Жога, вручая свой последний наказ. А за мостиком ты встретишь старых дедушек, Если их догонишь, свидишься вподстёжечку Либо встрету встретишь стареньких старинушек, Передай им слово доброе, приветное... Равдуша стояла на коленях, расстелив перед собой большой красивый платок, давний мужнин подарок. Крылатый голос снова взмыл к облакам: Мы проглупали, сироты неразумные, Не глядели про запас мы на желанного, Прозевали, упустили ясна сокола. Улетел в неворотимую сторонушку, Притомились его крылья многотрудные, Не слетит, не отзовётся, не воротится... Равдуша простёрла руки, упала на платок, как в могилу. Может, и хотела бы унестись следом за Жогом, да было нельзя. Свекровушка Ерга Корениха стояла у неё за спиной, держала на руках внука. Люди не берутся судить о памяти младенцев. Иным кажется, будто новорождённые совсем ничего не понимают. Другим - что едва осмысленные глаза вбирают всё и укладывают в память тоже всё, без остатка. В руках у девок заливались кугиклы, мужчины играли кто на гудке, кто на сопели, дед Игорка и Светел вели гусельный лад. Светел видел свои пальцы на струнах, но что они выводили - хоть убей. Твёржа продолжала петь, отзываясь воплю вдовы крепким и суровым согласием: А за мостиком ты встретишь малых детушек, Если их догонишь, свидишься вподстёжечку Либо встрету встретишь взятых наглой смертию, Передай им слово доброе, приветное... Светел как следует очнулся лишь через несколько дней. Когда мать уже выткала вдовье полотенце и повила на Родительский Дуб, а из Твёржи окончательно удалилась посрамлённая Смерть. Настала пора Жизни возвращаться в обычное русло. Пахло смолистой елью, дымом и дёгтем... Он ходил туда-сюда по ремесленной, трогая знакомые рубаночки, шилья и молотки. «Кто ж нам теперь лыжи уставлять будет?» - спросила на поминках большуха. Тихо спросила, но Светел расслышал даже сквозь общий смех, сопровождавший озорную повесть о сватовстве Пенька. Дядька Шабарша так же тихо ответил: «Есть кому!» Светел, пожалуй, вправду знал и умел всё, что надлежит лыжному делателю. Выбрать и расколоть дерево, вытесать заготовки, распарить, зажать в станке, сварить клею для камысов. Выгнуть лапки, скрепить, заплести, шипами снабдить... Всё вроде знакомо, всё в руках держал и сам до ума доводил... Только двадцатилетнего опыта за спиной не было, чтобы умения подкрепить. Поди возьмись в самый первый раз за работу, зная, что отец больше не заглянет через плечо, не поправит, не похвалит, не вразумит... Всё теперь сам. Ни за кого не спрячешься. Для начала можно было доверстать лапки, затеянные Жогом в то последнее утро. Светел ещё прошёлся туда-сюда, поглядывая на незавершённое плетево. Отец закрепил ремешки узлом, чтобы не ослабли. Как распустить узел, помнящий его руку, тем самым окончательно подтверждая: больше не войдёт, пригнувшись в двери, не пододвинет скамейку, не возьмётся за проволочный крючок... Светел вдруг бросился к перекладине, повис, подобрал ноги и так яростно бросил себя вверх, словно взлететь собирался. Снова и снова, без счёта. Начал потеть - скинул рубашку, досадуя, торопясь. Метнулся обратно... Ещё, ещё! Скоро на левом плече вылезли синяки от Сквариной пятерни, но он не заметил. Больной угар, наполнивший мышцы, казался пеленой дыма. Миновать её, и придёт великая ясность. Приметный сучок возникал перед глазами опять и опять. Светел хрипел, рычал, гнал себя дальше. Вместо пота из телесных пор пошла какая-то слизь. Лощёная жердь под пальцами потемнела от крови, стала скользкой и липкой... Ещё! Ещё! Некому было снять Светела с перекладины да объяснить ему, насколько опасно вот так себя подвигать. Ещё... Ещё! Потом что-то случилось. Тело утратило вес. И плевать, что рот был полон густого железного вкуса, это не имело никакого значения, ибо Светел вправду выучился летать. Руки носили его вверх и вниз, как птицу крылья, унесли бы в небо совсем, да крыша мешала. От стропилины отделилось тонкое древесное волоконце, начало медленное-медленное падение вниз. Ладони Светела разомкнулись, он воспарил рядом со щепочкой, такой же лёгкий, такой же неподвластный тяге земной. Темнота затопила зрачки ещё прежде, чем берестяной пол принял его. Светел пришёл в себя оттого, что ему вылизывал лицо симуран. «Рыжик?..» Нет. У матёрого красавца, склонившегося над Светелом, бурая шерсть играла серебряными искрами. Это был отец Рыжика, сгоревший в небе над стольным городом Фойрегом. Его, Опёнка, отец-симуран. «Смуроха!.. Я так и знал! - обрадовался Светел. Вскинул руки обнять. - Я знал, ты всё равно живой и найдёшься! А то мама Золотинка сказала, что ты... на ту сторону неба...» Тёплый язык снова прошёлся по щеке, смывая пот, слёзы и кровь. «Она сказала правду, маленький Аодх. Я не выжил. Но я решил посетить тебя, пока след твоего отца ещё свеж». Светел хотел рассказать ему, каким справным вымахал Рыжик, но уловил рядом движение. Повернул голову, увидел седого величественного мужчину с серебряным обручем в волосах. «Отец, я ещё не встал перед вельможами и не объявил знаки, - виновато обратился к нему Светел. - Зато я лыжи верстать научился. И на гуслях играть. И...» «Значит, я в правильную сторону тебя отослал, - сказал человек. Непонятно как, но Светел оказался у него на руках. - Царские знаки - не самое важное, мой сын. Даже Огненный Трон не так важен. Надо, чтобы снова солнце светило. Ты должен понять, за что на самом деле стоит сражаться!» Светел хотел попросить его истолковать сказанное, но медовые глаза уже стали впрозелень голубыми, а вместо каменной звезды надо лбом заблестели белые пряди, серебряные в чёрном свинце. «Атя! - Светел всей силой души потянулся к Жогу Пеньку, но только и придумал спросить: - Атя... А берёзовый сок - вкусный?»
