Господин учитель Сквара просидел взаперти ещё полных два дня. Он видел, как, возложив на щиты, уносили со двора погибшего Космохвоста. Видел дымный хвост, взошедший над лесом; он уже знал, что поляна, отведённая для честных костров, носит особое название - Великий Погреб. Позже Сквара видел и Лихаря. Наказанный стень выглядел подавленным и угрюмым, но бросалось в глаза: межеумки, старшие и сам Ветер обращались с ним совершенно по-прежнему, так, будто вовсе ничего не произошло. Не все справлялись одинаково хорошо, но, по крайней мере, никто Лихаря не задирал, не травил. Позже Сквара уяснил, что в котле люто запрещалось домучивать выстоявшего у столба. Принял кару, искупил, продержавшись честно и прямо, - стало быть, взял свою честь, и никто ему не волен старое поминать. Правду молвить, проводив Космохвоста, Сквара к решётке больше почти не вылезал... Сидел на смятом одеяле, всё думал о том, что мог сделать, но не сделал для узника. О чём ещё мог спросить его, но не спросил... На третий день Опёнка выпустили наружу. Выйдя во двор, он увидел возле ворот лёгкие саночки и сидевшего на них Ветра. Котляр поманил его рукой. Сквара подошёл. Ветер бросил ему снегоступы и потяг, увенчанный чем-то вроде алыка: - Впрягайся. В лес меня повезёшь. Сквара молча завязал путца. Скрестил на груди плетёные ремённые петли. С усилием тронул санки по шершавой земле, подмёрзшей возле ворот. Выбрался на снег, потащил по дороге. Теперь Ветер его, наверно, убьёт. Странно только, зачем идти для этого в лес. Мог бы управиться и во дворе. У всех на глазах. Чтобы дурачьё покрепче запомнило, каково похабничать про котёл и Морану. Разве только хотел попытать, не сказал ли ему рында чего занятного и такого, о чём с пленителями молчал. Про Косохлёста... Про Сеггара... После заточения в ногах не было прежней резвой готовности. Сын лыжного делателя злился и налегал, чтобы хоть помирать было не стыдно. Чтобы Ветер напоследок рохлей не обозвал. Пока пересекали старое поле, тело разогрелось, набрало силу, отчего на душе странным образом полегчало. Тащить пришлось долго. За неровными завалами обочин встали изломанные снегопадами деревья. Почти на том самом месте, откуда они целую жизнь назад разглядели чёрные башни, Ветер указал Скваре неприметную тропку меж соснами. Сквара заново ощутил близость конца. Ещё с полверсты через чащу, и санки выкатились на длинную утоптанную поляну. В сотне шагов виднелся городок, сбитый из снежных глыб. - Стой, - сказал Ветер. Сквара скинул вымокшие ремни. Повернулся к нему. «Вот теперь убивать будет...» Ветер вдруг улыбнулся: - Что насупился, дикомыт? - И бросил Скваре его кожушок. - Одевайся, застынешь. Вид у него, против всякого обыкновения, был усталый. Такой, словно источник не отошёл ещё от тяжкой поездки и, паче того, от страшного возвращения. - Думаешь, убивать стану? - спросил Ветер. Сквара понял: котляр видит его насквозь. Со всеми его страхами, надеждами и глупым упрямством. - А что не бежишь? Сквара буркнул: - Так поймаешь. Ветер кивнул: - Верно, поймаю. А вот убивать тебя или нет, ещё поразмыслю. - И присмотрелся: - Это что у тебя на руке? Раньше не было или я слепой стал? Космохвост подарил? Сквара поднял рукав, показывая плетежок. Всё равно без толку прятать. - Не... Это из ужища, на котором ты Ивеня повесил. Брови котляра смешно встали домиком. - Так вот, значит, как твой дружок счастливой верёвкой распорядился?.. А я-то уверен был, что на ней и удавится. Духу недостало или ты помешал? - Он петлю свил, - ответил Сквара, надеясь, что его речи отведут от Ознобиши беду. - Раздумал. Сказал так: если Ивень не послужил, я уж послужу за него и за себя. Ветер насмешливо кивнул: - Полно врать... - Он умом твёрд, - упорно продолжал Сквара. - Может, враз пяти пудов не поднимет, зато покумекает и неволи приспособит, что пуды сами взбегут. А если что год назад услыхал, слово в слово расскажет. Он... - Ладно, не о нём речь, - перебил Ветер. И вдруг задал вопрос, которого Сквара боялся больше всего: - Про что тебе Космохвост баял? По счастью, у Сквары был срок придумать ответ. - Про то, что каких-то царевичей охранял. Эри... Ари... Взгляд Ветра стал пристальным. - От кого охранял? Скваре сделалось жарко. Он вздохнул, ответил: - От мораничей. Ветер, уязвлённый чужой неправдой, пристукнул кулаком по колену: - От мораничей? А как своего сына, Косохлёста, учил в царском платье ходить, про то сказывал? Сквара туповато переспросил: - Сына?.. «Сироток на улице подобрал...» - Сына. Он же сам с праведной семьёй в родстве состоял. Не особенно близком, но... Вижу, и об этом смолчал. Царская кровь сильна, все дети похожи. Отчего сироту своим сынишкой не подменить да потом у трона не встать? «Обойдёт тебя Ветер, а ты и не поймёшь...» Между прочим, слова «сын за отца» в песню предложил Космохвост. - Он ведь... чтоб защитить... - А о том, куда все наследники, что прежде Эрелиса, вдруг стали деваться, речей у вас не было?.. Сквара надолго замолк. «Так не он же их... Космохвост... вправду-то... или как?» Он тихо спросил: - Господин учитель... - И сам вздрогнул, сообразив, что впервые обратился к Ветру, как подобало уноту. - Мне ты на что про чужую склоку рассказываешь? Мы царям не обязаны. Пусть они хоть все там убьются, нам какая печаль? Ветер досадливо мотнул головой: - Да не в них дело, пендерь! Пора тебе соображать, как люди чёрную ворону за белого лебедя продают. Тут приврут, там подправят, ан глядь, себя не узнаешь. Сквара смотрел под ноги. Морщил лоб. Думал. - Вот твой дружок, Ознобиша, небось не всему верить горазд. Говоришь, решил Владычице послужить? - Ну... - Не «ну», а да или нет, господин учитель. - Да, господин учитель... - А ты, значит, не хочешь? - Мы царям не обязаны, - повторил Сквара и на миг понадеялся, что Ветер сейчас махнёт на него рукой, велит такому поперечному убираться обратно за реку, в леса. Даже подумать успел: как же Ознобиша один?.. Но Ветер прихлопнул ладонями по коленям: - Тогда иначе скажу. Твоя судьба теперь здесь, а каким узором сплести её, выбирай сам. Хочешь научиться бегать, чтобы я не поймал? Хочешь драться так, чтобы я победить не мог? Или всё будешь через два дня на третий в холодницу попадать, пока кривым стручком не засохнешь? - Не... - Что «не»? - Лучше я драться буду... господин учитель. Ветер поднялся. Отряхнул от снега меховые штаны: - Тогда вставай, бить буду. Сквара встал. Опустил руки, сжал кулаки. Он помнил, как выл и корчился Лихарь. Ветер посмотрел на него - и согнулся от смеха: - Ты куда так напыжился, дикомыт? Сквара смутился: - Так сказал же... Бить будешь... Господин учитель вытер глаза: - Владычица, дай терпенья... Я бить сказал, а не душу из тебя выбивать! Вот смотри... Его рука медленно проплыла вперёд. Пальцы, сложенные копьём и способные, наверное, проткнуть мальчишку насквозь, несильно толкнули Сквару в грудную кость. - Ну? Что сделать надо? Ты, пугало огородное, в бою так же будешь стоять?.. Ударь меня, покажу. Сквара нахмурился. Ударил. То есть удара не получилось. Ветер просто не допустил до себя его руку. Он вполне соответствовал своему назвищу - бить его было всё равно что пытаться разить вихрь, несущий снежные хлопья. Котляр мягко прянул назад, перекатился и тем же движением встал, лёгкий, цепкий, готовый немедля метнуть в ошарашенного врага хоть сулицу, хоть нож. Сквара смотрел во все глаза. Дома, когда ладили бой, ловкие и гибкие стеношники ценились нисколько не ниже могутных разбивал. Вот только повадки у бойцов дома были другие. И что мог такой вихорь сотворить над бывалым стеношным поединщиком, он сам видел. «Я вернусь, атя. Я всё буду знать. Я покажу...» Дальше Сквара катился вперёд и назад, падал вбок, стелился по земле, взлетал и свивался в кольцо, уходя от ударов. Давно сброшенный кожушок обрастал на санях кольчужными звеньями инея. Ветер показывал и направлял, время от времени помогая делу пинками. Когда наконец он счёл, что довольно, небо начинало понемногу темнеть. Сквара стоял на четвереньках, да и то остатки рук и ног норовили из-под него выпасть. Ветер сел на санки: - Будет с тебя... Впрягайся, вези домой. Казалось бы, почти прирученный дикомыт внезапно снова восстал: - А не повезу! - Что? - На Коновой Вен не повезу, - повторил Сквара. - Мы царям... - Дурачок, - сказал Ветер. - Ты теперь котлу крепкий. Твой дом в Пятери. На обратном пути Сквара чертил между обочинами странные волны, несколько раз втыкал санки в сугроб и начинал предвкушать, как сейчас обо всём расскажет дяде Космохвосту. Спохватывался... Ветер спросил его: - А ты, значит, решил, я тебя лупить буду, как Лихаря? - Ну... То есть да... господин учитель. - И отлуплю, если заслужишь. За что он тебя запер? - За песню... - Спой. Сквара спел. Пусть доказнит, разницы уже не было. Ветер, отсмеявшись, спросил ещё: - А ту песню, которой мне здравствовали, тоже ты сочинил? Космохвост предупреждал, чтобы Сквара всё валил на него. Он и петь один собирался... Сквара безразлично кивнул: - Я. - Ты уж Лихаря пощади, не пой такого больше при нём, - неожиданно попросил Ветер. - Он сирота у нас. За Владычицу обидлив, словно за мать. Скваре, еле тащившему ноги, сделалось совестно, словно это он стеня под лютые муки подвёл. Между тем приблизились крепостные ворота. Ветер встал с санок, подмигнул ему: - А я уже знаю, каким именем тебя величать буду. Только пока не скажу. Открою, если заслужишь. Поднимаясь в хоромину, где обитали новые ложки, Сквара мечтал только доплестись до лежака. Он открыл незапертую дверь, вошёл... и сразу почувствовал: всё изменилось. На их с Ознобишей местах возле двери сидели Хотён и Пороша. Оба смотрели на него, как на злого гонителя. Он даже остановился: что я ещё кому сделал?.. - Скварко! Скварко!.. Ознобиша махал ему руками из дальнего от входа угла, махал так, что готов был развалиться топчан. Вскочил, бросился навстречу, обхватил, уткнулся, заплакал. Мальчишки прыгали и шумели. С соседнего лежака улыбался Лыкасик. Сквара неуверенно двинулся в ту сторону. Его схватили за тельницу, потащили вперёд. Как выяснилось, изветников не любят нигде. Две руки, указавшие Лихарю на горластого злочестивца, не остались незамеченными. И не были прощены. За Скварино сидение в холоднице отомстил Ознобиша. А помогал ему, вот что странно, Воробыш. Они сговорились в тот же день. Лыкаш, как было у него в обычае, доконно обо всём разузнал. Хитрый Ознобиша снова попался под ноги Инберну, взялся хвалить доброе высокостепенство за спасение друга - и, поскольку державец сразу его не прогнал, напросился на благодарную службу: способлять чёрной девке Надейке, мывшей котлы. Вот откуда происходили свёрточки, падавшие в дымоход. Чуть позже Воробыш, подгадав, запустил руку в коробок с маком. Лиловые маслянистые зёрна растёрли между камнями, подлили тёплой воды. Увели с кухни маленький кувшин пива. Примешали сонное молочко... И поднесли Хотёну, ставшему без Опёнка в хоромине единовластным хозяином. Двое Сквариных обидчиков уснули быстро и крепко. Пиво скоро запросилось наружу из полупустых черев, но спящие и не чуяли. Ознобиша ещё помог делу: уселся над ними, начал без устали переливать воду из кружки в пустой кувшин и обратно... Под утро обоих растолкали. Мокрых, опозоренных, вонючих. Тут же вместе с лежаками выселили к двери. А теперь и Сквара вернулся. Теперь будет всё хорошо... Когда все снова угомонились, они с Ознобишей долго шушукались, прижавшись под одеялом. Скваре самому было что рассказать. И про дядю Космохвоста с его царятами. И про то, как возил Ветра на саночках в лес... - Значит, про меня разговор был, - поёжился Ознобиша. Сквара ответил: - Хватит уже того, что ты больной едва не погиб. Меньшой Зяблик вздохнул. Веселье от удавшейся мести и встречи с побратимом успело в нём отгореть. - Может, лучше бы мне сразу... - Ты почаще про Ивеня вспоминай, - посоветовал Сквара. - Устроишь им однажды, чего Ивень не смог. - Выпростал голову из-под одеяла, огляделся. - А где... те трое? Тихони? Он теперь только сообразил, что, входя, не заметил в хоромине троих самых равнодушных мальчишек. Тех, что почти не подавали голоса, ни во что не лезли и только ждали, чтобы как-нибудь кончился один день и наступил следующий. Сквара даже по именам их не знал. - Белозуб увёз, - сказал Ознобиша. - Ну, тот, что рынду твоего притащил. Ветер его опалил. Сказал, Белозубу только с такими мешками дело иметь. - Куда их? - Не знаю. Вроде на побегушки к кому-то. Сказали, никчёмные. Я думал, и меня заберут... - Никакой ты не никчёмный! - Если бы не семьян за брата наказывать, котляры на меня бы даже не глянули. На что я сгожусь? Сквара ответил: - Меня Ветер спросил, чем я в котле заниматься хочу. - И что ты ему?.. - Я сказал, меньших пасти, чтобы не плакали. Или за пленниками ходить, которых здесь мучают и в холодницах морят. - А он что? - Посмеялся... Ознобиша вдруг опять уткнулся в него. Сквара почувствовал на плече сырость. Сироте было страшно. Он накрыл ладонью растрёпанную серебристую голову: - Братья за братьев... сын за отца... Ознобиша шмыгнул носом: - Холод и страх не пустим в сердца! Новые ложки стояли во дворе за спинами старших, когда умирал Космохвост. Ознобиша, по обыкновению, натвердо запомнил всё, что видел и слышал. Из противоположного угла вдруг послышался грохот, возмущённые вопли, сдавленное хихиканье. Ребятня есть ребятня: в хоромине уже зародилась игра. Что ни вечер, в ловких руках появлялись палки, и под кем-нибудь рушился топчан. А бывало, даже не один. Сквара с Ознобишей сразу насторожились, забыв, о чём только что говорили, и некоторое время прислушивались в темноте. Потом оба уснули. - Ты уразумел хоть, за что я тебя наказал? - спросил Ветер. Он сидел возле очага в передней комнате своих покоев. Толстые ковры покрывали не только пол, но и каменные стены. Сюда приходили старшие ученики, если Ветер хотел что-нибудь обсудить с ними подальше от сторонних ушей. Во внутренних хоромах почти никто не бывал, а кто бывал, те держали рот на замке. Лихарь скромно стоял возле порога, смотрел себе под ноги. «Ты меня прежде-то не особо засыновлял, - говорил его вид. - А теперь, когда окаянник этот появился, поди, совсем знать не захочешь...» Вслух он ответил: - За то, что скверно обращался с врагом, которого должен был сохранить бодрым и живым для допроса. За то, что не смог пропустить мимо края ушей его оскорбления. За то, что без спроса взял стрелу из твоего колчана... Ветер безнадёжно покачал головой: - Ничего ты, дурень, не понял. Ты мальчишку зачем к нему посадил? Другого места во всей крепости не нашлось?.. Как ещё пленника прямо вместе с новыми ложками не вселил... Лихарь поднял глаза и сразу снова потупился. Всё лицо у него пестрело разводами кровоподтёков, ещё худшие пятна прятались под рубашкой. Больно было не то что двигаться - и говорить, и даже дышать. «Всё от него, от недоноска...» - Ты вот слушал, о чём они говорили, пока вместе сидели? - негромко продолжал старший котляр. - Имеешь представление, чего Космохвост ему в уши напел? «И надо же мне было тогда о правобережниках тебе рассказать...» На столе текучим серебром блестела кольчуга, сверху стоял ларец, вырезанный из тяжёлой сувели. Наружу беззащитно свисал старинный платок, сквозь кружево играла финифть. Ларец стоял косо: сокровища небрежно сгребли в сторону, освобождая место глиняной бутыли и маленькому лубяному коробу. От короба распространялся запах, делавший воздух в комнате густым, сдобным, съедомым. Ветер внимательно посмотрел на стеня и наконец как будто смягчился. - Твоё счастье, - сказал он, - что старый царевич Коршак, уплативший нам за Эрелиса, на кого-то раскричался опричь зеленца, застудил нутро и не перенёс лихорадки. Поэтому мне уже не было особой нужды пытать телохранителя о том, куда он отправил Эрелиса и Эльбиз. К тому времени, когда ещё кому-нибудь понадобится их жизнь или смерть, царевичей всё равно уже не будет там, где их прячут сейчас... То есть я, конечно, нашёл бы, о чём его расспросить. Но после всего, что ты без меня наворотил, мне было важнее дать Космохвосту смерть в хвальном поединке. Чтобы новые ложки увидели, как Владычица велит поступать с доблестными врагами... Того, что пленнику можно было вначале дать немного окрепнуть, они сейчас не поймут... Щенки ведь не сразу начинают кусаться, их нужно притравливать, да с остерёжкой, это ты способен постичь? Лихарь долго безмолвствовал. Потом наконец подал голос: - Я думал, теперь дело чести Эрелиса истребить... Ветер положил ногу на ногу: - Какая у нас с тобой может быть честь превыше чести Владычицы? А Ей слава, когда нам державноимённые кланяются да помощи просят. Стень поднял глаза. С мукой выговорил: - Учитель, воля твоя... Тебе в самом деле так дикомыт полюбился? Он же наглый... дерзословит всё время... как привезли его, из холодницы не вылезает... - Он станет моим лучшим учеником, - перебил Ветер. Лихарь аж покачнулся, лицо в промежутках между разводами стало зелёным. Старший котляр, конечно, это заметил, поскольку добавил: - Я хочу его выносить неторопливо и бережно, как ловчего сокола. А ты вынашивать не научился. У тебя средство одно - забить, сломать. С ним так не получится, это тебе не Хотён и подавно не Воробыш. Этого не пошлёшь на третий год учения собственных родителей карать. Поэтому ты дикомыта больше не трогай, добро? Лихарь задохнулся: - Он же... он на Владычицу... - Понадобится, я сам ему всыплю. Так у вас дело пойдёт, ты его однажды просто убьёшь. Или он тебя, а я этого не хочу. - Учитель, - горестно проговорил стень. - Воля твоя... Но хоть скажи... что такого особого ты увидел... - А ты помнишь, как их первый раз в портомойню отправили грязные тельницы попирать? Возле портомойни стоял высокий горшок, разивший мочой. Взрослые и ребята цедили туда по малой нужде. Когда содержимое обретало острый запах и делалось едким, его использовали для стирки. Выливали в большой каменный чан, закладывали бельё, дочиста месили ногами. - Кто кривился, кто просто покорствовал, - продолжал Ветер. - А этот - приплясывал... Лихарь опустил глаза, пробормотал: - Мы же вроде не плясками должны Владычице угождать. Ветер вздохнул и долго рассматривал его, словно на весы укладывая. Наконец ответил: - Знаешь, что мне Космохвост перед поединком сказал? - Нет, учитель. - Он знал, что живым уже не уйдёт, но всё-таки надеялся меня победить. Рында просил, чтобы мои люди отпустили парнишку, если он победит. Я обещал ему. Лихарь молча разглядывал узор на ковре. - Как он дрался... - с восхищением проговорил Ветер. - Ты можешь представить, чтобы пленный враг вот так радел за тебя?.. Хорошо, что мне не пришлось нарушать слово! Лихарь не впервые выслушивал подобное от источника. Однако раньше у Ветра не было ученика, в котором он нашёл бы всё, чего недоставало нынешнему стеню. Так любовно, как дикомыта, он даже Ивеня не гоил. И это превращало обычную руганицу почти в приговор. Тут из внутренних покоев высунулась служанка. Ветер оглянулся. Женщина почтительно кивнула и скрылась. Ветер махнул рукой Лихарю: - Ступай. Тот уже повернулся идти, но котляр спохватился: - Постой-ка! Вот ещё что. Этот меньшой Зяблик... Ознобиша. К нему присмотрись. Если дикомыт не просто так дружка хвалит, если там правда ум бороды не ждёт... есть у меня на него замысел, потом расскажу. Чтобы Эрелис насовсем от нас не ушёл. Или другой кто...
